На улице было холодно и серо. Небо заволокли тяжёлые и мрачные осенние тучи, отчего казалось, что сейчас не четыре часа дня, а уже поздний вечер. Я брёл по дороге, спрятав руки в карманы и вжав голову в плечи. Каждый шаг отдавался тянущей болью где-то на грани сознания – вроде бы и привык уже, но всё же неприятно.

Маршрутка ушла перед самым носом, так что после недолгих размышлений решено было идти пешком до следующей остановки. Честно говоря, местность была совершенно не знакома, но – спасибо GPS на мобильном – потеряться мне не грозило.

Когда я таки же добрался до следующего места назначения, там не было ни единого человечка. Расписание маршрутов, собственно, тоже не было… В итоге, минут двадцать я простоял на остановке, обдуваемый пронизывающим ледяным ветром. Руки без перчаток просто-напросто окоченели, шарф в спешке я забыл надеть ещё утром, а капюшон куртки с головы постоянно сдувало.

Плюнув на всё, решил прогуляться ещё парочку остановок в надежде хотя бы слегка согреться от движения. Небо стремительно темнело, а я всё брёл и брёл по дороге. Навигатор говорил, что направление правильное, но на каждой очередной остановке транспорт не радовал своим появлением бедного замёрзшего путника в моём лице. Ветер стих и больше не задувал за воротник, но зато мороз крепчал – каждый вздох облачком повисал перед лицом.

Первая снежинка коснулась лица, как раз когда в полутьме замерцали светлячки включающихся фонарей. Запрокинув голову, я стоял, смотрел на падающие с неба хлопья – белеющие звёздочки на фоне тёмного полотна – и думал о Вике.

Первый снег. Символ чистоты и обновления, невинности и свежести. Снежинки ложатся на грязную мерзлую землю, покрывая её своим лёгким узором, очищают и освобождают, скрывая все изъяны. Говорят, в день, когда выпадает первый снег, в жизни твоей что-то обязательно меняется к лучшему.

Я вспоминал Самойлова, совершенно не свойственную улыбку на его лице, искрящиеся глаза, горячие поцелуи и жаркие объятия. И секс. Куда ж теперь без него? И не мог понять, действительно ли данные перемены к лучшему. Вроде бы и жалеть не о чем – всё к тому и шло, а это лишь очередной виток нашей… химии?

Вот! Именно в том и было дело: всё начиналось как конвертация вражды в страсть, и тем должно было оставаться. Но сейчас, кажется, привычный порядок дел начал давать сбои. Я хотел бы считать это хорошим знаком, необходимой переменой, но… скользкие, липкие и холодные ручки страха сжимали сердце, словно тиски.

Всё оставить, как есть, – вот самый лучший вариант.

Но снег продолжал падать всё оставшееся время, пока я добирался до дома, и даже потом, когда уставший, замёрзший и злой ввалился в квартиру и заснул, упав на кровать прямо в рубахе и брюках. Множества звонков Самойлова я уже не слышал, но даже во сне продолжал видеть перед глазами его лицо.

Утром разбудила меня трель дверного звонка. Правда, когда кое-как дополз до порога и приметил за дверью Ромыча, оказалось, что: во-первых, давно уже день, а не утро, во-вторых – я окончательно заболел. Кости ломило, горло саднило, ноги подкашивались, а в глазах двоилось.

Вот в таком состоянии я и встретил Попова, вернее, практически повис на нём, не удержав равновесия. Друг, стоит отдать ему должное, успел ухватить мою полуживую тушку за шкирку и не позволить той шмякнуться на грязный пол подъезда.

– Заболел, – констатировал Ромка, проходя в квартиру. Он даже не удивился моему полностью одетому и дико помятому виду.

– Видимо, – просипел я в ответ, с прискорбием осознавая, что говорить получается с великим трудом.

– Что ж, значит, я не зря сегодня сюда зашёл, – обречённо пробормотал друг, скидывая ботинки и направляясь прямиком на кухню, я уныло поплёлся следом. – Что-нибудь ел?

В ответ лишь отрицательно помотал головой, смутно подозревая, что очередная попытка "что-либо сказать" тоже закончится неудачей. Но друг этого явно не понимал, продолжая требовать от меня ответов:

– Хорошо, тогда накормим. Тебе как: полегче что, раз болеешь? – собственно, ответа Ромка и не требовал. – Окей, тогда классический набор для простуды: супчик, десерт, какао. Кстати, у вас есть какао?

Когда у него в сумке зазвонил телефон, друг уже успел вытащить из шкафов кастрюли и проинспектировать холодильник. Крупная курица оказалась вытащена из морозилки и лежала теперь на столе, ожидая своего часа, который, в итоге, так и не наступил. А всё потому, что Попова у меня бесцеремонно похитили.

– Да, мам? – удивлённо вопросил Ромыч у телефонной трубки. – Я у Дэна… К бабушке? Разве сегодня? – после этого вопроса пауза затянулась. – Хорошо-хорошо, я сейчас. Да, с вами, конечно! Всё, скоро буду, – а потом, отключив вызов, сообщил уже мне: – Дэн, я это… в общем, бежать надо.

Дальше последовал увлекательный рассказ о семидесятилетии бабули и далее-далее по тексту. Ромка всегда разводит много суеты из-за пустяков. Ну правда же! