- Госпожа, Великая Госпожа, - вкрадчивый шепот выдернул ее из сосредоточенности, с которой она готовилась встретить боль. Лейла открыла глаза и увидела отвратительную жирную рожу Калаба. Капли пота катились по его лбу и щекам, а жирные губы пытались угодливо улыбнуться. – Примите это…

Рука Калаба протягивала ей нечто, похожее на лошадиный недоуздок.

- Что это? Зачем?

- Это чтобы Великая Госпожа не прикусила язычок или не повредила зубы во время наказания. Сандаловая веточка, шелковые ленточки…

Лейла только приоткрыла рот, чтобы прогнать наглого евнуха, как Калаб умело вставил гладкую палочку между зубов и протянул завязки к затылку.

Всё, что хотела бы сказать Лейла мерзкому евнуху, воплотилось в невнятное мычание, но Калаб понял это по-своему…

- Не стоит благодарности, Великая Госпожа, не стоит благодарности…

***

Убираясь в свой темный угол, Калаб тщательно прятал довольную улыбку.

Он ненавидел всех этих султанских самок и ждал от них лишь неприятностей для своего господина. Лишь ради одного он готов был смириться с существованием этих вздорных сучек – они приносили потомство.

А вот Султану он был искренне предан всей душой – если у такого примитивного существа есть душа. Хотя, наверное, все же есть – и Калаб, не задумываясь, отдал бы жизнь и душу за своего повелителя.

Но больше всех в серале Калаб ненавидел эту шемскую дрянь, которая посягала на его власть в гареме, повышала на него голос и унижала его. А теперь выяснилось, что она еще и обманывала Повелителя, не желая подарить ему ребенка…

Калаб не обольщался, он знал, что Великая Госпожа недостижима для его мести.

Но сейчас он был отомщен.

И пусть никто и никогда об этом не узнает, но месть свершилась и Калаб даже на смертном одре счастливо улыбнется, вспоминая этот момент.

Поймав себя на этой мысли, он опасливо оглянулся – не выдал ли он себя довольной улыбкой.

Но нет, рабыня по-прежнему на коленях у кресла повелителя, и на лице у нее застыло классическое НИЧТО – маска гаремной куклы, которая как бы есть – и которой здесь как бы и нет.

Знать бы, о чем она думает сейчас. Радуется ли она наказанию обидчицы?

Хотя... Вон, как соски торчат! Можно побиться об заклад - и промеж ног мокро так, что сейчас лужа на пол натечёт. И пусть во взгляде ее не разглядеть злорадства... Да там вообще никакого выражения не разглядеть, все таки дрессировал рабыню Великий Мастер.

Но то, как пристально глаза устремлены на голую задницу и волосатую расщелину Лейлы, раскрывшуюся промеж раздвинутых ног, говорит, что рабыне не безразлично это зрелище. Предвкушает, небось, как вот-вот на холеные ляжки лягут алые следы первых ударов. Да уж, видела бы Лейла этот взгляд...

Хотя, возможно, Лейла и видит. Не зря же Султан повелел, чтобы в Полночном Чертоге понаставили зеркал.

Калаб попытался проследить взгляд маленькой рабыни и кивнул внутри себя – девчонка устроилась так, что ей отлично видно в зеркале понурое лицо Великой Госпожи, которая уже начала ронять слюни из приоткрытого рта...

Лейле скоро станет не до чужих взглядов, а вот девчонка не упустит ни единого момента порки, ни единой слезинки обидчицы, ни единой фигуры танца наказуемых ягодиц.

Калаб почуял в ней родственную душу, мстительную – и не брезгующую ничем в своей мести, умеющую довольствоваться малым и дожидаться, поистине рабскую...

И зауважал.

Султан прохаживается вдоль скамьи для порки, размахивая выбранным прутом и примеряясь к вздыбленному заду Лейлы. Зря, ох зря, Лейла выбрала наказание от руки мужа. Рассчитывала она на снисхождение или на то, что дрогнет царственная рука? Кто знает. Одно можно сказать точно - Лейла не знала своего мужа и не стремилась узнать о нем побольше.

Покойный отец Султана и покойный его дед учили мальчика, что осуществлять кару – долг сюзерена, а верховному сюзерену достаются самый ужасные злодеи и самые кровавые преступники.

