Наконец, Базотти пришел в себя. Вызвал Никоса Сиропулоса, старинного приятеля и сотрудника, недавно повышенного в должности до первого помощника, пригласил Тима Спрингера и заговорил в своей обычной манере, лаконичными четкими фразами:

– Малин погиб от рук вашей мафии. Или вашей Службы безопасности. Мы обязательно разберемся в этом. Вы – по своим каналам, я – по своим. Моя агентура в Москве начала работать. Ваша – еще раньше. Мы найдем виновных. Но уже сегодня ясно одно: против него не было заговора, он погиб в бою. Примерно год назад Малин сам вышел на тропу войны с возникающим у вас криминальным режимом. От контрольных функций перешел к функциям регулирования. Я предупреждал, что он играет с огнем. Я и сейчас считаю, что вы торопитесь. Малин наоборот говорил, что уже слишком поздно. Кто из нас был прав, теперь судить Господу.

– Дедушка, – сказал Тополь. – Я остаюсь на стороне Малина. Мы почти упустили ситуацию в стране. Сегодня нам предоставлен последний шанс удержать хотя бы частичный контроль над властью. Для этого потребуются очень существенные кадровые перестановки. Без вашей помощи, Дедушка…

– Тополь, – прервал его Базотти, – ты всегда был очень хитрым мальчиком.

Пятидесятилетний хитрый мальчик грустно улыбнулся.

– Говори прямо. Ты хочешь, чтобы я начал мстить за Ясеня, как обещал. Но вы должны понять: мстить некому. Это Навуходоносор – или какой там древний царь? – приказал высечь море, потопившее его корабли. А я всю жизнь сражаюсь с людьми, но не со стихией. Малина убила система, а это почти тоже самое.

– Значит, службе ИКС не по зубам сразиться с новой российской системой? – это спросила, конечно, Верба. Спросила нарочно по-итальянски, хотя весь разговор шел традиционно на английском. Спросила, откровенно желая начать перепалку.

Дедушка не клюнул.

– В России еще нет никакой новой системы, – наставительно произнес он. – В России идет война за власть. А ввязываясь в войну, никакая спецслужба не сможет соблюсти только свои интересы. Она невольно помогает одной из сторон. Чаще всего – обеим сразу. При этом только растет число жертв. И война затягивается. Мой принцип – никогда не вмешиваться в войны. У вас другие принципы. Я вам не запрещаю воевать, но и помочь не могу.

Тополь почувствовал, что увязает в зыбучих песках Дедушкиной демагогии – аж в затылке заломило – и поспешил перевести разговор в практическое русло.

План совместных действий выглядел примерно следующим образом. Подчиненная Дедушке агентура ЦРУ в Кремле и на Лубянке устанавливает постоянное наблюдение за генералом Григорьевым, которого Малин считал своим личным врагом, за высоким покровителем Золтана, за теми начальниками в МВД, кто по оперативным данным связан с мафией, и наконец, еще за тремя фигурами на самом верху, называть которых Дедушка до времени не стал. Службе РИСК при этом рекомендовалось усилить контроль за криминальными авторитетами, особенно Центрального, Кавказского и Уральского регионов, где Ясень выявил четкую тенденцию к слиянию и созданию единого руководства. Ведущая роль, отводилась, конечно, Осокорю. Сообщение Тополя о давешнем роковом звонке голосом Осокоря произвело на Дедушку гнетущее впечатление.

– Все сходится, – сказал он, помолчав. – Это не мафия и не СБ. Это – мафия совместно с СБ. Ведь убийцы знали про Малина все: даже его спецпароли по операции "71", даже то, что об этом звонке он не расскажет мне…

– Почему не расскажет? – быстро спросила Верба.

– Потому что у нас с Малиным была договоренность: операцию "71" мы проводим полностью независимо друг от друга, вплоть до возникновения форс-мажорных обстоятельств. Звонок Осокоря он таковым обстоятельством не счел.

Иногда Дедушка сильно мудрил в своих оперативно-розыскных мероприятиях, даже Тополь с трудом понимал его, но результаты агентурной деятельности Базотти превосходили все ожидания, и всякий раз приходилось мириться с его мудрежом.

На этот раз случай был особый. И Тополь спросил:

– Вы уверены, что Ясеню звонил не сам Осокорь?

