Я его хочу. Хочу с ним быть. Хочу касаться. Хочу, как парень с девушкой, как влюбленные. За руку вместе перед всеми, тискаться на переменах, зависать где-нибудь вместе, уроки делать вместе, просто дурака валять.

И мысли эти дурацкие просто с ума меня сводят. Не могу сосредоточиться ни на чем. Учеба прахом идет, уже две четверки на этой неделе схватила, хотя кроме пятерок других оценок я не признаю и всегда рвусь исправить, переписать, пересдать, а тут плевать. Будущее на кону. А у меня внутри такой раздрай, просыпаться по утрам неохота.

И ведь вижу, что ему не все равно.

Мы запутались. Как в тумане бродим, найти друг друга не можем.

В классе тоже обстановка поменялась.

Аксенова на следующий день ко мне, робея, подошла и спросила откуда шмотки испорченные, чтобы новые взамен купить, и прощения просила. Только не от себя, а по указке, будто каждое слово, как ком в горле. Но я выпендриваться не стала, сказала, откуда вещи, у меня лишних денег нет. Да, и прощение ее приняла.

Герасимова вообще теперь меня дугой обходит. Слышала в туалете, когда в кабинке была, как девчонки возле умывальников обсуждали тот случай в раздевалке. Будто Макс выловил Аксенову с Герасимовой и припугнул жестко, если они еще хоть раз ко мне сунутся.

А вот Таней наоборот стали понемногу общаться. Хотя бы «привет — пока». Я знаю, она гордая, каяться за свой поступок не будет, мне тоже на попятную идти неохота, при этом скучаю по ней дико, ревную к соседке по парте, к их разговорам, смешкам.

Вот и сегодня после уроков, когда брели в раздевалку даже парой фраз перекинулись. Смысла ноль, но сам факт. Осипова быстро натянула куртку и убежала, как всегда, на свои танцы. Помню, она говорила, что скоро у нее состоятся состязания, вот она и готовится усиленно.

Стою у зеркала между окнами в главном холле и все никак не могу расправиться с шарфом. К тому же у меня обзор на парней, стоящих у перилл на крыльце во главе с Кетлером. Он без шапки, русые волосы разметал ветер, щеки зарумянились. На нем вместо парки, в которой он ходил последнее время, привычный черно-оранжевый дутик известной марки, серые джинсы и черные высокие кроссовки. Макс смеется, показывая свои белые зубы.

Тут замечаю, как на парковку заезжает опять черная навороченная тачка с той самой Тиной за рулем. Парни сразу же пялятся в сторону машины и выходящей из нее сестры какого-то там Корсака.

Наблюдаю, как Макс переминается с ноги на ногу, но остается стоять на месте. Тина подходит сама. Парни тут же ретируются, оставляя их вдвоем.

Макс говорил, что между ними ничего нет, и мне отчаянно хочется ему верить. Но эта Тина та еще красотка, похлеще нашей Даниленко, к тому же и взрослее, с опытом. Стоит в модных ботинках на широкой подошве, джинсах — клеш и удлиненной косухе не по погоде. На губах яркая помада. С вызовом на него смотрит, а сама брови нахмурила. Макс стоит ко мне в пол оборота. Руки в карманах. Привалился пятой точкой к железным перилам. Она о чем-то у него спрашивает. Макс закидывает голову к небу и ухмыляется, пока эта девчонка напряженно поджимает пухлые губы.

У меня внутри такой ураган, сейчас точно рванет. Фиг с ним, с этим шарфом. Выбегаю на крыльцо и направляюсь прямо к сладкой парочке. Будь, что будет.

Первым меня замечает Кетлер, а потом и Тина оглядывается.

Встаю рядом с ними и молча достаю из рюкзака футболку Макса, которую он одолжил мне после того случая в раздевалке, когда Аксенова расписала помадой мои вещи.

— Вот — протягиваю ничего не понимающему Максу. — Возвращаю обратно.

Он тут же вынимает руки из карманов, но футболку не забирает.

— Можешь оставить себе — говорит удивленно и переглядывается с Тиной. Ее выражение лица заметно меняется. Глаза искрят, она закусывает нижнюю губу.

— Ну, уж нет. В следующий раз одолжу другую — улыбаюсь своей самой милой улыбкой и буквально пихаю в его руку футболку, после чего невозмутимо удаляюсь.

Только сворачиваю за угол, как из горла вырывается сдерживаемый до этого всхлип.

