– Каждый раз это происходит чуть-чуть по-другому. Но в конце концов ты всегда уходишь. И я просыпаюсь в холодном поту. – (У нее был такой вид, словно я ударил ее ниже пояса.) – Не стоит, Эм. Не надо себя винить. Ты здесь ни при чем.

– Но… разве я могу? – прошептала она. – Ты каждый раз просыпаешься в холодном поту из-за призраков прошлого. Разве я могу не упрекать себя за это?!

Ее глаза внезапно затуманились. Она опустилась на кровать, точно придавленная тяжестью вины. А я, как это ни печально, не мог снять с нее этот груз.

– Ты носишь свою вину, словно железную маску, поскольку внушила себе, будто ответственна за все, что происходит с другими. А в результате причиняешь боль людям, которые тебе небезразличны, поскольку отталкиваешь их от себя, слепо веря в то, что так будет лучше для них. Хватит, ты больше не можешь сгибаться под бременем вины. Ты больше не можешь отталкивать всех, кто тебя любит. Эмма, это не жизнь.

– Я знаю, – прошептала она, смахивая слезы.

– Зажав себя в тиски ошибок прошлого, ты лишаешь себя будущего.

Справедливость его слов потрясла меня до глубины души. Я выслушала их с закрытыми глазами и горько заплакала.

Я думала, что похоронила свои тайны глубоко-глубоко, в самом темном уголке своей души, однако он, к сожалению, видел меня насквозь, несмотря на мои вымученные улыбки и уклончивые ответы.

Я посмотрела ему прямо в глаза:

– Эван, прости. Прости за то, что оставила тебя лежать на полу в том ужасном доме. За то, что сбежала от тебя в Калифорнию. Это было худшее решение в моей жизни.

– Да, ты лишила меня права выбора. Вот почему мне так трудно тебя простить. Ты сделала выбор за меня. Совсем как в свое время мой отец. Но я вырос и нашел в себе силы дать ему отпор. С тобой все оказалось по-другому. Ведь ради тебя я был готов горы свернуть.

Его слова тяжелым грузом давили на грудь, казалось, еще немного – и хрустнут кости. Сравнение с его отцом ранило меня в самое сердце.

Ведь я действительно не дала Эвану ни единого шанса решить самому, достойна ли я любви. Причем я лишила его этого шанса исключительно из-за того, что сомневалась в конечном результате.

– Эван, прошу тебя, не надо сердиться, – взмолилась я. – Ну, пожалуйста. Наори на меня! Разозлись! Сделай хоть что-нибудь! И больше не давай мне спуску, если я буду вести себя как последняя дрянь. Оставь свое всепрощение! Если бы ты каждый раз не уходил в кусты, мне точно пришлось бы сделать выбор. Да, сейчас это, наверное, кажется чистым безумием, но тогда я считала, что так, и только так, смогу защитить тебя. Ты даже не представляешь, что мне приходилось выносить, и я не хотела… чтобы ты знал… Не хотела, чтобы ты видел эту сторону моей жизни.

– Какую сторону?

– Ту сторону, которую я ненавижу, – звенящим голосом произнесла она.

Она явно была на грани нервного срыва и, чтобы не смотреть мне в глаза, повернулась на другой бок. А я словно онемел. Ее откровения, словно нож, вонзились в самое сердце. Меня будто вывернули наизнанку.

Я придвинулся к ней поближе и тихо сказал:

– Торжественно обещаю, что впредь буду всегда на тебя сердиться. Но только не сегодня. Сегодня я слишком устал. – (Она горько рассмеялась.) – А теперь я тебя обниму, потому что это нужно и тебе, и мне. Хорошо?

– Так ты даешь мне право выбора?

– Да, Эмма. Я предоставляю тебе такое право.

– Ладно, – ответила она, придвинувшись ко мне.

Я обнял ее одной рукой, уткнувшись лицом в ее волосы, а она переплела свои пальцы с моими и прошептала:

– Больше никогда не буду лишать тебя свободы выбора. Клянусь.

Перемирие

Кремовые занавески на стеклянной двери практически не защищали от утреннего яркого света. Я перекатилась на другой бок и зарылась лицом в подушку, не желая просыпаться.

– Эй, Эм! – позвал Эван. Я только что-то недовольно проворчала из-под подушки. – Приятно убедиться в том, что ты все же сова, а не жаворонок. Как насчет того, чтобы позавтракать?

Я собралась было сказать, что прекрасно могу и сама приготовить себе завтрак, но осеклась. Эван стоял на фоне открытой двери в одних шортах для бега, по его груди струился пот. Я с трудом отвела глаза от его мускулистого тела. Интересно, чем он занимался последние два года?

Сердце болезненно сжалось, меня накрыло жаркой волной.

– Эмма?

– Я… Э-э… Как хочешь, – не глядя на него, выдавила я.

– Что-то не так?

– Эван, я тебя очень прошу, надень рубашку, – зардевшись, выпалила я.

– Ты серьезно? – рассмеялся он.

– Заткнись! – И я снова сунула голову под подушку.

– Интересно, а что, если я попрошу тебя надеть брюки? – огорошил меня Эван.

– Что?! – Я даже села от неожиданности. Волосы на голове сразу встали дыбом, и я поспешно их пригладила. – Прикрыть ноги?!

Эван ухмыльнулся и закрыл за собой дверь. Недовольно кряхтя, я откинула покрывало и поплелась в ванную комнату.

Когда Эмма наконец выплыла из ванной, я едва не подавился, молоко тонкой струйкой потекло по подбородку.

– Какого черта ты нацепила это?! – воскликнул я.

Эмма вырядилась в джинсовые шорты, короче которых мне еще не доводилось видеть. Я бессильно опустился на диван, не в силах отвести взгляд от длинных загорелых ног, словно вышедших из-под резца скульптора.

– Что ты имеешь в виду? – с невинным видом поинтересовалась она. – Это всего-навсего шорты. Сейчас ведь лето.

– Ты что, обрезала их назло мне? Ты никогда не купила бы такие короткие шорты. Нет, я серьезно… Уж больно они откровенные.

Она сразу же залилась краской и одернула шорты. Ладно, быть может, она хоть теперь переоденется.

Я сверкнула на него глазами. Он сидел на диване с мокрыми после душа волосами. И по-прежнему без рубашки. Явно, чтобы меня позлить. Что ж, тогда я тоже имею право на запрещенные приемы. Хотя я немного беспокоилась, что слегка перестаралась, когда обрезала джинсы. Ведь суперкороткие шорты и впрямь постоянно задирались. Мне ужасно хотелось их одернуть, но Эван, похоже, только того и ждал. Поэтому я лишь пожала плечами и направилась к двери.

– Эмма! – крикнул Эван, соскочив с дивана. – Ладно, так и быть, надену рубашку. А ты тогда, будь добра, надень шорты, прикрывающие то, что им положено прикрывать.

Ехидно улыбнувшись, я проследила за тем, как он натягивает футболку, и гордо прошествовала мимо.

– Ну что, мир?

– Мир, – пробурчал он, поправляя футболку. – Ну как, не передумала отправиться за экипировкой для серфинга?

– Нет! – крикнула, закрывая за собой дверь спальни.

Когда мы вышли из дома, я с удивлением обнаружила на подъездной дорожке красный пикап с черной брезентовой крышей. Я удивленно захлопала ресницами.

– Это чей? – усевшись на переднее сиденье, поинтересовалась я.

Внутри стоял запах потертой кожи. Я внимательно обследовала черный с красным кожаный салон и спортивные сиденья.

– Мой, – ответил Эван, закрыв за мной дверь.

– А откуда он взялся?

Несмотря на относительно немолодой возраст транспортного средства, оно было в отличном состоянии и блестело свежей краской.

– Доставили утром из гаража, – объяснил Эван и начал выруливать с подъездной дорожки. – Мотор переделывали под биодизельное топливо, поэтому пришлось немного подождать.

– Постой-ка! – напустилась на него я. Он ударил по тормозам и поставил на нейтралку. – Объясни сейчас же. Все по порядку.

– Объяснить что? Почему я перешел на биодизельное топливо? – лукаво улыбнулся он.

– Эван! – рассердилась я. Ухмылка моментально сползла с его лица, взгляд стал задумчивым. – Просто скажи! – понукнула я Эвана.

– Мне понадобилась машина, потому что я перевелся в Стэнфорд. Где со следующей четверти и начинаю учиться. На этой неделе я ездил в Сан-Франциско повидаться с мамой. Она хотела до подписания договора об аренде посмотреть снятую мной квартиру.