Тут очухивается тетя и пытается сесть ровнее.

— Дура что ли совсем? Я не дойду — тетя Марина подалась вперед, всматриваясь в лицо Макса и ехидно оскалилась. — Хахаль твой? Уже раздвигать научилась?

В эту секунду мне показалось, что я готова вот прямо сейчас ее задушить или повалить на мокрый асфальт и отпинать со всей силы, выплескивая всю боль, что копилась во мне долгие годы.

— Она — кто тебе? — спрашивает Макс, не обращая на пьяные вопли никакого внимания.

— Тетя моя, я с ней живу.

Выражение брезгливости на его красивом лице тут же меняется на хищный оскал, какой я не раз замечала у Макса в школе.

Он подходит к Марине, хватает ее за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и она тут же затихает.

— Слушай сюда. Ты сейчас заткнешься, и тогда я довезу вас до дома и вежливо помогу добраться до квартиры, а если из твоего поганого рта прилетит еще хоть что то, то сдам в обезьянник, усекла, тетя?

— Вот молодежь пошла — заворчала та. — И какое поколение вырастили на свою голову.

Адрес — Кетлер обращается уже ко мне. Он достает из заднего кармана джинсов телефон, а я смотрю как с потемневшей челки капает вода прямо на нос, а с него стекает по губам и шее.

Очухиваюсь, называю адрес и присаживаюсь на лавку рядом с присмиревшей в миг тетей. Кетлер же так и остается стоять под дождем до приезда такси.

Мы вместе грузим тетю на заднее сидение под ворчание недовольного таксиста, я сажусь рядом, а Макс забирается на переднее пассажирское сидение. Всю дорогу мы молчим. Я в тихом ужасе от происходящего, меня точно цепями сковало.

Billie Eilish — I love you

Добираемся до дома минут за двадцать, однако они показались мне невыносимо тягучими и бесконечными в этой тишине, наполненной лишь голосами ведущих по радио.

Макс ловко достает с заднего сидения тетю Марину и, приобнимая ее одной рукой за талию, отчего из ее рта сыпятся недвусмысленные скользкие шуточки, ведет к подъезду. У дверей я останавливаюсь и переграждаю ему путь.

— Дальше мы сами, спасибо — выдавливаю из себя и цепляюсь за теткину руку.

— Нееет — мычит она. — Пусть до кровати доведет, а то свалюсь где-нибудь, а ты своими тощими ручонками меня не поднимешь.

Где бы взять кляп и засунуть ей в рот!

— Открывай уже дверь — начинает злиться Кетлер.

— Мы сами — настаиваю на своем.

— Томилина, открывай! — рявкает Макс.

Чертыхаюсь и достаю ключи. Унизительнее вечера и не припомнить за последнее время. Как будто я попала в страшный сон, а он все не заканчивается.

Поднимаемся в дребезжащем лифте на пятый этаж, и всю дорогу голова тети Марины покоится на плече Кетлера. Смотрю на него исподлобья. На лице следы дикой усталости и раздражения, брови нахмурены. Он закусил край нижней губы и сосредоточенно уставился на табло с объявлениями.

Останавливаемся на нужном этаже. Хоть одно радует, что проветрила квартиру, и теперь не разит застольем и перегаром. Кетлер на ходу скидывает кроссовки и тащит тетю внутрь квартиры, куда та указывает. Плюхает ее на кровать, выходит из комнаты и бегло осматривается по сторонам. У нас хоть и бедновато, но квартиру я стараюсь держать в полнейшей чистоте на случай визита опеки.

— Спасибо — говорю Максу и потираю вспотевшие ладони о ткань спортивных брюк.

Под дутиком у меня старая толстовка с катышками, и я складываю руки на груди, чтобы скрыть потертый рисунок. Да уж, совсем не готовилась к приему гостей. Ужасно неловко себя чувствую.

Но Кетлер, кажется, и не думает уходить. Напротив. Он снимает промокшую куртку и встряхивает ее, отчего брызги летят во все стороны.

— Кофе есть? — спрашивает будничным тоном.

Из тетиной комнаты доносится храп.

— А это еще зачем? — вспыхиваю в ответ. Неужели Кетлер не понимает, как вся эта ситуация унизительна для меня или он специально растягивает время, чтобы подольше помучить. И вообще, он же куда то собирался, зачем ему торчать здесь!