Иду быстро, не разбирая, где лужи. Кроссовки намокли, носки тоже.

Слышу позади себя шаги и ускоряюсь.

— Томилина — Макс хватает меня за руку и прижимает к железной ограде своим телом. Дышим рвано, выпуская пар. Его губы на уровне моих глаз, и я больше не могу ни о чем думать. — Что за идиотский спектакль ты устроила?

Взгляд у Макса колючий.

— Просто так! — кричу ему в лицо, упираясь руками в грудь. — Отвали! — пытаюсь отодвинуть от себя.

— Не веди себя как дура! — сдерживает меня.

У него щеки румяные от холода и губы такие яркие. Невозможно красивый и не мой.

— Ненавижу! — завожусь еще сильнее. — Ты же сказал, у вас нет ничего! Зачем она к тебе притащилась? Неужели ты не видишь, что она тебя хочет!

— Но я ее не хочу, тебе этого недостаточно? Корсак и Тина помогли, когда мне некуда было идти, поэтому не гони на нее.

— Вот и защищай ее дальше! — толкаю его в грудь один раз, другой, пока Кетлер не встряхивает меня, точно тряпичную куклу.

— Ты же сама все испортила, так чего сейчас бесишься? — рычит на меня, еле сдерживая агрессию.

— Я же не думала, что ты так скоро новую девчонку найдешь! Как у тебя все легко, Кетлер! Она что тебя купила что ли, теперь отрабатываешь? С учебы тебя забирает, кормит... — Макс затыкает мне рот своей ладонью.

Кусаю его за ладонь, и Макс тут же убирает руку.

— Ты неадекватная, Томилина. Теперь точно все.

Он отпускает меня, сплевывает на землю, и, смерив уничижительным взглядом, уходит. Смотрю ему в спину не в силах с места сдвинуться.

— Был мажор, стал альфонсом! Растешь, Кетлер! — кричу вслед от бессилия, до конца сжигая мосты.

Макс неожиданно застывает на месте. Я часто дышу, чтобы унять слезы. Не сейчас. Не при нем.

А потом он быстро сокращает расстояние между нами, вновь прижимая своим телом к ограде.

— Достала — рычит и склоняется к губам.

Уворачиваюсь от поцелуя, сердце метается внутри грудной клетки, как загнанный зверь. Его губы едва касаются моих и скользят по щеке, оставляя след, опаляя ментоловым дыханием.

Он сильный, большой, и ладони у него горячие, когда зажимает в руках мое лицо.

— Ты измучила меня! — дергает голову вверх, заставляя смотреть себе в глаза. — Чего же ты хочешь?

Меня лихорадит, когда смотрю на него.

— Хочу, чтобы только моим был, сможешь? — сжимаю его куртку в кулаках, как за спасательный круг держусь, только бы не отпустил. — Или просто отвали и не подходи ко мне больше никогда.

Макс хлопает длинным ресницами.

— Ты совсем дурная, Томилина — и склоняется к губам.

Прикрываю глаза и больше не сопротивляюсь. Мы целуемся, лапая друг друга, будто не виделись целую вечность. У меня ноги подкашиваются, я в эйфории.

— Ну, и детки — ворчит проходящая мимо нас женщина. — Не смотри, Сонечка — говорит девчонке с огромными белыми бантами, которую ведет за руку.

Мы одновременно отстраняемся друг от друга, переглядываемся и дружно прыскаем. Макс прижимает меня к себе, и я утыкаюсь носом в его куртку, вдыхая, как наркоманка, такой невыносимо приятный запах.

— Пойдем в парк — предлагает Кетлер и, не дожидаясь ответа, тянет за собой в сторону главных ворот лицея.

В парке сыро и неуютно. Листва уже давно опала, трава пожухла. Но я иду за руку с Максом, и мне кажется, что мы в самом удивительном месте на свете. Берем по стаканчику капучино в мобильной кофейне и один на двоих пончик с малиновой начинкой. Садимся на спинку скамейки, потому что сиденье мокрое после дождя. Макс открывает контейнер с пончиком и передает мне.

У меня на губах застыла самая глупая улыбка. Забираю пончик, и не отрывая от него взгляда, откусываю, довольно мыча.

— Вкусно? — спрашивает, а сам уже тянется к моим губам, целует и отрывается, довольно щурясь. — Вкусно.

Хочется бросить все и затискать его прямо здесь посреди парка, но я держусь.

— Почему ты живешь у этого Корсака? — кошусь на него и отпиваю из стаканчика.