Оттого ко Дню Совершеннолетия будущий султан мог поучить большинство палачей их ремеслу. Да что говорить, раздавать наказания в серале Калаба учил сам повелитель.

Фидаины-телохранители бдят – и им не до улыбок на лице Калаба.

А шемская сука пусть получит из рук Великого Султана по заслугам!

И пусть досыта наестся вкусом Калаба – не зря же, прежде чем заткнуть лживый рот, он так тщательно натирал сандаловую палочку меж жирных, потных ягодиц…

***

11

Розга вновь свистнула в воздухе – и вновь напрягшееся тело Лейлы не ощутило удара.

Неужели Великий Султан решил лишь припугнуть ее?

Лейла скосила глаза назад, но все, что она могла видеть – это густо поросшие черным курчавым волосом ноги мужа и повелителя, прикрытые полами мягкого вечернего халата.

А потом глянула вперед – и обомлела: только сейчас она заметила, что прямо перед ней располагается большое зеркало, в котором ярко отражается вся позорная картина

Она сама, прикованная к станку для битья.

Громадные глаза, в которых плещется испуг. Слюнявый рот с размазанной помадой, не закрывающийся из-за трижды проклятой деревяшки трижды проклятого Калаба!

Ее собственная голая задница, задранная выше головы, и отчего-то кажущаяся просто громадной.

Ее строгий супруг, стоящий рядом, с гибкой ветвью в руках…

- Двадцать – это же немного. –подумала Лейла, уговаривая и подготавливая себя к тому, что должно случиться. - Я вот девкам своим меньше чем по полста не раздавала – и не одна не умерла… Были потом как шелковые…

Что происходило с ее служанкам под розгами, из-за чего они становились шелковыми, Лейла додумывать не стала…

***

- Эй, Калаб, подай-ка Великой Госпоже Лейле распорку под коленки, а то ей будет неудобно…

Искренняя забота, звучащая в этом голосе, всерьез испугала Лейлу – если ее было можно испугать еще больше. Муж собирается пороть ее – и беспокоится о каком-то неудобстве?

Но Калаб прекрасно понял Повелителя – и уже через мгновение вставил в пазы скамьи наказаний круглую распорку, отчего колени Лейлы сдвинулись вперед, бедра раздвинулись еще шире, а зад оттопырился назад и еще больше округлился.

Теперь Лейла лишилась последней возможности двигаться и ерзать по скамье. Все, что ей оставалось – это лишь напрягать выставленные напоказ ягодицы и мотать головой.

- Отлично! – оценил Султан полученный результат и тут же, без предупреждения и почти без замаха нанес первый сильный удар. – Раз!

Лейла задохнулась от неожиданной обжигающей боли, но это длилось лишь мгновение.

А потом боль докатилась, как нарастающий раскат далекой молнии, и захлестнула с головой. Всё её существо заполнилось этой ослепительной вспышкой, не оставив места ни для чего более.

Рот завопил сам собой, а слезы брызнули из глаз…

***

Султан дождался, когда вопль затих, а рыдания сменились жалкими всхлипываниями, Но прежде, чем к Лейле успели вернуться мысли, он замахнулся с плеча и со всей силы приложился снова. Удар получился неожиданно звонким.

- Два!

Выпучив глаза, Лейла закричала во всю силу легких, раздирая рот и мотая головой.

Второй, быстро наливающийся краснотой, рубец лег поперек ухоженных ягодиц, вплотную к первому, на самой вершине этих крутых холмов…

Вторая волна боли накрыла Лейлу с головой, смыв все, что она считала собой и мир вокруг. Осталась лишь яркая ослепительная боль, беспомощность, зубы, грызущие сандаловую палочку и жалкие детские слова, рвущиеся с языка: «пожалуйста», «не надо», «я больше не буду».

Но как только крик стих, а Лейла попыталась вдохнуть сквозь дрожь рыданий, прилетел крепкий третий удар…

- Три!

Третья полоса легла чуть ниже первой, почти сливаясь с ней. Твердая и опытная рука была у Султана, большая практика и искреннее желание выбить из жены потребность лгать.

Султан не частил и в то же время не давал Лейле опомниться.