Тополь поднялся и, не дав мне возможности ответить, заявил, пародируя голос Горбачева:
– Ну, все, регламент.
– Даду-даду-да, – подпел я и спросил несколько растерянно. – Ты вообще-то зачем приезжал?
– Зачем? Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Так, кажется, у Шекспира?
Я кивнул.
– Ну, вот. У меня здесь масса дел. Обязательно хочу повидаться с добрыми молодцами, прибывшими от Арафата. Что-то они непременно слышали про нашего Валерку Дуба. Сектор Газа – это не Россия и даже не Англия, он очень маленький, и там все друг друга знают. С Чембером надо покалякать. Ну и потом, наш с тобою разговор, кажется, был не совсем бессмысленным. Все. Улетаю завтра. До этого связь со мной через Чембера. Инструкции вот здесь.
Он выложил на стол папку, повернулся и быстро вышел. Ни здрасте, ни до свидания.
Пора тополиного пуха.
Конечно, разговор был не бессмысленным. Чего только он не наговорил мне! Чего только я не наговорил ему! И что забавно, я вдруг вспомнил: по ходу беседы мы несколько раз переходили с русского на английский и обратно. То, что я теперь это умею, грело душу. Мог ли я представить, сколько всего буду уметь через те самые три месяца, о которых говорил Тополь?
Еще чуть меньше двух недель пробыл я в Лондоне. Шлифовал свой английский, ежедневно занимался карате в стиле кекусинкай (именно к этой школе принадлежали Малин и его сенсей Рамазан) и совершенно забыл об алкоголе, тем более о курении. Продолжал изучать малинское досье, перейдя ко второй его части. Теперь это было, пожалуй, уже действительно досье: фото-, видео-, аудиоматериалы, документы, подробные описания его привычек, гастрономических вкусов, сексуальных пристрастий, манеры одеваться, водить машину, играть в теннис (в который я играть практически не умел). Все эти детали я должен был запоминать, учить, отрабатывать, доводить до автоматизма.
Потом начался следующий этап. Я должен был познакомиться со всеми местами, в которых успел побывать Малин. И чем большее время провел там Сергей, чем большее значение имел для него данный город или страна, тем дольше и меня задерживали для ознакомления. Две недели в Италии сопровождались изучением языка по экспресс-методу. Не скажу, что выучил его наравне с английским, но ко дню отъезда уже мог общаться с итальянцами. Верно говорят, второй язык учить проще. Такая же двухнедельная практика была в Париже и в Анголе. Не меньше недели провел я в Штатах. Специальным изучением американского языка мы там не занимались (тем более, что Ясень славился своим классическим оксфордским вариантом английского, выученным не столько по жизни, сколько по книгам и лекциям), зато мы изрядно поколесили по стране: штаб-квартира службы ИКС в Майами, Калифорнийский филиал в Санта-Крузе, научный центр Спрингера в Колорадо, непременно, Нью-Йорк (кажется, это была просто экскурсия) и, наконец, Вашингтон, где нас принял лично президент. Дедушке было очень важно знать, заметит ли он подмену Малина на Разгонова. И дорогой наш господин Клинтон ничего не заметил. По-моему, было ему просто не до нас.
О своих немыслимых путешествиях рассказываю сейчас не по порядку – перепуталось все в голове. Но повсюду я вспоминал пророчество Вербы: писать станет некогда. В Лондоне я еще хорохорился и в промежутках между занятиями упорно заносил в блокнот все, что со мной произошло за последние дни. Когда же начались эти безумные перелеты, писать стало действительно невозможно.
