Похоже, Нейт был настроен более чем решительно.

— Я буду с ним откровенна. Обещаю. — И я точно знала, что кроется за моим обещанием.

— Спасибо, — искренне сказал он. — Эй, наверное, пора возвращаться назад. Скоро начнется фейерверк.

— Дай мне минуту, я тебя догоню, — попросила я, так как чувствовала, что если сделаю хотя бы шаг, то непременно рухну прямо на песок.

Я снова достала из кармана телефон и прочла сообщение от Джонатана. У меня остановилось сердце.

— Ах вот вы где! — радостно произнес я, свернув по тропинке. — А я-то вас… — Нейт, не глядя на меня, торопливо прошел мимо. За его спиной Эмма смотрела на экран телефона. — Эмма?

Она рухнула на колени. Я опоздал.

Сжимая дрожащую руку Эммы, я вел ее к дому. Нейт, обогнав нас, затерялся в толпе. Он знал, что я в бешенстве, однако я не хотел никаких разборок на глазах у Эммы. Ей и так было тяжело смотреть мне в глаза.

Я провел Эмму в дом, чувствуя, что у нее заплетаются ноги. Пока я запирал дверь спальни, Эмма уже прошла в патио. Я нашел ее сидящей на деревянном шезлонге: зябко обхватив себя за талию, она смотрела под ноги.

— Что он тебе наговорил? — осторожно поинтересовался я. — Что бы он там ни сказал…

Она обратила на меня полные слез глаза.

— Он только попросил, чтобы я была честной с тобой. Больше ничего. Эван, он абсолютно прав. Не сердись на него. Он поступил, как настоящий друг. И ты заслуживаешь большего. — Я еще сильнее съежилась и судорожно вздохнула. — Мне страшно. — Я проглотила ком в горле. — Эван, я могу потерять тебя.

— Эй! — Он присел передо мной на корточки и попытался успокоить. — Ты ошибаешься. Я никуда не уйду от тебя. Обещаю.

— Ты не можешь этого обещать. Ведь ты даже не представляешь… — Я не смогла закончить фразу.

— Эм, тогда просто расскажи. Ради всего святого, расскажи все как на духу и перестань наконец истязать себя, — страстно взмолился Эван. — Я все пойму и прощу.

Я заглянула ему в глаза. Бороться больше не было сил.

Она еще никогда так на меня не смотрела. Ее взгляд был каким-то затравленным. Застывшим и… обреченным.

— Я хочу, чтобы ты понял. Очень хочу. Точно так же, как и ты. Но тебе это не понравится. В моей душе остался темный уголок, где затаились злость и обида. И я не знаю, смогу ли когда-нибудь их оттуда выгнать. — Она замолчала, словно собиралась подготовить меня к худшему. — Как ни больно это признавать, в чем-то я очень похожа на свою мать. В том, что касается саморазрушения и умения ненавидеть. И у меня такая же изломанная душа. Она была права, когда говорила, что лучше бы мне не родиться.

— Эмма, ну зачем ты так!

— Эван, нет уж, теперь изволь выслушать все до конца. — Ее голос казался отрешенным и очень холодным. — Я ненавидела ее. Ненавидела свою мать, и я рада, что она умерла. — (При этих словах я невольно вздрогнул, но взял себя в руки и промолчал.) — И пусть она горит в аду, где ей самое место. Мне плевать.

Я встал и невольно попятился, напуганный выражением ее темных глаз, пылавших неприкрытой злобой.

Я не отреагировала на то, что он отшатнулся от меня. Он хотел знать — что ж, пусть получает по полной. Он покачал головой, будто не верил своим ушам.

— А вот Джонатан понимал меня. Он понимал, каково это, когда тебя подвергают пытке ненавистью до тех пор, пока ненависть не становится частью твоей жизни. Нас связала общая обида на весь мир. Она позволила нам честно открыться друг другу. И он не осудил меня, когда я сказала, что ненавижу ее. И не смотрел на меня так, как ты сейчас. Словно я отвратительная, грязная, злая. Хотя так оно и есть. Я знаю. Вот почему, Эван, тебе стоит ненавидеть меня. — Эмоции перехлестывали через край, и я на секунду сбилась с мысли. — Ненавидеть так, как я сама себя ненавижу.

В ее голосе звучала неподдельная боль. Боль эта растопила лед ее слов, растворила застывшую в глазах злобу. Я хотел сказать, что никогда не испытывал и не способен испытывать к ней ненависти, хотел успокоить и утешить ее. Меня убивало сознание того, что она считала, будто заслуживает той ненависти, которая обрушивалась на нее в течение последних тринадцати лет.

— И я сдалась.

— Что? — оцепенел я.

— В тот день… когда бежала по пляжу в никуда. Я поняла, что устала бороться. Я вошла в океан и просто продолжала идти. Хотела, чтобы он забрал меня к себе. Хотела утопить в его водах чувство вины. Не хотела больше страдать. Не хотела, чтобы меня ненавидели. Не хотела жить.

Ее слова были точно удар под дых.

— Эмма…

Она опустилась на колени, я обнял ее и крепко прижал к себе.

— Я не могу… — Голос ее дрогнул. — Я так больше не могу.

— Тогда я буду жить за тебя, — хрипло произнес я. — Только, ради бога, позволь любить тебя до тех пор, пока ты не поймешь, что достойна любви. Потому что ты — Эмма. А сейчас моей любви хватит на нас обоих. Я не знаю, какие еще слова можно найти, чтобы убедить тебя. Но я буду искать их до конца жизни. Ты не можешь бросить меня вот так. Я тебе не позволю.

От наплыва чувств у меня комок встал в горле. И я уткнулась Эвану в грудь. Ведь я жила только ради него. Это его слова не позволили мне пойти ко дну. Это его дыхание спасло меня от неминуемой смерти. Это его руки крепко держали меня, не позволяя сдаться без боя. У него действительно хватало и сил, и любви на нас обоих. Я поняла, что не смогу жить без него.

Когда я подняла голову, он тут же разжал объятия. Я погладила его по мокрой щеке, а он наклонился ко мне, словно хотел перехватить мое дыхание. И внезапное прикосновение его теплых губ вызвало мощный прилив нежности, заполнившей каждую клеточку моего тела. Он целовал меня так, словно желал воскресить мою измученную душу. И я вдруг поняла, что ему это удалось.

Своим поцелуем я желал дать ей прочувствовать каждое сказанное мной слово. Я не мог ее отпустить — ни сейчас, ни потом. Она страстно ответила на мою ласку, инстинктивно запустив руку в мои волосы. А когда провела кончиком языка по моим губам, словно пробуя их на вкус, у меня что-то екнуло внутри.

Я осыпал ее жадными поцелуями — и мне все было мало. Я хотел слиться с ней воедино, почувствовать живое биение ее сердца. И судя по глухим ударам в груди, так оно и было. Наши сердца бились в едином ритме. Дрожащими руками она расстегнула мою рубашку, сняла и отшвырнула в сторону. Тогда я спустил с ее плеч лямки платья, а потом стянул его вниз. И замер, пойманный в капкан темных глаз, в которых прочел и страх, и любовь.

— Эмма Томас, я люблю тебя, — торжественно произнес я. — И буду доказывать тебе это каждое мгновение своей жизни.

По ее щеке скатилась одинокая слеза, оставив темное пятно на синей подушке. Я осторожно провел пальцем по мокрой дорожке на любимом лице.

Внезапно мы услышали глухой взрыв, небо расцвело россыпью разноцветных огней фейерверка. Огоньки эти отражались в загадочных темно-карих глазах, которые, точно магнитом, притягивали меня к себе.

Я провел пальцами по ее обнаженному животу, а когда она судорожно вздохнула, погладил стройные ноги и, расстегнув босоножки, позволил им упасть на пол. Поднимаясь все выше, я стал целовать каждый дюйм этого прекрасного тела, а затем приник к ее полураскрытым губам и снял с нее лифчик, дав ей возможность дышать полной грудью.

Она вцепилась в мои плечи, когда я спустился чуть ниже, чтобы насладиться пряным вкусом ее кожи. Избавившись от остатков одежды, я обвел взглядом каждый изящный изгиб, каждую потаенную впадинку, затем дотронулся до внутренней поверхности горячего бедра — и она с глухим всхлипом раздвинула ноги.

Кровь бросилась мне в голову, когда она закрыла глаза и снова приоткрыла губы. Даже в полутьме спальни я увидел, что ее лицо заливает жаркий румянец. И я наклонился, чтобы поцеловать ямочку между ключицами. И словно отозвавшись на мою ласку, она повернула голову и покорно подставила губы. Она трепетала и сладострастно выгибала спину под моими чуткими пальцами. Затем распахнула бездонные глаза и облизала припухший от поцелуев рот.