С этими словами он бросил на лавку за спиной рабыни несколько пучков простой крученой веревки: небеленных, беленных и крашенных.

- Хотя, кого я спрашиваю?! Уличный вор и благородство - одно исключает другое! С другой стороны, - продолжал размахивать освободившимися руками хозяин, поворачиваясь в разные стороны, словно в его голове спорили два собеседника, - все твои деяния, в которых ты стремишься достичь совершенства, говорят о врожденном благородстве твоего ума и стремлении к идеалу. Все же благородство - это склад ума и отношения к миру, а не только рождение и воспитание.

В этот момент 'Жк, у которого еще не вся кровь отлила от головы, почувствовал сильное беспокойство.

«Любезный хозяин» стоял на самом краю умопомешательства, или уже давно свалился в пропасть безумия. Но его слова свидетельствовали – он искал именно 'Жка-мн-'Лазлла, знал о делах и жизни 'Жка-мн-'Лазлла, ему был нужен именно 'Жк-мн-'Лазлл! И это было плохо, очень-очень плохо...

Ибо нет ничего хуже и опаснее целеустремленного сумасшедшего.

Но в этот момент - случайно или специально - рабыня качнулась, делая вид, что наклоняется вперед, и 'Жк от вожделения упустил мысль, как спасительный кончик путеводной нити.

- Но вернемся к истории этой самой рабыни, мой драгоценный гость... - оседлав поперек лавку за узенькой спиной рабыни, хозяин аккуратно раскладывал рядом с собой и расправлял разноцветные веревки.

- Несколько лет назад, когда я уже покинул страну Амаро и поселился здесь, в шумной и веселой Лубмасте, ко мне постучалась женщина с маленькой девочкой. Вид ее и одеяние выдавали в ней уроженку Амаро, чему я очень удивился. Женщина со слезами бросилась мне в ноги, умоляя принять в подарок ее дочь, и сделать ее моей рабыней. Я очень удивился, но женщина умоляла меня принять этот подарок, и сделать запись об этом прямо сейчас. Я послал за помощником кади*, чтобы сделать положенную запись у меня дома. Но поставил условие - я не буду ничего делать, если до прихода чиновника она не расскажет мне, почему и зачем она хочет подарить мне свою дочь, и не поклянется, что все сказанное ею - правда. История ее оказалась короткой, но удивительной она покажется только тому, кто не знает обычаев амаро...

***

- Женщина служила в одном из столичных лилейных домов и была там на завидном положении. Был у нее первый разряд и считалась она лучшей флейтисткой столицы, «госпожой коралловых уст» высшего разряда. Муж ее числился по каком-то хозяйственному приказу при императорском дворце. Да-да, представляешь, «жильцы лилейных домов» женятся и выходят замуж, да к тому же рожают детей. Вот и наша дамочка родила прелестную девочку. Но когда девчушке исполнилось три годика, отец ее от какой-то болезни скончался, содержать дом стало некому и незачем и «госпожа коралловых уст» перебралась на постоянное жительство по месту работы и дочку прихватила с собой. И не просто прихватила с собой, но и лет с пяти стала приучать к семейному мастерству, не без основания думая, раз это ремесло прокормило ее - прокормит и ее дочь. Девочка делала большие успехи под маминой рукой и обещала тоже достигнуть вскорости первого разряда, освоив все необходимые ритуалы и тонкости мастерства. Но, как говорится, «под серп первым попадает самый высокий стебель». Слухи о прелести и растущем умении маленькой п'фу'ассай пошли по столичной знати и однажды ее посетил один из удельных князей, известных жестокостью и буйностью нрава. Очарованный приемом и кукольной прелестью девочки, он вызвал ее мать и сообщил, что в день, когда девочка достигнет девятого года жизни, он напишет с ней официальную запись и заберет во дворец наложницей. И это было ужасное горе! В чем же горе, спросил я? Статус официальной наложницы князя гарантировал спокойную и безбедную жизнь. Увы, ответила мне женщина, всё это так - но у какого-нибудь другого князя! Еще ни одна жена или наложница не прожили у него дольше двух лет. И тогда она вспомнила обо мне, но я уже покинул страну Амаро. Тогда мать собрала вещи, взяла дочь и кинулась за мной. Но при чем тут я? «Господин, - сказала женщина, - моя дочь могла стать лучшей в своем ремесле. Но больше ничего не добилась бы в жизни. Быть лучшей среди отверженных п'фу'ассай? Стать высшей среди низших? Это не та судьба, которую любящая мать хотела бы для дочери! Но если ее коснется Ваше искусство, господин, то она станет единственной в мире, уникальной, бесценной. Она станет слишком дорогой для не самого богатого из уездных князей страны Амаро - и, поэтому, недоступной для него. За право владеть ею будут торговаться богатейшие и сильнейшие люди Мира, и будут хранить ее, как сокровище, в драгоценной шкатулке, украшать золотом и заворачивать в шелка. И Ваше искусство, господин, и Ваша слава, поднимутся на новую высоту под небом всего Мира! Самый искусный гранильщик не сделает из гранита бриллианта. Для этого нужен алмаз. А я привезла вам, господин, подлинный алмаз невиданных ранее размеров и чистоты!»

- Я был вынужден признать правоту ее слов, и они понравились мне своей разумностью. Тут явился помощник кади и спросил, почему такая срочность? И я спросил женщину, почему такая срочность? Тогда она сказала, что сегодня истекает последний день восьмого года жизни дочери и если до исхода дня запись не будет внесена в официальные книги, слуги князя могут похитить девочку и тогда она будет потеряна навсегда и неминуемо погибнет. И мы написали договор, и помощник кади заверил его, и девочку увели в покои для рабынь. Тогда женщина сняла с головы вдовий платок и стала на колени и сказала: "Господин, не желаешь ли ты купить еще одну рабыню? Но за нее придется заплатить полную цену. Ибо я мастерица своего дела и знаю хитрости и способы и я смогу учить твоих рабынь и доходы твои увеличатся". И назвала она цену, которая заставила меня задуматься. Виделась мне в этом некая хитрость, но я не мог понять, в чем она. Я прямо сказал женщине, что я не могу впустить в дом лживую рабыню. Либо пусть расскажет сама, либо может идти на все восемь сторон! Но она ответила, что нет тут никакой хитрости, но нужно ей заплатить выкуп хозяину лилейного дома, и ни монеты не оставит она себе, все отправит через менял. Мы пошли к менялам, и помощник кади пошел с нами, и там я дал нужную сумму, и меняла написал договор, и тут же в лавке менялы она одела мой ошейник, и сбросила одежду свободной женщины, и вернулась в мой дом уже на цепи, как покорная рабыня. Таков история этой девчонки, гость мой! И скажу тебе по правде - у этой рабыни только один недостаток. Чтобы мы не делали с ней, лишь одного нам не удастся увидеть никогда - смущения. Ибо чем можно смутить дитя, выросшее в лилейном доме столицы страны Амаро?

***

На протяжении этого путаного рассказа, хозяин рабыни разглаживал и пропускал между пальцами веревки, мял их и снова разглаживал. Удивительно, но в его движениях сквозила подлинная нежность. Так гладят по голове любимого ребенка, ободряя его. Или поглаживают коня, заждавшегося быстрого бега. Или поощряют рабыню, угадавшую желание хозяина...

И точно.

Положив на колени веревку, он собрал струящиеся волосы рабыни в один толстый шелковый поток, и завязал их рыхлым узлом на затылке. И в этом его движении была та же замедленная тягучая нежность.

Лишившись плаща густых черных волос, укрывавшего ее спереди и сзади, рабыня стала еще беззащитнее - если это возможно. И еще желаннее. Обнажившаяся линия плеч и шеи, небрежный узел на затылке, отдельные пряди, упавшие на висок - все это убрало последние оттенки искусственности и ритуальности, сделало коленопреклоненную девушку естественнее и - еще доступнее.

Глаза 'Жка налились кровью и он попрощался с остававшимися крохами рассудка. Ничего, кроме переполняющего желания наброситься на эту девку, его уже не тревожило. Наброситься и растерзать, как хищник - добычу!

Хозяин же, напротив, смаковал предвкушение. Еще недавно бурливший суетливыми движениями и быстрыми речами, он притих, как горная река, вырвавшаяся на широкую равнину. Ладонями огладил шею и покатые плечи рабыни, радостно принявшей это прикосновение. На ощупь обвел пальцем кромку губ, позволил рабыне поймать и облизнуть палец. Рабыня в непритворной радости прикрыла глаза от ласки господина.