В конце концов местный контроль и принципы невмешательства победили, и на Юге утвердилось главенство белых. Однако перед этим Конгрессу удалось осуществить ряд важных преобразований. Проводники реконструкции уничтожили институт рабства, пресекли попытку сецессии, внесли в конституцию поправки, обеспечившие расширение федеральной власти, навечно подтвердили неделимый характер республики и гарантировали свободным гражданам страны избирательное право и право занимать гражданские должности. Если проводить сравнение с эмансипацией на европейском Западе, отмечает Эрик Фонер, то следует признать, что американское общество «оказалось единственным в мире, где бывшие рабы на протяжении нескольких лет процесса эмансипации пользовались всей полнотой политических прав и реальной политической властью». Что и говорить, процесс освобождения многое изменил в жизни Америки – однако не все и не навсегда. Пройдет почти целое столетие, прежде чем снова возникнет острая и плодотворная дискуссия по поводу свободы и дарованных ею возможностей.

Крах реконструкции продемонстрировал пределы федеральной власти. Мы видели, что Конгресс – в его борьбе за право формировать повседневную реальность – не смог (да и не захотел) преодолеть совокупность неблагоприятных политических факторов. Следует признать, что в послевоенные десятилетия национальное правительство утратило ведущую роль в жизни государства. Теперь не в вашингтонских коридорах власти, а на дымящих фабриках промышленных гигантов, на переполненных улицах растущих мегаполисов, внутри разнообразных иммигрантских общин рождались новые тенденции, определяющие американскую действительность. Америка на переломе двух столетий (хоть и добившаяся политического объединения) отнюдь не являлась «продвинутой» в политическом смысле страной. Политика отошла на второй план, уступив место экономическим и социальным изменениям, которые и определяли развитие Соединенных Штатов.

Как ни странно, но одной из причин, снизивших влияние политических факторов на американскую жизнь, стал такой фактор, как стабильность традиционной двухпартийной системы. Республиканцы и демократы настолько хорошо уравновешивали друг друга, что сводили на нет всю политическую активность. Трудно ожидать каких-то эффективных изменений в столь уравновешенном мире.

С одной стороны, могло показаться, что перевес в этой борьбе двух партий явно на стороне республиканцев. Действительно, в 1877–1917 годах они контролировали и исполнительную власть в лице президента, и сенат. За прошедшие четыре десятилетия республиканцы лишь дважды уступили президентский пост демократам – когда на выборах победили Гровер Кливленд и Вудро Вильсон. Но, с другой стороны, «первенство» республиканцев носило весьма спорный характер. Начать с того, что их победы на президентских выборах очень редко становились безусловными триумфами. Лишь четырежды за все это время республиканские кандидаты сумели набрать большинство народных голосов. На всех остальных выборах им приходилось довольствоваться званием так называемого «президента меньшинства», то есть того, кто набрал меньше половины народных голосов. Зафиксировано два случая, когда кандидаты, получившие большинство народных голосов, тем не менее проигрывали президентскую гонку (речь идет о небезызвестном сговоре 1876 года и о выборах 1888 года, на результат которых повлияли некоторые сложности в коллегии выборщиков).

Причем «президентство меньшинства» было не единственной бедой указанного периода. Характерной особенностью являлось также и то, что президенты, как правило, не задерживались на два срока. Исключение составляли уже упомянутый Кливленд, Уильям Мак-Кинли и Вильсон. Да и то вряд ли эти исключения можно считать полноценными. Кливленд действительно становился президентом США дважды, но не подряд, а с интервалом в четыре года. МакКинли был убит на девятом месяце своего второго срока; а Вильсон на протяжении последних лет второго срока был поглощен борьбой с последствиями приключившегося с ним удара. Таким образом, приходится констатировать: в ту эпоху американские президенты слишком мало пребывали у власти, чтобы оставить значительный след в истории.

Опять же грустно признавать, но мало кто из тогдашних президентов мог похвастать подлинной харизмой, преданностью делу и умением сплотить вокруг себя людей. Где уж таким людям коренным образом изменить жизнь огромного государства? Наиболее яркими в этом отношении личностями были Теодор Рузвельт и Вудро Вильсон, зато остальные их коллеги будто поставили своей целью ничем не выделяться на фоне прочих политиков. Большинство из них не блистали честолюбием и вполне принимали такое положение вещей, когда Конгресс диктует политический курс страны, а функции сената и партийного аппарата ограничены лишь политическим влиянием. В подобной ситуации президенту полагалось быть приятным и сговорчивым человеком, который большей частью держится в тени. И уж во всяком случае не рассматривает свое президентство как основание для политического лидерства.

Большую часть времени – а именно 80 % всего указанного срока (1877–1917 гг.) – республиканцы сохраняли безусловное влияние в сенате. Зато власть в палате представителей постоянно менялась: 11 раз она переходила к демократам и 9 – к республиканцам. В общей сложности почти двадцать лет сохранялась такая ситуация, когда одна партия (чаще республиканская) контролировала и сенат, и палату представителей, и президентский пост. В остальное время конкурирующие партии делили между собой эти три цитадели Капитолийского холма. Если же принять во внимание тот факт, что на практике влияние республиканцев на президента и Конгресс было весьма ограниченным, то получается, что обе партии завершили сорокалетнее состязание примерно с ничейным исходом. В условиях подобного политического равновесия трудно ожидать от правящей партии (любой из них) каких-либо решительных действий – ведь любые, самые амбициозные планы почти наверняка будут загублены благодаря проискам мощной оппозиции.

Обе политические партии и не претендовали на какие-то грандиозные свершения общегосударственного масштаба. На переломе двух столетий в политике господствовали джефферсоновские принципы. В духе этой традиции партийные лидеры вкупе с широкой общественностью старательно следили, чтобы федеральное правительство не превышало оговоренных полномочий: не пыталось манипулировать рыночными отношениями или – упаси Боже! – ограничивать местное самоуправление штатов. События гражданской войны наглядно продемонстрировали опасность, которую таит в себе слишком сильная централизованная власть. И до сих пор многие были убеждены, что попытки федерального правительства вмешиваться в государственную экономику приведут страну к неминуемому краху. Рецепт от всех социальных бед американцы видели в соблюдении гармонии интересов. Как провозгласил президент Гровер Кливленд в 1893 году, «пора уже отринуть прежние каноны покровительственного попечения со стороны правительства и усвоить новый стереотип отношений: это народ должен радостно и преданно оказывать поддержку правительству, а отнюдь не наоборот». Обе партии, занятые сколачиванием коалиций, проводили закрытые совещания по непонятным вопросам. Их лидеры гораздо больше интересовались вербовкой избирателей, чем соблюдением каких-либо принципов. Вместо того чтобы наводить строгую партийную дисциплину, они предпочитали потворствовать своим сторонникам с целью сохранения региональных политических альянсов.

И стоит ли удивляться пассивности федерального правительства, если большинство политиков стояли на минималистских, местнических позициях невмешательства, да вдобавок «совместное правление» республиканцев и демократов вносило неразбериху и снимало ответственность с каждой из партий. Как известно, у семи нянек дитя без глазу, особенно если няньки нерадивые. Удивительно другое: в подобных условиях народ сохранял высокую политическую активность, особенно в период выборов. В конце XIX века 75 % всех американских избирателей считали своим долгом участвовать в выборах президента. Отчасти это объяснялось реальной важностью каждого голоса: в большинстве случаев президентские выборы характеризовались исключительной плотностью результатов – случалось так, что победителя от проигравшего отделяло менее полумиллиона голосов. Другая причина заключалась в том, как обставлялись каждые выборы: по сути, это был настоящий спектакль – с пышными парадами, громогласными лозунгами и дешевым пивом. Кроме того, партии очень грамотно формулировали предвыборные программы в расчете на определенные этнические, религиозные и региональные слои населения. В те времена поддержка партии была далеко не формальным делом, поскольку напрямую затрагивала групповые интересы избирателей. Как правило, евангелические протестанты Севера и Среднего Запада связывали свои надежды с партией республиканцев и ее пропагандой высокоморального образа жизни. В то же время католические иммигранты северо-востока и белые южане поддерживали демократов с их призывами к свободе.