- Что же касается чужеземцев, господин мой кади, то нынче я впервые за год вышла из дома господина своего и за этот год ни с кем, кроме домашних, не общалась и не виделась и не знаю я этих людей, ни мыслей их, ни планов.

Кади нашел слова ее удивительно складными и разумными и спросил: "Откуда ты родом, рабыня и не оттуда ли ты принесла беспокойство господину своему?"

На что рабыня ответствовала: "Мудрые говорят, что нет вины на том, кто не умышлял злого, и не могу я судить о том, что мне неведомо. Что же касается жизни моей прежней, то это печальная история, которую я хотела бы забыть, но коли будет на то воля господина моего, расскажу обо всем без утайки".

Тогда кади повелел купцу Маруфу разрешить рабыне продолжить рассказ и Маруф приказал рабыне рассказывать.

***

Рассказ рабыни

Родилась я в царстве Гарм, в стольном городе Гарм, на побережье теплого моря. Семья моя была достойная и обеспеченная, и до тринадцати лет жила я в любви и неге под крышей родительского дома. Семья наша, хоть и была знатного рода, но тем не кичилась, в королевский дворец на балы ни батюшка мой, ни матушка званы не были и о том не печалились.

Когда исполнилось мне тринадцать лет, батюшка мой стал все чаще заговаривать о замужестве, да с матушкой шептаться.

Но в ту пору увидала меня на улице принцесса Гармсиль и позвала к себе и говорила ласковые слова и оказала мне честь, пригласив в свиту свою. Батюшке моему это не понравилось, но противиться ясной воле принцессы он не решился. Матушка же моя была счастлива, думая, что во дворце найду я жениха знатного и богатого, и жизнь моя устроится как нельзя лучше. Но родители мои был далеки от придворной жизни и надежды их оказались обманчивы.

В первую же ночь во дворце принцесса позвала меня на ложе свое и там я испытала первый в жизни восторг. И полюбила я принцессу сильной любовью и преданность моя и жизнь моя теперь принадлежали только ей.

И было нас таких дев числом ровно сто – сто наперсниц принцессы Гармсиль. И называли нас «сто красоток принцессы» и мы гордились этим прозвищем, и кичились красотой своей и положением, проезжая по улицам столицы. Мы любили принцессу и друг друга и дарили взаимно восторги и вслед за принцессой часто повторяли «Нет у меня охоты до мужчин». А добрейший король Гарм смотрел на все это непотребство и не мог ничего запретить своей дочери, ибо любил ее великой любовью.

Принцесса построила рядом с городом роскошный лагерь, где мы скакали на конях и вертели мечами и боролись, а ночью сходились на ложе для иных схваток, и для нашего удовольствия были услужливые рабыни и искусные служанки и не было в том лагере ни единого мужчины. Окружены мы были роскошью и почетом и не знали ни в чем отказа. Принцесса называла нас «мои прекрасные воительницы» и мы верили в то, что мы великие воины.

Это время было счастливейшим в моей жизни, и наполнено было оно играми, радостью и восхитительными ночами на ложе принцессе, чьей милостью мы вознеслись столь высоко в королевстве.

Но однажды счастью пришел конец.

В тот день принцессу отец призвал в королевский дворец и вернулась она в сильном гневе. Приказала нам собираться - и рано утром двинулись мы всем своим пестрым караваном в сторону границы царства Шем - с которым не то, чтобы очень дружили, но и не воевали.

В какой-то из дней нашего пути принцесса встретила наследника царства Шем - и уже вместе с ним мы прибыли в столицу. Там нас радушно принял правитель страны Шем и назначил нам дворец и дни выдач и содержание, и жизнь наша потекла как прежде - воинские упражнения, игры, развлечения, стихи, музыка, наряды и лакомства.

А меж тем между царством Шем и королевством Гарм разгорелась война, и мы узнали, что именно принцесса была одной из виновниц этой войны, выдав Шему замыслы Гарма и его новых союзников.

Между тем шли месяцы, и с какого-то дня принцесса затворилась от нас, и не приходила к нам и не звала прежних подружек на ложе любви, но мы веселились как птички, не ведающие о наступлении зимы.

Но пока Шем и Гарм сражались между собой и истощали свои силы, Султанат напал сразу на оба царства и взял их в полон, истощенных взаимной войной. И знамя Султана взвилось над Шемом и Гармом и стал Султан судить и править на этих землях.

Не нашли мы ничего лучше, чем явиться к Султану и предложить ему свою службу. Но в сильный гнев пришел Султан и назвал нас распутницами, а принцессу Гармсиль шлюхой и любительницей черных рабов. В тот же миг кликнул он стражу и не успела я моргнуть глазом, как вся сотня храбрых воительниц принцессы лежала на полу в рабских путах и с мешками на голове. Беспомощней овец оказались мы, наряженные и надушенные, против личной стражи Султана.

И недолго пришлось нам гадать о своей судьбе. Как стреноженный скот погрузили нас на скрипучую арбу и привезли в некое место. Вповалку лежали мы друг на друге, не в силах пошевелиться, и рыдали злыми слезами беспомощности и унижения.

А потом стали слышны крики подруг моих, и я узнавала их голоса, и обмирала от неизвестности.

Но вскоре пришел и мой черед познать свой удел.

С ног моих сняли изящные туфельки и впервые в жизни я пошла босиком по острым камням, вздрагивая всем телом, поднялась по ступеням, колющим нежные ножки острыми иглами.

И когда сдернули с моей головы мешок, я ослепла от яркого освета, а когда открылись глаза мои - я обнаружила себя стоящей на рабском помосте.

И тут меня бросили на колени, а над склоненной головой моей преломили зеленую ветвь, и вытряхнули из одежды быстрее, чем семечку из щелухи. Два дюжих служителя помоста растянули руки мои в стороны, выставив на обозрение, а чьи-то ловкие пальце обирали с тела моего драгоценности и украшения, как спелые ягоды с куста.

Я стояла нагая перед сотнями глаз и умирала от позора, пока глашатай выкрикивал султанский фирман о клеймении пленной воительницы, и не слышала слов, и думала, что страшнее ничего не может быть на свете.

Но унижение было лишь первым шагом на пути рабыни.

Ждали меня еще и плеть, и выворачивающая наизнанку горечь рабского отвара, и ужас клеймения каленым железом

При виде плети ноги все кости мои размягчились, я пала ниц и униженно взмолилась о пощаде, забыв обо всякой гордости.

Но никто не собирался меня щадить на рабском помосте и первый же удар выбил из меня остатки гордыни. Я подумала, что в теле моем переломаны все кости. И думать забыв о позоре, я завизжала, как свинья, но ждали меня еще два удара, ибо обычному рабу положена одна плеть, а державшему оружие – три. После третьего удара я была готова на все, лишь бы это прекратилось прямо сейчас.

И когда пришла пора, я послушно облобызала плеть и прилежно облизала ее языком, чтобы угодить моим мучителям. Двумя руками приняла чашу с горьким рабским отваром, и покорно испила эту горечь до дна, разбавляя горючими слезами. Сама вложила шею в ошейник и на колени встала пред наковальней.

Потом бросили меня на скамью для клеймения, еще влажную от предыдущей рабыни.

И не успела я удивиться, как раскаленное клеймо впилось мне в бедро, и я поняла, откуда эта влага под моим животом, и закричала криком, как в последний миг моей жизни.

Ибо впечатавшееся в кожу клеймо и означало конец моей жизни.

А потом клеймо легло на мое плечо, и я вновь кричала от ужаса и боли. Но крик мой прервался, когда раскаленная игла проткнула мой нос, и перед глазами мелькнул молот, расплющив медное кольцо. От звона молота я будто оглохла и обмерла, но тут служители помоста просто швырнули меня в подставленные руки солдат.

Ужас и паника захлестнули меня с головой, я извивалась в их руках и о чем-то молила, но они лишь хохотали и тащили меня к своим палаткам. Я рыдала и готовилась к мучительной смерти.

Но я не умерла ни тогда, ни потом, лишь изведала, что бездна унижения бездонна.