— Посуши ее где-нибудь — игнорирует мой вопрос и протягивает куртку. — А мне кофе сделай. Считай, отработаешь.

Недоумевающе пялюсь на него. На Максе свободная футболка цвета мокрого асфальта с потертыми, будто выцветшими швами. Он стоит напротив, такой высокий, чего я раньше вообще не замечала. Может, я просто уснула за учебниками, и все это не по-настоящему?

— В смысле отработаешь? Я тебя не просила мне помогать, сам навязался!

Макс закатывает глаза, поднимая голову к потолку, а затем пихает мне в руки свою несчастную куртку.

— Не грузись, Томилина, кофе выпью и уйду.

— Ладно — сдаюсь, только бы отвязаться побыстрее.

Показываю, где кухня, а сама отношу его дорогущую куртку в ванную и развешиваю на полотенцесушителе. Так быстрее будет. Возвращаюсь к Кетлеру и замечаю, как он занял почти все пространство на нашей крошечной кухне. Не развернуться. Завариваю в турке кофе, как мама еще в детстве учила. Она без этого напитка даже с постели не вставала, и когда была уже лежачей, заваривать напиток приходилось мне.

— О, ты настоящий кофе варишь? А я думал будет растворимый.

— У меня нет растворимого — снимаю напиток с плиты и переливаю в кружку.

Ставлю перед ним кофе и присаживаюсь на стул с противоположной стороны стола. На секунду ощущаю аромат его туалетной воды с древесными нотками, такой ненавящивый и довольно приятный. Обычно мальчишки любят вылить на себя пол флакона, так что дышать рядом затруднительно, но это не про Макса. Раньше я никогда не замечала, как от него пахнет.

— Значит ты живешь с тетей? И давно? — отпивает из чашки, а сам так и пялится своими ледяными глазами.

— После смерти мамы она опеку надо мной оформила. Мне десять было.

— И часто она так? — кивает в сторону спальни тети.

Тру переносицу, прикрывая глаза. Сказывается усталость и недостаток сна. Да, и разговор этот совершенно ни к чему.

— Бывает — говорю размыто, чтобы дальше эту тему не развивать. Неприятно.

Макс закусывает край нижней губы, задумавшись над чем-то, а затем грустно усмехается.

— Моя мать тоже раньше пила жестко. Поверь, я знаю, что это такое.

Не скрываю удивления.

— А сейчас?

Кетлер отпивает из кружки.

— Сейчас завязала. У моей старшей сестры родилась дочка, и она теперь все время проводит с Алиской, так мою племяшку зовут. Балдеет от нее, даже о стакане забыла.

Кетлер смотрит прямо на меня, а я не знаю, куда себя деть. В памяти всплывают картинки из видео, как блестели его глаза, как он в предвкушении кусал губы, как целовал Даниленко.

— Готовишься? — Макс прерывает мои мысли, отчего я чуть не вздрагиваю.

Кетлер замечает учебники на полке, что висит над кухонным столиком.

— Да, а ты? — прощупываю почву.

На секунду проскальзывает мысль, может, просто стоит его попросить не участвовать в отборе без шантажа и всей этой грязи, что мы с Таней задумали. Но это же Кетлер, и с ним такой номер не пройдет.

— Я догадываюсь, что ты обо мне думаешь, Томилина. Но, поверь, ты меня совершенно не знаешь.

— И что же я думаю, интересно? — откидываюсь на спинку стула, складывая руки на груди, в то время как Макс, напротив, подается вперед и кладет руки на стол, сцепляя пальцы в замок.

— Думаешь, что я эдакий баловень судьбы, мажор, которому ничего в этой жизни не нужно. Есть папины деньги, связи, и этого достаточно. Бесишься оттого, что я буду участвовать в отборе на олимпиаду. Заранее уже сдалась. Ты рассуждаешь, как большинство, но на самом деле, ни черта не понимаешь, Томилина.

Стискиваю зубы.

— Ну, во-первых, я еще не сдалась, как видишь — киваю головой на стопку учебников. — А, во-вторых, просто не понимаю, зачем тебе олимпиада. Ты же сможешь учиться в этом университете и без всяких конкурсов, если пожелаешь. Не мое дело, конечно, но денег у твоего папаши, как голубиного дерьма. Так что если даже не пройдешь на бюджетные места, коих кот наплакал, сможешь поступить на платной основе, разве нет? Что тут еще понимать?