– Это твое право, – серьезно ответил Тополь. – Только мы-то еще повоюем. Дедушка просто слишком стар, кто-то же должен прийти ему на смену рано или поздно.

– Может быть, Михаил Разгонов? – криво усмехнулся я.

Тополь хмыкнул. Помотал головой, еще раз хмыкнул.

– Это сильно. Ясень действительно мог бы прийти ему на смену. Мы все так и думали. Но ты не Ясень…

– А ты не Ясень! А я была так рада… – пропел я, подражая певице Анке. – Кто еще мог быть его преемником? Осокорь? Дуб?

– Да нет, – оборвал меня Тополь. – Это слишком схематичный подход. Нету здесь никакой борьбы за трон. Под Дедушкой вообще не трон, а этакая раскаленная табуретка, бороться за которую не очень интересно. Ты просто еще слишком во многом не разобрался. Даже мы сами не разобрались. Но одно мы знаем наверняка. Мы поступили правильно, сделав тебя Ясенем. Ты нам нужен, ты даже представить себе не можешь, насколько ты нам нужен! Конечно, кто-то из них разгадает эту феньку, кто-то уже разгадал, но будет много и других, таких, как Золтан и Григорьев, которые, обязательно клюнут, мы их запутаем, заставим совершать ошибки, и это очень важно, это поможет нам сохранить многие жизни, в конце концов, просто выжить, спасти организацию.

– Ну, хорошо, – поинтересовался я, – а потом?

– Что потом? – не понял Тополь.

– Потом я перестану быть Ясенем?

– Вот ты о чем… Хороший вопрос.

– Еще бы не хороший – я долго думал над этим.

– Отвечаю, – сказал Тополь. – По срокам – полная неясность, но на каком-то этапе нашей работы перед тобой, безусловно, возникнет выбор: остаться Малиным или вновь стать Разгоновым.

– Если меня до этого не убьют, – рубанул я уже почти озлобленно.

– Конечно, если тебя до этого не убьют, – спокойно повторил Тополь. – Ясень, кажется, мы уже договаривались однажды не обсуждать эту тему. У нас у всех опасная работа, но мы за нее и получаем однако. По потребностям. И вообще убить в наше время могут и Разгонова, и Иванова, и тетю Машу. Разгонова – со значительно большей вероятностью: он все-таки писатель, самбист, коммерсант и авантюрист. Не забывай, с чего все началось.

– Ну, уж нет! – взорвался я. – Началось все гораздо раньше, когда вы установили "наружку" за мной, и изучили всю мою биографию, и биографии всех моих родственников, и даже друзей, и оценили, взвесили на ваших проклятых весах все мои отношения с родственниками и друзьями, взвесили, поглядели, как стрелочка качается, и друг наш Кедр резюмировал: "Интересы службы ИКС и всего прогрессивного человечества явно перетягивают личные интересы Миши Разгонова". Да вы же просто прямые потомки большевиков, кто еще мог вас научить, что общественное выше личного?! Ты бы еще сказал, что у меня вовсе не было выбора, точнее был, но миленький такой выбор – в лучших чекистско-гестаповских традициях: либо я остаюсь за Ясеня, либо меня используют в качестве приманки, а Ясень остается жить под видом своего двойника Разгонова. Вот тут бы уж точно все твои полуближние-полудальние окончательно запутались и от расстройства принялись бы сами себе крутить яй…

Внезапно Тополь вскочил, да так резко, что я инстинктивно отпрыгнул к стенке. К счастью, до мордобоя дело не дошло. Он просто схватил бутылку с виски и зашипел, размахивая ею:

– Да я тебе сейчас твой "Чивас Ригал" на голову вылью! Ты соображаешь вообще, что говоришь?! Фантаст хренов! Напридумывал, понимаешь!.. В нашей системе так не работают.

– Да ну?!

Тополь поднял брови, поставил на место бутылку и обессиленно опустился в кресло.

– Ты продолжаешь путать нас и КГБ, – проговорил он.

– Да нет, – возразил я. – КГБ, конечно, принесло мне немало зла: дедушку расстреляли, другой на войне погиб, бабушка умерла в лагере. Лично мне, понятное дело, не давали читать книги и смотреть фильмы, какие хотелось, ну и вообще здорово засрали мозги своей лживой идеологией, но это все как бы зло абстрактное. Понимаешь? А ваша контора… Я же не идиот, я вижу, что она другая, но ваша контора поломала мне жизнь, лишила жены, ребенка, друзей. Я знаю, что ты ответишь. Да, подсознательно я сам хотел уйти от своей прежней жизни, да, девятнадцатого августа я по сути уже сознательно сделал выбор. Но это я, а они-то тут причем: Белка, ну, то есть Ольга и Андрюшка? Им-то за что все это?

