В кромешной тишине щелчок открывающегося замка прозвучал удивительно громко, почти оглушающе. Уже собираясь уйти, я всё же оглянулся на Самойлова. Он всё так же стоял посреди аудитории, глядя куда-то в пустоту, и, кажется, сам не понимал, что и зачем сделал.

Возможно, мне стоило бы разбить Вику рожу, чтобы такого больше не повторилось, а может, нужно было размозжить череп себе… Как я спрашивал? "Какая может быть причина для того, чтобы осознанно взять и поцеловать мужика? Это хоть приятно?" Что ж, отвечу…

Чем-то это приятно, особенно такому психу, как я. А причина… порой её может просто не быть.

Препод явно был удивлён, когда я с извинениями ввалился в аудиторию в начале второй половины пары. Но всё же впустил, позволив занять законное место рядом с Ромкой.

– Дэн, а чего Самойлов на тебя ополчился сегодня? – стоило мне только присесть, зашипел друг. – Серёга не знает. А вы вон…

– Да… ничего такого, просто обсудить надо было "холодную войну", – выдавил из себя практически правду.

– Вот оно как. А разве так и такое обсуждают? – с ехидцей.

– Угу, мы просто поговорили, – в это время достаю из сумки ручку и тетрадь, чтобы не смотреть на друга.

Тот многозначительно так хмыкает и возвращается к наблюдению за преподавателем, а я же перевожу невидящий взгляд на побеленную стену аудитории. Чистую, пустую… Вот бы такой же была сейчас голова! Но нет, в ней крутятся мысли о Самойлове, не позволяющие расслабиться.

Я старался в деталях восстановить в памяти последние события: каждое мгновение, движение, ощущение. Забавно, но ещё в начале сентября я бы свихнулся просто от такого, устроил бы форменную истерику с самоуничижением и убийством Вика, а сейчас… Что ж, переболел. Отмучился уже. И многое начал воспринимать по-другому.

Вместо этого пробую сообразить "почему". Сам факт поцелуя с Самойловым воспринимался спокойно, то, что оно "было неплохо", тоже. Но почему, чёрт возьми, меня настолько пробивает от ощущения силы Вика? И с какой стати вместо раздражения в душе поселилось глубокое удовлетворение? Ну, а хотя… кто останется недовольным после охрененного поцелуя, выжигающего дыхание и сбивающего с ног? Да-да, и в том случае совершенно плевать, с кем он был.

Поэтому расслабься, Корнеев, не забивай голову глупостями. Считай произошедшее наградой от Вика за трату твоих нервов. Своеобразной. Но наградой ведь!

Я глубоко вздохнул, прислушиваясь к тому, что говорит преподаватель, но речь его казалась совершенно непонятной кашей из терминов и жизненных ситуаций. Скосил взгляд на записывающего лекцию Ромку, который то и дело отвлекался, чтобы убрать падающую на глаза тёмную чёлку. Отстригать её другу жалко, а заколками пользоваться… он какое-то время ведь пробовал, пока Черкасов не поржал, окрестив бабой. А сейчас эти двое встречаются, хотя, помнится, знатно тогда подрались, почти как мы с Виком всегда.

Всё ещё находясь в задумчивости, окончательно уже повернулся к другу, тихонько спрашивая:

– Ромыч, а можно пару вопросов? Ну, мне просто интересно.

– Нет, тортилью делать не буду сегодня, с ней мороки куча. А вот пирог творожный могу испечь. Только ты тогда сидишь со мной на кухне! – не отрываясь от тетради, отозвался Попов.

Да уж, спросил, называется. Кто что, а Ромыч явно мечтает меня закормить!

– Это круто, конечно, что ты согласен покормить голодающего друга, – заржал я, не выдержав, благо, мы почти в конце аудитории сидели и препод не слышал, – но узнать хотел другое.

Попов резко повернулся ко мне, подозрительно приглядываясь. Ручка была отложена, тетрадка отодвинута, а друг кивнул, давая добро и приглашая продолжать.

Ну я и ляпнул, что хотел:

– Слушай, а ты с Серёгой из-за ругани сошёлся?

Ромыч громко закашлялся, привлекая к себе взгляды. Он такого вопросика с подвохом, конечно же, не ожидал.

– Эмм… да нет, – выдавил парень, когда любопытные однокурсники от нас отвернулись.

– А почему тебе с ним нравится? Из-за перепалок? – продолжил я, отводя взгляд.

– Нет, ты что?

– Тебе нравится его доводить?

– Нет! – громко, можно сказать, возмущённо.

– Когда бесится и орёт…

Закатив глаза, Ромка недовольно хлопнул ладонью по столу, призывая меня замолчать, что и пришлось сделать, ибо на нас вновь обернулась половина аудитории. Даже препод недобро так посмотрел, будто знал, что совсем не о теме занятия речь ведём. Впрочем, вскоре все вернулись к прерванным занятиям, а Попов зашипел на меня:

– Блин, Дэн, окстись, мы же с ним вместе – мы не ругаемся.

Но… как тогда они из врагов стали парой? Как? Казалось, я вроде бы понял этих двоих, сообразил, как так получилось, что Ромка вдруг сошёлся с Черкасовым. Просто агрессия перешла в нечто… другое. Это ведь мой друг, а значит – такой же псих. Правда ведь? Ну, не только ведь я совсем рехнулся?

– Тогда… тебя тоже выносит от ощущения его силы и рычащих ноток в голосе? – с надеждой.

– Нет же, – Попов едва не завыл от очередного вопроса, но теперь окончательно решил пояснить: – Блин, он просто милый, такой порой наивный, но по дому всё может. Выдумщик тот ещё. А вообще, я в тот день просто наготовил кучу пирожков – ну, тогда, с вишней, давно ещё, помнишь? – а Серёжа без Вика был, на лестнице сидел такой несчастный…

На губах Ромки заиграла мечтательная улыбка, он вздохнул, вспоминая, вероятно, тот случай… и резко замолчал, переводя на меня шокированный взгляд. Кажется, я что-то не так сказал, да?

– Стоп! Корнеев, что значит "тоже"?! – рявкнул друг.

К счастью, его громогласное восклицание было чуть перекрыто прозвучавшим звонком с пары. Зыркнув теперь уже подозрительно, Попов скоро скидал тетради в сумку – все, в том числе и мои, в свою – и потащил виновника торжества прочь из аудитории. Препод, кстати, что-то ещё говорил, но Ромычу явно было плевать.

– Та-ак, рассказывай, с какого перепугу задаёшь странные вопросы? – наехал на меня Попов, когда завёл-таки в "великое место переговоров", а если проще, в мужской туалет. – О чём вы там с Виком говорили? Опять из-за нас поцапались?

– Нет, ничего такого! – возмутился, оправдываясь.

– А что тогда?

– Мы просто чуть по… эмм… порассуждали о "холодной войне". Вот и всё, – деликатно отозвался я.

– Ясно, опять били друг другу морды, найдя причину в молчании. Великолепно, – скептически.

А по выражению лица зато было заметно, что друг чувствует облегчение. Ясное дело, это не круто – думать, что лучшие друзья опять ругаются из-за вас. И их не кинешь, и друг друга! Видно же, что Ромыч действительно втюрился в этого своего Серёжу, стоит только приметить хотя бы этот мечтательный взгляд, когда речь заходит о Черкасове.

Но так просто от Ромки отвязаться не удалось:

– Ты так и не ответил, кстати, – вдруг снова подал голос он. – Что значит "тоже"? Что там с "рычащими нотками в голосе"?

– Ничего такого…

– Корнеев! – хмуро. Я аж отступил на шаг. Вот откуда в таком мелком Попове столько громкости?

– Ну, просто представил на твоём месте девушку…

– И почему я не верю? – Попов аж глаза закатил. – Что у вас сегодня с Виком за разговор был? – зло.

Тишина. Правда, не такая давящая, как с Самойловым, но неправильная.

– Просто я извращенец – тащусь, когда Вик злится, испытываю огромное чувство наслаждения от его ярости, – выдавил, наконец, я. – Боялся, что это может быть… началом чего-то.

Сперва ответом послужил удивлённый взгляд, потом в нём промелькнуло понимание, и Ромка заржал, словно сумасшедший. Задыхаясь и складываясь пополам, но будучи не в силах остановиться. Я терпеливо ждал, пока этот приступ закончится, и почему-то сам улыбался, как дурак.