– Абсолютно, – сказал Дедушка. – Впрочем, отдайте кассету Спрингеру на экспертизу. Надеюсь, вы захватили другие записи голоса Осокоря?

Со Спрингером поговорили о технических деталях, получили новейшие аппараты спецсвязи и традиционный набор пилюль для всех случаев жизни. А молчавший всю дорогу Сиропулос вдруг сообщил самую последнюю новость:

– В Неаполе скончался Роберто Пьяцци.

Дедушка вмиг побелел и хрипло спросил:

– Убили?

– Официальная версия – сердечный приступ.

– Почему молчал?

– Вам надлежало закончить этот немаловажный разговор. – Сиропулос хорошо знал английский, но его манера изъясняться была совершенно идиотской. – В деле Роберто мною не наблюдается ничего особо срочного. Врачи еще много лет назад находили у него больное сердце.

Дедушка закрыл лицо руками и надолго замолчал.

– За час до вашего прибытия, – тихо сказал Сиропулос, наклоняясь к Вербе, – Роберто имел телефонный контакт с Базотти. Ему уже в те минуты было нехорошо. А несколько ранее Пьяцци звонил в Москву.

– Кому? – чуть не закричала Верба.

– Не ведаю, – сказал Сиропулос и кивнул в сторону Базотти.

– Проснитесь, Дедушка! – теперь уже действительно заорала Верба. – С кем в Москве разговаривал Пьяцци?

А Дедушка отнял руки от лица, глянул на всех совершенно безумными глазами и прошептал:

– С полковником Чистяковым.

И уронил голову на стол.

В тот же миг Верба прижалась к Тополю и впилась пальцами ему в плечо. Так маленький ребенок в темном лесу инстинктивно хватает взрослого за руку. И Тополя захлестнул такой страх, какого он ни разу не испытывал даже на войне.

Потом были врачи, и какие-то уколы, и самолет в Неаполь для Базотти, и самолет в Москву для них, и на прощание все обменивались уже только незначащими фразами, а в дороге Верба уснула – была у нее такая счастливая способность – засыпать где угодно. Только уже на подлете к Москве они обсудили встречу с Дедушкой и многое поняли, но выводы делать было еще рано. Очень рано.

В Москве Тополь уточнил: шеф итальянского ИКСа Роберто Пьяцци перед смертью разговаривал с Григорьевым. Что ж, это был интересный поворот. И родилась идея операции "Золтан". Но дикая, бредовая оговорка Базотти не давала покоя никому из Причастных, даже скептику Тополю, не говоря уже о Вербе. Тень легендарного Седого вновь была потревожена, и Тополь понял, что теперь ему вместо Ясеня придется распутывать это совсем тухлое дело.

Потом было экстренное совещание на квартире Ясеня и Вербы. Все были на взводе, и вылилось оно в жуткую бестолковую говорильню. До обсуждения убийства (или не убийства) Пьяцци так и не добрались, потому что случилось новое, более очевидное и страшное – в Екатеринбурге погиб Осокорь. Все окончательно перепуталось.

Тополь снова сидел на Лубянке, названивал по всему миру, плохо ориентируясь во времени, тем более, что в разных странах оно было разным, и тупо смотрел в окно на дождливое, мрачное небо, одинаково серое утром, днем и вечером, только ночью свет его слегка изменялся. Уже прилетел Клен из Чечни и взял на себя обработку всех данных следственной группы, а Тополь начал заниматься только операцией "Лайза", только приготовлениями к вербовке Разгонова, ведь до встречи с ним оставались уже считанные часы. И тут – ну, в самый подходящий момент – нарисовался Кедр с новым кошмаром. Оставшись в малинской квартире после совещания, он провел тщательный осмотр. На всякий случай.

– Смотри, что я нашел, – сказал Кедр. – Последнее стихотворение Ясеня.

Он протянул Тополю трепаную книжечку – деловой дневник Малина, раскрытую, на последней исписанной странице. Сергей со школьных лет таскал с собой записные книжки – привычка сразу записывать сочиненное на ходу, в транспорте, в очереди. Новое стихотворение Малина красовалось на странице, датированной двадцатым августа, днем, до которого он не дожил. Это уже само по себе было жутковато, и Тополь спросил: