– Не понимаю. Эмма, ну почему, почему ты уехала с ним?!

Затем я прошел в свою комнату, лег на кровать и, заложив руки за голову, уставился в темный потолок в отчаянной попытке понять, что мне делать, когда наступит завтра.

Я с трудом продрала глаза. В комнате по-прежнему было темно. И я решила еще немного поспать, но мне срочно понадобилось в туалет. С глухим стоном я откинула толстое одеяло. Я была в доме Эвана. В гостевой комнате в розовых цветах. Черт! Я еще раз застонала, вылезла из постели и ступила на прохладный деревянный пол.

Даже не включая света, я и так прекрасно знала, где находится ванная комната, хотя после выпитой водки до сих пор не вполне уверенно держалась на ногах.

Вернувшись, я бросила настороженный взгляд в сторону кровати.

Как твое колено?

Ты ведь пришел сюда не для того, чтобы спрашивать о моем колене.

Нет, никакими силами меня было не заставить лечь обратно в эту постель.

Я осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Там было темно и тихо. Я на секунду замерла перед его дверью. Сердце болезненно сжалось.

– Мне нельзя здесь оставаться, – пробормотала я и начала спускаться по винтовой лестнице.

За моей дверью скрипнули ступеньки. Я сел и прислушался. Она проснулась. Я бесшумно соскользнул с кровати. Она вроде бы что-то сказала, но настолько тихо, что я решил, будто мне померещилось.

Осторожно приоткрыв дверь, я увидел на нижней площадке ее тень. И стал тихонько спускаться вниз.

Меня сразу окутали знакомые запахи дома Мэтьюсов, и сердце предательски затрепетало. Пора было выбираться отсюда. Причем срочно.

Я прокралась на кухню и открыла дверь. Легкий ветерок шевелил высокую траву на заднем дворе, сразу за которым начинался лес. И когда я спустилась с крыльца, то сразу увидела величественный старый дуб. С нижней ветки свисали знакомые качели.

Я задрожала и слабо охнула. Сморгнула слезы и, приминая босыми ногами траву, подошла к дереву. Провела рукой по шершавой коре и, задрав голову, посмотрела на танцующие над головой ветки.

– Я всегда любила это дерево, – неожиданно услышала я свой голос.

«Я всегда любила это дерево», – всплыло из глубин памяти, когда она прижалась к корявому стволу. Она подняла глаза, словно хотела вобрать в себя окружающее. Ее всегда тянуло к этому дереву, именно поэтому я и повесил здесь качели.

Качели, благодаря которым, как я надеялся, она всегда будет возвращаться сюда. Обратно ко мне.

У меня перехватило дыхание, когда я увидел, как она, держась за веревки, встает на шаткую доску. И в неверном свете луны мне показалось, будто я вижу ее улыбку.

Я с трудом преодолел желание подойти к ней, чтобы поговорить. Сейчас она буквально светилась счастьем, но нельзя было забывать, что она против своей воли оказалась в моем доме. Что радостное выражение ее лица может сразу измениться, как только она меня увидит. Поэтому я предпочел наблюдать с крыльца за тем, как она взмывает ввысь.

Я прислушивалась к стрекоту сверчков и дышала, но не могла надышаться свежим воздухом, волосы непослушными прядями падали на лицо. Я закрыла глаза и откинулась назад, затем резко нырнула вперед. В животе внезапно запорхали бабочки, губы растянулись в довольной улыбке.

Она продолжала раскачиваться под сенью старого дуба, так сильно откидываясь назад, что мне стало страшно. Ветер раздувал подол платья, обнажая стройные ноги. Все это было настолько знакомо, что я не мог сдержать улыбку. По телу пробежала сладкая дрожь. Я прислонился к дверному косяку и сложил на груди руки.

Это была девушка, которую я знал. Это была девушка, которую я любил. И хотя я понятия не имел, что с ней произошло, я твердо решил непременно это выяснить.

Все не так

Проснулся я в плетеном кресле от слепящих лучей солнца. И не сразу сообразил, где это я, а сообразив, подскочил как ужаленный. Эмма! Распахнув дверь, я поспешно пересек патио, обогнул бассейн, прошел через деревянные ворота и остановился.

