Султан никогда не вмешивался в ссоры в гареме.

Для этого у него был Калаб. А если жены пытались добиться того, чтоб муж рассудил их – то всегда оказывались наказаны все участницы ссоры.

И этого способа разрешения споров в гареме Повелитель Юга придерживался неукоснительно.

Пусть женщины выясняют отношения между собой - и соревнуются за внимание супруга. Оттого и доклады А`амира Султан слушал редко...

Есть дела и поважнее женских ссор.

Отсмеявшись, Султан распрощался с гневом.

И тут буря могла бы миновать Лейлу, если бы она не испортила все сама.

Капризно оттопырив губу, она тоном «обиженной девочки» спросила: «Да что ж мне, и рабыню наказать нельзя?!»

Султан одарил любимую жену долгим задумчивым взглядом: «Неужели она НАСТОЛЬКО глупа? Да не может такого быть!»

***

10

- Если бы ты, Лейла, пришла в конюшню и захотела проехать на моем любимом коне, то старший по конюшне должен был отговорить тебя - иначе бы я с него спросил. Если бы ты пришла на соколиный двор и захотела взять моего любимого кречета - я спросил бы с сокольничего. Если ты наказала рабыню, клейменую не родовым именем, а моим - я спросил бы с Калаба. Тебе надо было всего лишь сказать мне правду. А ты солгала мне. Даже дважды...

Лейла стала еще бледнее – хотя это казалось уже невозможным. Ледяной тон монаршего супруга привел ее в ужас и она чувствовала, что никогда в жизни не испытывала такого страха.

- Ты солгала, что не помнишь, за что наказала рабыню. Это небольшой проступок...

Лейла перевела дыхание, но несколько поторопилась...

- ...но лишь на первый взгляд. Это ложь своему мужу и повелителю. По Закону, муж должен наказать лживую жену первый раз розгами, второй раз - кнутом, и третий раз плетью. Если же жена соврет и после того - то муж может развестись с нею и отправить в дом родителей, в чем была, а детей оставить себе. Если врет муж, то жена может обратиться к кади, который назначит наказание и предоставит наказующего от города.

Лейла стояла ни жива, ни мертва.

- И это лишь меньшая твоя ложь. Что же касается второй твоей лжи... Свободным женщинам запрещено рабское вино, но наказание разнится от того, есть ли у женщины муж и дети. Если вдова, имевшая детей от покойного мужа, пристрастилась к рабскому вину, то Закон велит взять с нее штраф - ибо она предается блуду с чужеземцами и чужими мужьями. Это грех, но простительный для одинокой женщины. Если рабское вино пьет женщина, имеющая детей от своего мужа, то решение остается за мужем – позволять своей жене или не позволять. Если же рабское вино пьет женщина, детей не имеющая, то по Закону незамужнюю надобно клеймить знаком шлюхи и воровки, и брать с нее поборы в казну, как с блудни. Если же пристрастившаяся к черному вину замужем и бездетна, то муж может клеймить ее и выставить на продажу – или поставить клеймо воровки, и предлагать странствующим и путешествующим, но при том обязан платить налог городу. Ибо такая женщина обкрадывает мужа, лишая его законных наследников. Так говорят законы Султаната, Лейла. А как поступают в Шеме со лживыми женами?

На Лейлу было жалко посмотреть, если бы в Полночном Покое нашёлся бы хоть кто-то, решивший её пожалеть. Но никто из присутствовавших при этой сцене симпатий к Лейле не испытывал.

- Эй, Калаб, тащи сюда скамью для порки! Думаю, двадцати розог для начала будет достаточно. А утром я решу, как с ней поступить дальше...

У Лейлы дрожали губы, а на глазах выступили слезы. Её, любимую и балованную дочь, никогда ни то что не пороли - слова бранного не сказали. А тут...

Но она нашла в себе силы обратиться к мужу и повелителю.

- Супруг мой, Султан, я всё же жена тебе – а ты отдаёшь меня в руки раба перед лицами рабов?

Султан умел ценить силу духа, в том числе - и в женщинах. Но и говорить, не утверждая ни «да», ни «нет» – тоже.

