Путешествуя по Америке в 1831–1832 годах, Алексис де Токвиль стал свидетелем «странного беспокойства» в стране. Свои наблюдения он привел в известной книге «О демократии в Америке»:

Тот неустанный – головокружительный и яростный – круговорот, который описывал Токвиль, все еще является одной из характерных черт американской жизни. «Держи шаг, не отставай, вырвись вперед; построй, снеси до основания, начни с нуля; ни минуты свободного времени, совсем выдохся, передохнуть бы». Даже в повседневной речи отражается бешеный ритм каждодневного существования в Соединенных Штатах. Можно найти множество оправданий этой привычной сутолоке, однако история предлагает любопытные факты. Оказывается, лихорадочная гонка повседневной жизни, которая царит в Америке, вовсе не является изобретением нашей эпохи. Если верить Токвилю, те же самые проблемы возникали у американцев в XIX веке. И тенденция эта уже тогда не радовала: были те, кто страшился непрерывных изменений, но были и такие, кто дерзко бросал вызов всем обстоятельствам. Их протесты и альтернативные взгляды на общество также имеют долгую историю.

«Лихорадочный пыл», описанный Токвилем, в значительной мере объясняется теми коренными преобразованиями, которые происходили в начале XIX столетия в экономике Америки. Эти изменения сказались на традиционном укладе жизни американцев (правда, северные штаты они затронули гораздо сильнее, чем южные) и в конечном счете привели к краху основных национальных ценностей. Речь идет о возникновении «рыночной экономики» – таком режиме хозяйственной жизни, когда, во-первых, американцы начали производить товаров гораздо больше, чем диктовали потребности их семей; во-вторых, результаты труда стали зависеть не только от затраченных усилий (то есть собственно количества труда), но и от производственных механизмов; в-третьих, бартерные отношения сменились товарно-денежными, в результате чего американцы оказались больше привязанными к деньгам как средству обмена; в-четвертых, они начали торговать на отдаленных рынках (тогда как раньше продукция реализовывалась внутри своего сообщества); и, наконец, произошла переориентация торговли – с далеких и чуждых иностранцев на соотечественников.

Впрочем, не исключено, что исследователи преувеличивают значение этого экономического явления. В 1789 году большую часть американцев составляли фермеры; они проживали в сельской местности и по роду своей деятельности были заняты в доиндустриальной сфере экономики. В 1860 году положение вещей в основном сохранялось, но уже наметились новые тенденции: труд стал более разнообразным по своему характеру, общество – более урбанизированным, а экономика становилась все более индустриальной (особенно это касалось промышленного Севера). Тенденции сами по себе интересные, но больше всего впечатляла скорость, с которой осуществлялись изменения, – подчас она попросту сбивала с толку.

Помимо феномена «рыночной экономики», в жизни американцев происходили и другие перемены: расширение освоенной территории, усовершенствование транспортной системы, расцвет мануфактур, волны иммиграции и вспышка урбанизации; все они случились примерно в одно время и внесли свою лепту в создание нового порядка.

Одна из причин преобразования государства связана с величайшим мифом Америки, а именно мифом об освоении Запада. Если в 1800 году к западу от Аппалачей проживало менее 10 % всех американцев, то к 1860 году за горной грядой уже обитало больше половины населения. Согласно традиции, это было героическое движение сильных и смелых людей, отправившихся на Запад в поисках свободы и независимости. Необъятные просторы влекли людей, и они приручили эту дикую землю, опираясь на собственную храбрость и силу духа. Такова официальная легенда, и она во многом соответствует истине: действительно, требовалась немалая смелость, чтобы покинуть обжитые поселения на уютном побережье и отправиться в опасное путешествие, не имея практически никаких гарантий. Людей манили неисчислимые природные богатства плодородных почв и изобильных рек – заповедные западные земли ждали своих покорителей. Все так… Но существуют некоторые факты, которые игнорируются или намеренно искажаются легендами. Например, следует напомнить, что большинство пионеров устремилось не за Скалистые горы или на Тихоокеанское побережье. В начале XIX столетия самая обитаемая «западная» территория располагалась между Аппалачским хребтом и Миссисипи. Далее, ошибочно предполагать, что переселенцы выходили в путь в одиночку, так сказать, на свой страх и риск. Нет, как правило, они путешествовали целыми семьями и нередко оседали в областях, уже освоенных их земляками. И уж совсем неверно считать, что отважные пионеры бежали от общественной жизни, напротив, они воссоздавали ее на новых землях. Причем строили они быстро, сноровисто и не только маленькие деревушки, но и крупные города, такие как Цинциннати, Сент-Луис и Чикаго.

Переселенцы двигались на Запад не с целью бегства от современного мира, а, напротив, для того, чтобы надежнее закрепиться в нем. Не стоит думать, что пионеры мечтали отыскать тихий уголок и жить там, довольствуясь самым малым. В их планы наверняка входило производить как можно больше продукции – так, чтобы и на других хватило. И это были не пустые мечты. Земля на западе стоила дешево (в десять раз дешевле, чем на востоке) и к тому же была вдвое плодороднее. Обычно новоявленные фермеры селились по берегам рек, что облегчало транспортировку грузов на рынок. Все устраивалось как нельзя лучше: здешние почвы обеспечивали богатые урожаи, можно было много трудиться и много получать. Западные фермеры ориентировались на рынок, а не на изоляцию. И своей целью ставили успешную торговлю, а не уединение. Американские пионеры были предприимчивыми смельчаками, а не жалкими беглецами.

Надо сказать, «открытие» Запада никак не являлось спонтанным событием, подарком судьбы. Правильнее определить его как закономерный результат обдуманной правительственной политики. В доказательство приведем четыре соображения. Во-первых, федеральным правительством была разработана стандартная процедура исследования, продажи и дальнейшего администрирования западных территорий. Их застройка велась в строгом соответствии с планом. В 1780-х годах был принят ряд специальных указов, регламентирующих строительство населенных пунктов. Оговаривались размеры поселения – шесть на шесть миль. Вся указанная площадь разбивалась на 36 кварталов (каждый по квадратной миле), и каждый из них впоследствии делился на половины, четвертинки и восьмушки – получались стандартные блоки будущего города. Доходы от продажи одного из кварталов шли на нужды народного образования. Как только население достигало 60 тыс. человек, данная территория могла претендовать на статус штата. Предписанная указами прямоугольность, простые пропорции и точные формулы – все это с математической точностью и предсказуемостью обеспечивало свободу и доступность в пределах региона. Те давнишние указы сегодня создают интересный эстетический эффект, заметный при путешествии по воздуху: достаточно пересечь Миссисипи, как неправильность и изломанность под крылом самолета уступают место аккуратным, однообразным квадратам – словно чья-то невидимая рука наложила на миллионы акров прямоугольную координатную сетку. Очертания рельефа не соответствуют законам природы: законодательство обеспечило торжество геометрии над топографией. Правительственные указы открыли фантастический воображаемый Запад посредством рациональной и упорядоченной системы управления.