Она лежала, свернувшись калачиком, прямо на земле в тени старого дуба. Ее кожа золотилась на солнце. Ноги спрятаны под широкой юбкой, ладони совсем по-детски подложены под щеку. От этого зрелища у меня захватило дух. И я сразу напрягся – не хотелось смотреть на нее влюбленными глазами, как было когда-то. Ведь она страшно изменилась. Да и я тоже.

Но не мог же я оставить ее лежать на сырой траве! Я наклонился и взял ее на руки.

Она слабо застонала, но не проснулась. И тогда я отнес ее в гостевую комнату, где уложил в кровать. Я не стал задерживаться возле ее постели, поскольку знал, что мне еще надо успеть морально подготовиться к ее реакции, когда она проснется – трезвая и… непредсказуемая.

Я снова оказалась в постели. Тело болело так, будто я спала на камнях. Глухо застонав, я провела рукой по лицу.

И тут зазвонил телефон. Я свесилась с края кровати и слепо пошарила рукой в валявшейся на полу сумке.

– Алло? – пробурчала я.

– Как самочувствие? – услышала я голос Коула.

– Пристрели меня, – прохрипела я, прикрыв глаза рукой. – А почему ты так рано звонишь?

– Я ведь знаю, тебе скоро идти в церковь. Вот и решил проверить, как у тебя дела. А ты помнишь, что вчера звонила?

Но мне было трудно соображать. Мысли не пробивались сквозь густой туман в голове, которая в данный конкретный момент просто раскалывалась.

– Наверное, я наговорила глупостей, да?

В ответ Коул только беззаботно рассмеялся:

– Завтра я заберу вас с Сарой в аэропорту Санта-Барбары. Девчонки собрали твои вещи. Привезут их тебе вечером. Если сможешь, перезвони позже.

– О’кей, – согласилась я, особо не вникая в его слова. – Завтра.

Я уронила телефон в сумку и осталась лежать неподвижно. Затем у меня схватило живот, а рот наполнился слюной. На дрожащих ногах я едва успела добежать до ванной, упала на колени, и меня вырвало в унитаз.

Я стояла на коленях, прижавшись лбом к холодному фаянсу, не в силах открыть глаза, потому что даже тусклый свет тревожил мой воспаленный мозг.

– Эмма? – крикнула из комнаты Сара. – Эмма? – Дверь в ванную со скрипом открылась. – Боже мой, Эмма! – ахнула Сара, но я была не в состоянии поднять головы. – Нам пора собираться.

– Оставь меня здесь. Я хочу умереть, – взмолилась я. Меня бросило в холодный пот, к горлу подкатила тошнота, желудок конвульсивно сжался.

Сара провела прохладной рукой по моему взмокшему лбу.

Дверь в гостевую комнату была слегка приоткрыта.

– Сара? – осторожно постучался я, услышав где-то вдалеке ее голос. – Пришла машина, которая отвезет вас в церковь.

– Мы здесь, – отозвалась Сара.

Не зная, что ждет меня в гостевой комнате, я осторожно вошел.

– Блин! – невольно вырвалось у меня, когда я увидел в ванной сидевшую по-турецки Сару. У нее на колене покоилась голова бледной как смерть Эммы.

– Тсс! – остановила меня Сара. – Не так громко.

Я обреченно вздохнул и тихо спросил:

– Сара, что ты собираешься делать? Через сорок минут вам надо быть в церкви.

– Знаю. – Лицо Сары скривилось, словно от боли. – Уф… Дай мне только поставить ее под душ. Можешь позвонить маме, передать, что мы немного задерживаемся.

– Конечно, – ответил я и, бросив прощальный взгляд на эту трагическую сцену, вышел из ванной.

– Эмма, ну давай же! Поднимайся! – ласково уговаривала Сара, ползая по полу на коленках. С трудом приподнявшись, я ухватилась трясущимися руками за край ванны.

Сара стащила с меня платье и развязала марлевую повязку; беспомощная, как младенец, я плюхнулась в ванну.