– Ах во-о-от ты о чем! – протянул Тополь.

– Во-о-от я о чем, – передразнил я, – а вы и не подумали.

– Обижаешь, – сказал он. – Мы обо всем подумали. Обязаны обо всем думать. Работа такая. Так что с Белкой твоей все будет в порядке. Определенный шок она, конечно, испытала. Ну, извини, ну, бывают издержки в любом серьезном деле. Однако все эти моральные потери мы ей скомпенсируем. Состояние ее на контроле у наших психологов, материально поможем обязательно, ну и безопасность обеспечим. Что еще тебя волнует?

Я немного даже опешил от такой заботы и не сразу сообразил, о чем спросить.

– А Андрюшка?

– А что Андрюшка? Ты извини, но твой семилетний сынок не так уж и часто видел папу. Полагаю, на сегодняшний день он еще не обнаружил пропажи, а дальше Ольга сама решит, когда и что ему говорить. Это ее проблема, а не наша.

Тополь был прав. Я действительно уделял сыну внимания самый минимум миниморум, и никогда, признаться, не страдал от этого. Белка меня пилила: "Ты не отец, тебе на ребенка наплевать!" И вот от этого я немножечко страдал, но совсем немножечко, а когда Андрюшка уезжал к бабушке или мне случалось уезжать куда-нибудь, я не то чтобы не скучал, а просто откровенно отдыхал от утомительного общения с мальчиком. Очень скверный папаша. Напоминать мне об этом сейчас было несколько жестоко со стороны Тополя. Но справедливо. И теперь уже я замолчал надолго.

– Ты любил свою жену? – спросил вдруг Тополь.

– Еще бы! – Я грустно улыбнулся. – Помнишь Лайзу из "Подземной империи"? Это она. Может быть, я и сейчас люблю ее.

– Кого? Лайзу?

– Ты прав, Тополь. Наверно, я всегда любил в ней именно Лайзу. И чем меньше они были похожи, тем хуже делались наши отношения. А сегодня…

– А сегодня ты ее снова любишь, потому что ее нет рядом с тобой. Слушай, Михаил, мне надоело выглядеть старым отъявленным циником. Давай прекратим этот разговор и вернемся к нему позже. Все равно какое-то время для тебя будет физически невозможно повидаться с Белкой.

– "Какое-то" – это какое?

– Ну, месяца три, как минимум, тебе вообще в Москве будет нечего делать.

– Вот те на те, хрен в томате! А Новый год я встречу на Багамах?

– Да хоть на Луне. До Нового года еще дожить надо.

– И то верно, – пробормотал я.

И вдруг новая тревожная мысль кольнула прямо в сердце. (Фу, какой штамп! Но так и было: легкий, но болезненный укол под пятым ребром.)

– А с Вербой я тоже три месяца не увижусь?!

– Почти.

– Да вы совсем с ума посходили с вашей проклятой работой! Я так не согласен!

Уже в следующую секунду мне стало стыдно за эту вспышку эмоций, и я очень боялся, что Тополь сейчас ядовито спросит, кого же я все-таки люблю, Белку или Вербу. А я, если до конца честно, любил не ту и не другую. Я действительно любил никогда не существовавшую, мною придуманную Лайзу, а еще – погибшую тринадцать лет назад Машу, но уж про Машу-то я точно не собирался ничего рассказывать Тополю. Он и так обо мне слишком много знает. Должно же у меня остаться хоть что-то свое, личное, сокровенное! Или не должно? Наверно, теперь мне это противопоказано. Я же отныне Малин. Сергей Николаевич.

Тополь не стал меня подкалывать, даже наоборот, решил успокоить:

– Я же сказал "почти". Ваши дела будут иногда пересекаться. Вот, например, предстоит общий сбор.

– Понятно. Ну, а в остальное время? Как же она без меня?

– В каком смысле? А-а, – догадался он, – да ты, брат, ревнуешь! Ну, это ты зря. Татьяну ревновать глупо. Любит она теперь только одного тебя. Точно тебе говорю, потому что знаю. Ну, а если ты считаешь, что ей ни с кем кроме тебя больше спать нельзя – так это вопрос сугубо интимный, и решайте его, пожалуйста, между собой по телефону или в письмах – как угодно. А лично я ни к чему тебя конкретно не призываю: ни к трехмесячной аскезе, ни к регулярному онанизму. Живи, как нравится, и знай: Верба тебя любит. Голову ерундой не забивай и, главное, работай. Учись и работай. На тебя вся надежда… прозаик.