- Ты же помнишь - никаких скользящих петель, только честные узлы. Нравится?
Да, свободно свисающий красный шелковый шнур понравился 'Жку.
Веревки невероятно возбуждающе смотрелись на женском теле. Не дожидаясь ответа, хозяин снова развернул девчонку лицом к себе и взялся за узлы на свободном конце веревки.
- Теперь завяжем «дразнилки»...
«Дразнилками» мучитель назвал три узла, которые вывязывал, тщательно примеряясь к натуре.
Когда он закончил и пропустил веревку между ног рабыни, плоский узел в четыре полупетли лег на вздыбленный секель, «обезьяний кулачок» пробочкой закупорил сочащееся соком жаркое устье, а маленький узелок тесно прильнул к сморщенному смуглому глазку.
- Теперь зафиксируем узлом сзади на талии, и привяжем опять к рукам, - продолжал подробно докладывать Механик. - Так любое движение будет подергивать веревку между ног, не давая покоя веселому секелю...
И хозяин снова расхохотался, словно сказал невесть какую остроумную шутку.
А потом он толкнул рабыню на колени перед 'Жком.
***
Наполненные слезами миндалевидные глаза, полуоткрытый рот и яркий румянец, грудь, подчеркнутая веревками, и вздымаемая бурным дыханием. Все это выражало то, что 'Жк больше всего ценил в женщине - покорность.
Он видел даже нежные пяточки узеньких стоп и подрагивающие икры...
В какой момент в руках хозяина вновь появилась царь-оса, вор не заметил.
Жало вонзилось снизу, в то место, где у венца головки начинается уздечка...
***
Когда стихли корчи прикованного тела и пленник смог разлепить слезящиеся глаза, он увидел внимательное лицо «любезного» хозяина. Тот с искренним и напряженным вниманием следил за муками своего невольного гостя.
- Ну-ну, не расстраивайся ты так, не надо плакать. Зато сейчас тебя ждет совершенно неземное наслаждение. И совершенно фантастический стояк!
Механик поднял палец, показывая, что собирается сказать нечто важное.
- Люди не задумываются о том, что нельзя бесконечно усиливать наслаждение и боль. Вот возьмем, например, палачей султана, - пленник непроизвольно вздрогнул при упоминании султанских катов, - очень умелые в своем деле люди. Знают массу способов, как причинить великую боль. Калят железо, вонзают иглы, вывихивают суставы... Но очень быстро достигают предела, после которого узнику уже все равно, что делают с ним. Просто не выдерживает тело. С наслаждением та же история – предел достигается до обидного быстро. Но можно пойти в другую сторону – и усиливать не боль, а тонкость ее ощущения. Именно чувство, человеческое чувство, можно усилить бесконечно. Волос сделать острием кинжала, пылинку – каменной плитой, каждую малую часть тела - источником бесконечной боли или бесконечного сладострастия. Ну-ка, рабыня, подуй в глазок его черного удава... Пусть узнает новые глубины восторга.
Рабыня с почти суеверным ужасом и восторгом смотрела на торчащего перед ней монстра. После укуса царь-осы и так невообразимой величины головка раздулась размеров совершенно эпических. Девчонка завороженно смотрела на подрагивания черного чудовища, действительно – как кролик на удава.
Но голос господина легко пробился сквозь прелесть момента, и рабыня без раздумий выполнила приказ: потянулась вперед и легкое дуновение сорвалось с ее губ.
'Жк не нашел бы слов, чтобы описать то, что случилось с ним.
Нечто ранее ему неведомое вонзилось в член, раскаленной волной укололо в крестец, и рвануло вверх по позвоночнику, ударило в голову, чуть не вышибив глаза из орбит.
Он бы орал. Если бы мог.
Когда вор открыл глаза, он вновь увидел глаза хозяина, рассматривающего его как диковинную букашку.
- Понравилось? Продолжим? А теперь, девочка, покажи ему, что умеют твои губки! Но не быстро...
И девочка показала.
Показала, что умеет язычок.
Показала, что умеют губки.
Это было медленно, уверенно и неописуемо. Если б 'Жка пытали каленым железом, он бы так не бился в оковах. А потом...
Доводилось ли вам видеть, как змея глотает яйцо? Или жирную жабу, у которой ляжка толще змеиного тела?
Девчушка показала высший класс. Как маленький кукольный ротик пропустил распухшее черное чудовище – осталось ее секретом, но она приняла все – без остатка.
И тогда шаловливый язычок самым кончиком пощекотал мошонку.
'Жк зарычал, готовый разрядится в самую глубь ее тесной глотки. Даже дышать он хотел сейчас меньше, чем кончить.
Но тут ловкие пальцы охватили его яйца петлей из тонкого шелка и туго затянули...
- Два года назад я приготовил совсем особую казнь для извращенца, который для своего удовольствия убил двадцать семь мальчиков. Это должно было стать чем-то ранее невиданным. Но у самого эшафота кто-то украл у меня преступника, всадив ему в голову болт из арбалета. Голова взорвалась, как арбуз, а негодяй умер мгновенно. Ты не знаешь, кто бы это мог совершить? - вкрадчивый голосок Механика ввинчивался в ухо, как пыточное устройство. - Я тогда поклялся, что тот, кто это сделал, тоже однажды начнет, но не сможет закончить... И как оно тебе?
- Продолжай! - рявкнул он на невольницу, которая вопросительно подняла голову. И она продолжила.
Если б кто-то спросил в этот момент 'Жка, он бы сказал, что предпочел бы щипцы и каленое железо...
Видимо, в какой-то момент вор отключился, потому что не помнил, по какой команде эта суккуба отползла в угол и оставила его в покое.
***
В это момент хозяин отстегнул изгрызенный кляп.
- Я тебе задам лишь один вопрос, мой любезный гость. Где. Большая. Печать. Султана?
И не узнающий себя 'Жк быстрой дробью рвущихся наружу слов высыпал сразу всё: и где спрятана печать, и кем кабатчику Маруфу приходится егоза Гюзель, носившая письма, и почему старшая принцесса доверилась племяннице своей кормилицы, а по совместительству - наперснице принцессы младшей...
Выпалив это, враз обессилевший 'Жк обвис на вывернутых руках.
Рабыня, забившаяся в угол по команде господина, боялась даже дышать.
Было видно, что она не может найти себе места.
Рабское вино и шелковые шнуры не давали ей покоя и откликались на каждое движение. Любой наклон или поворот тела, малейшее движение связанными руками – и искусно вывязанные узлы, скользкие и дразнящие, щекотали набухший секкель, тревожили раскрывшееся устье девичьего цветка, и будоражили даже сморщенный темный глазок.
В попытке найти покой, рабыня то напрягала, то втягивала живот, но все напрасно. Налившиеся внутренние лепестки выступили далеко наружи, приняли в себя и обнимали шелковый узел, который плотно прижимался к сладкому входу
Что бы ни делала рабыня, ее желание лишь больше распалялось...
Фигурные красные узлы давно промокли и почернели, шелк, впитавший соки рабыни, потемнел почти до самого узла над девичьим пупком.
Но 'Жку сейчас не было дела до рабыни.
Со все возрастающим страхом следил за действиями Механика
А тот неторопливо поставил на лавку и зажёг масляную лампу, на нее водрузил миниатюрную жаровенку – буквально на пару ложек. Капнул туда ароматного масла – и масло вскоре тихонько заскворчало...
Очень плохие предчувствия обуревали ‘Жка. Пользуясь отсутствием кляпа, он попробовал обратиться к хозяину
- А не пора ли, любезный хозяин, скинуть с меня эти оковы, коли уж ты исполнил свои клятвы?
Но обернувшийся к ‘Жку хозяин вовсе не выглядел душкой, а кривой вогнутый нож в его руке отозвался ознобом у вора ...
- А помнишь маленький дом на улице Зеленщиков с лавкой целителя внизу? Что ты искал там, и зачем перебил все флаконы?
С ужасом ‘Жк припомнил лавку, в которой не нашел ни единой монетки...
- Я тогда поклялся, что сожру яйца того, кто уничтожил все мои бесценные ароматы...
- Нет!!! - заорал ‘Жк. - Нет-нет-нет, это был не я...
- Не ври мне, вор, - мрачно произнес хозяин и, перехватив нож в правую руку, левой оттянул книзу мошонку ‘Жка...
Истошный вопль заметался эхом под каменными сводами...
