И я сразу же пожалела о своих словах. Но затем взяла себя в руки и сказала:

– Потому что… я пришла сюда сообщить тебе что-то очень важное.

Он как-то подозрительно затих, а когда я уже начала терять терпение, произнес:

– Слушаю тебя.

– Я ушла, чтобы защитить тебя, – набравшись храбрости, выпалила я.

Эван снова затих. Его грудь тяжело поднималась и опадала.

– От кого? – поинтересовался он.

– От меня, – запинаясь, ответила я.

Я думала, что смогу ответить на все мучившие его вопросы. Но, похоже, жестоко ошибалась.

– Ничего не понимаю, – отозвался он.

– Я считала, что всегда поступаю правильно. А это вовсе не так. Любое решение, которое я принимаю, чтобы защитить тех, кого люблю, оказывается неверным. И в результате я заставляю их страдать. – При этих словах у меня вдруг стиснуло горло.

Полюбуйся, что ты наделал. Что мы наделали. Мы с тобой причиняем другим страдания и боль.

Мне с трудом удалось взять себя в руки.

– Эван, скажи, сколько раз я обижала тебя? И как долго ты намерен это терпеть? – У меня из глаз брызнули слезы, моментально намочив подушку. – Я поступаю с тобой точно так же, как моя мать поступала со мной. Единственный способ спастись для тебя – это бежать без оглядки.

От осознания того, что я такая же разрушительница, как и моя мать, у меня защемило сердце. Я никогда не хотела быть похожей на нее. Но во мне текла ее кровь, и здесь уже ничего не поделаешь. Поэтому надо было оттолкнуть его от себя, чтобы он не сломался так же, как когда-то сломалась я.

Судорожно всхлипывая, я зарылась лицом в подушку. Что ж, откровенность иногда ранит больнее ножа.

Он молчал, а я словно сгорала на медленном огне.

Я не знал, что сказать. Усилием воли я заставил себя не дотрагиваться до нее. Злость, от которой было не спрятаться, ядом наполняла кровь. Во мне боролись два чувства: желание успокоить ее и ярость, вызванная тем, что она заставила меня так страдать. Конечно, она хотела как лучше и явно не понимала, что оказывает мне медвежью услугу.

Подушка заглушала ее рыдания, но я видел, как содрогается ее хрупкое тело. Неожиданно я понял, какое из двух чувств возьмет верх. Так было и так будет. Я придвинулся поближе, прижал ее к себе, чтобы осушить слезы. Она рыдала на моей груди, а я держал ее в объятиях, пытаясь помочь ей снять груз с души. Избавить ее от чувства вины за то, что два года назад она разбила мне сердце. Ведь так, и только так, мы сможем оба спастись.

Отпустить

Я зарылся лицом в ее волосы и вдохнул их пьянящий запах. А затем прислушивался к дыханию Эммы до тех пор, пока оно не выровнялось и она не заснула. Солнце уже начало подниматься, значит скоро она наверняка проснется. Однако мне так и не удалось сомкнуть глаз. До самого утра я перебирал в памяти подробности нашего знакомства, отчаянно пытаясь понять, в какой именно момент она начала ускользать от меня. И постоянно мысленно возвращался к Джонатану.

Прошлой ночью она снова меня нашла, чтобы дать ответ на мой вопрос. Весьма странный ответ. Ответ этот до сих пор эхом отдавался в голове: она ушла, чтобы меня защитить. Не хотела, чтобы я страдал.

Эмма всегда по-своему воспринимала окружающий мир и свое место в нем. Причем я с самого начала знал: придется очень постараться, чтобы ее понять.

Но она постепенно открывала мне душу, отвечая по одному вопросу за раз. Именно то, чего я всегда от нее хотел. Я не мог не видеть, как чувство вины разъедает ей душу. Чувство вины, полностью ее изменившее.

Я бросил на Эмму нежный взгляд и осторожно обнял за талию. Она выглядела совсем по-другому. И дело не только в коротких волосах и непривычной худобе. Она казалась… такой хрупкой. Я легко мог закрыть ее своим телом, как щитом, заслонив от любых бед и напастей. Но то, что реально могло оказать на Эмму разрушительное действие, сидело у нее глубоко внутри. И начиная с того момента, как мы встретились на похоронах ее матери, эти разрушительные силы прямо на глазах все больше активизировались. Я не знал, как уберечь ее от себя самой. А потому еще острее чувствовал свою беспомощность. Чувство, абсолютно мне не свойственное, но с тех пор, как я встретил Эмму Томас, возникавшее регулярно. Ее вопрос продолжал мучить меня: как долго я буду возвращаться к ней, чтобы снова и снова страдать, прежде чем пойму, что с меня хватит?

Затем я притянул Эмму к себе и вдохнул ее запах.

– Эмма, как я могу тебя отпустить? – прошептал я, лаская губами ее волосы. И тем не менее я до сих пор не знал всей правды.

Склонившись над Эммой, я убрал с ее лица непослушные пряди. Она казалась спокойной и умиротворенной: густые ресницы скрывали таившуюся в душе муку. Я любовался ее носом с легкой горбинкой и мягкими пухлыми губами. И не уставал удивляться ее удивительной красоте.

– Что же мне делать? – пробормотал я, но внезапно услышал, как на ночном столике завибрировал мой телефон.

Я поспешно выключил звук, чтобы Эмма, не дай бог, не проснулась, но она даже не шелохнулась.

Ты, случайно, не видел Эмму? Я уже встала, а ее здесь нет. И она не отвечает на звонки.

Тогда я схватил лежавший возле Эммы мобильник, включил его, однако экран оставался темным.

Я ответил Саре:

Она здесь. Ее телефон разрядился.

Я снова обнял Эмму и уже приготовился немного поспать, когда мой телефон завибрировал снова:

Сейчас приеду за ней.

Что ж, ничего не поделаешь. Сара не останется стоять на пороге, если я вовремя ее не перехвачу, а мне отнюдь не улыбалось выслушивать ее заключения, сделанные на основании неверных выводов относительно того, что произошло этой ночью. Скрепя сердце я выпустил Эмму из объятий и встал с кровати. Накрыв ее одеялом, неохотно потащился наверх. Оставалось только рассчитывать на то, что удастся утихомирить Сару и вернуться в постель, прежде чем проснется Эмма.

Услышав, как хлопнула дверь, я перевернулась на спину.

Он меня отпускал.

Я была полностью разбита и морально опустошена. С тяжелым вздохом я уставилась в потолок. Все, пора уходить, пока он не вернулся. Что угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза.

Итак, я откинула одеяло, выползла из кровати, открыла стеклянную дверь, подобрала валявшиеся в патио босоножки и направилась в сторону берега.

– Вау, ну и видок у тебя! – Когда я появился на кухне, Брент критически оглядел меня с головы до ног.

Я пригладил рукой взъерошенные волосы и проворчал:

– Спасибо, ты настоящий друг.

Рен, который в данный момент чистил у прилавка апельсин, тоже не остался в стороне.

– Что, провел бурную ночь? – спросил он.

– А куда это ты испарился прошлым вечером? – проигнорировав его вопрос, поинтересовался я. – Зуб даю, ты и минуты не провел с гостями.

– Встретил на пляже парочку приятелей, – сообщил он, что можно было расшифровать так: всю ночь сидели, балдели, выпивали и говорили о серфинге.

– Значит, ты пропустил вечеринку? – уточнил Брент, на что Рен только лениво пожал плечами.

– Не хочешь заняться серфингом? – предложил он.

– Через пару часов выезжаю в аэропорт, – ответил я.

– А я вот не откажусь, – поддержал Рена Брент.

Тем временем на лестнице, едва волоча ноги, появился Нейт, глаза у него были закрыты. Я уж было решил, что Нейт стал лунатиком, но он внезапно пробормотал:

– Блин! Не дом, а форменный бардак!

Дом действительно пропах прокисшим пивом, на полу валялись стаканчики и прочий мусор – словом, типичная картина разгрома после вечеринки. Хотя я видал и похуже.

– Мы уберем мусор, – заверил его Брент. – А когда придут уборщики?