Ну, вот допустим, на два месяца тормознули меня в Тель-Авиве для прохождения интенсивного курса обучения в тамошней "Мидраше", то бишь разведакадемии "Моссад". Так мало того, что хитрые евреи вздохнуть не давали от занятий – я вновь и вновь отправлялся по местам боевой славы Малина: Дамаск, Осака, Пяндж, Коломбо, Тирасполь, Барселона, Батуми, Сан-Сальвадор, Бхактапур (не уверен, что перечислил все) и даже станция Амундсен-Скотт аккурат на Южном полюсе – во куда моего двойничка занесло однажды, несчастного! Боже, как я мечтал о путешествиях в детстве и ранней юности! (Или я уже говорил об этом?) Но по три-четыре дальних перелета каждую неделю, даже на самых современных и комфортабельных самолетах – это, братцы, чересчур, после этого в простые фразы на иврите начинаешь как-то незаметно для самого себя вставлять странные тамильские ругательства, по ночам снятся латиноамериканские красотки верхом на верблюдах во льдах Антарктиды, и уже никуда не хочется ехать, лететь, плыть, не хочется стрелять ни в какие мишени, изучать методы шифровки и системы паролей, отрываться от хвоста и сочинять легенды, попадать в болевые точки и концентрировать энергию… Хочется просто развалиться на крупном песке шикарного пляжа в Эйлате и лежать, и смотреть на солнце сквозь прикрытые веки.
Я лежал и думал, что сойду с ума. Потом вспомнил: о чем я? Я же еще тогда подвинулся, в лесу под Степурино, подвинулся сразу, всерьез и надолго, может быть, навсегда.
Раза три побывал я в Москве. Хорошо звучит, правда? Из аэропорта меня привозили в собственный кабинет на Лубянке или в Информцентр на Варшавском шоссе. А по окончании рабочего дня – обратно на самолет. Лишь однажды довелось переночевать на родной земле, и то не в городе, а на ближней даче, в Нахабино.
В октябре, как и планировали, состоялся общий сбор. Почему-то в Польше, в маленьком городке Зелена Гура недалеко от границы с Германией. Все было жутко конспиративно, жутко интересно, но, по-моему, совершенно безрезультатно. Впрочем, об общем сборе надо рассказывать отдельно, подробно и, значит, в другой раз. В Зеленой этой Гуре и тоска была зеленая, потому что с Вербой мне удалось лишь повидаться набегу.
Нормальную встречу нам устроили в Хайфе, примерно месяц спустя. На самом-то деле и она оказалась очень мимолетной. Была ночь, было много вина, много моря, цветов и фруктов, но очень, очень мало времени, и были мы пьяные и голодные друг до друга, и когда расставались утром, обнаружили, что даже ни о чем не поговорили.
И опять лишь коротенькие письма по факсу или мейлу. Разве это общение? К концу года я до такой степени от всего озверел, что перестал понимать, происходящее: чем занимается наша организация? Кто я в ней такой? Зачем вообще все это нужно? Кедр быстро почувствовал мое состояние, Тополь тоже понял, что дело – швах, и в декабре меня привезли в Москву окончательно.
– У тебя неделя отдыха, – сказал Тополь. – Пешком по улицам не болтайся, на "патроле" можешь ехать куда хочешь, но не один. Впрочем, могу создать тебе иллюзию, что ты один, но знай: мы все равно будем тебя сопровождать.
– И это теперь на всю оставшуюся жизнь? – грустно спросил я.
– Скорее всего – да. Но помнишь, я же объяснял тебе, что рано или поздно у тебя появится выбор.
– Помню, – сказал я.
Я впервые увидал "свою" квартиру. Не на экране телевизора и не на фотографии. Квартира мне понравилась. Это был привычный для меня тихий центр, старинный дом, высокие потолки, наборный паркет, солидные двери.
Закончился какой-то жизненный этап, замкнулся кольцом, и наступило ощущение пустоты и безразличия. Я спал, читал (на русском языке!), ел, пил джин с тоником и коньяк, смотрел телевизор (говоривший по-русски!), ездил по московским улицам (просто так!) и ждал Вербу. Татьяна должна была приехать со дня на день откуда-то. Кажется, из Аргентины.
И наконец, она приехала. Отпуска моего оставалось три дня. Боже мой, какие это были три дня!.. Как бы это получше описать? Да нет, не буду я их описывать. Ни к чему это. Ну вас всех на фиг!