- Ты предпочтешь получить наказание завтра, перед лицами других жён и свободных наложниц, из рук Палача?

Лейла представила это – и публичный позор на глазах тех, кем она помыкала, показался ей страшнее смерти.

- Нет, муж мой, я готова принять наказание прямо сейчас - но из твоих рук!

- Да будет так!

***

Скамья для порки больше походила на станок или козлы, чем на скамью, и она никогда не покидала Полночного Покоя - да и не стояла без дела.

Тяжелая и массивная конструкция из потемневшего от времени дерева, широкие кожаные ремни. Ведерко для вымоченных заранее гибких прутьев. И сами розги - куда ж без них. Рядом, на стене, висели и кнут, и тяжелая витая плеть, и «ласковая» семихвостка, не рассекающая кожу. На любой вкус, на каждый случай...

Выступивший из тени Калаб склонился перед господином: «Куда прикажете поставить скамью, Величайший?»

- Да вот прямо здесь и ставь, чтобы Великая Госпожа Лейла не утомилась по пути...

На то, чтобы со скрипом передвинуть зловещее устройство из угла в середину покоя, под яркий свет, Калабу понадобилось буквально мгновение.

Лейла же стояла на подгибающихся ногах и дурнота подкатывала к ее горлу. Она понимала, что наказание неизбежно, и темный беспросветный полог страха накрыл ее с головой. В другой ситуации она бросилась бы бежать, быть может - с позорным визгом. Но сейчас бежать было некуда...

Султан отстранил рабыню и поднялся, взял Лейлу за локоть.

- Ну что же, пойдем...

- Муж мой, - Лейла подняла на него заплаканные глаза. Даже если она и не надеялась смягчить мужа, то все равно пыталась. Или пыталась всемерно оттянуть ужасный момент...

Но Султан сегодня и так слишком долго ждал эту женщину. Властной рукой он повлек ее к месту экзекуции и надавил между лопаток, пригибая к скамье. Лейла послушно нагнулась, но вдруг остановилась: "Муж мой, не надо меня привязывать, я буду терпеть так..."

- Нет, Лейла, - снисходительным тоном, будто уговаривая неразумного ребенка принять горькое лекарство, сказал Султан. - Все будет как положено...

И собственноручно затянул на ее спине широкий ремень, фиксирующий талию.

Теперь Лейла лежала животом на узкой высокой скамье, голова ее свободно свешивалась вниз, а пышный зад торчал выше лопаток.

Подскочил трясущийся Калаб, хлопотливо и бережно затянул ремни на запястьях свободно свесившихся рук, встав на колени, притянул ремнями тонкие лодыжки к ножкам скамьи, разрушив попытки Лейлы держать сведенными вместе почти прямые ноги.

С поклоном подал Повелителю ведерко, чтобы тот сам выбрал первый прут.

Султан пристрастно перебрал моченые ветви, взял одну, другую. Взмахнул, со свистом разрезая воздух, отчего Лейла явственно вздрогнула.

И лишь потом уверенной рукой закинул на шею подол длинной юбки, заголяя бедра и роскошные белые ягодицы до самой поясницы.

И задержался взором на открывшейся картине.

Отправляясь в Полночный Покой, Лейла предполагала, что юбка может покинуть свое место по капризу властного Султана и готовилась к этому – оттого из-под подола выпорхнул аромат мускуса и иланг-иланга, а на атласных от благовонных притираний ножках красовались кокетливые чулочки с шаловливыми фестончиками и розовыми – так гармонирующими с теплым цветом ее кожи – подвязками над коленями.

И этот вид таки порадовал мужа и повелителя.

Чего Лейла не предполагала – что красоту исподнего гардероба придется демонстрировать на скамье для порки, а изящество тонких лодыжек будут подчёркивать не туго натянутые чулочки, а легшие поверх петли грубых кожаных ремней.

Именно в тот момент, когда движение воздуха коснулось обнажившейся кожи, особенно чувствительной от притираний, Лейла остро пережила всю свою беспомощность, обреченность скованной жертвы.

В отчаянном страхе она сжала кулаки привязанных рук и зажмурила глаза, с извращенным нетерпением ожидая первого удара, желая, чтобы этот ужас уже начался – и закончился...

***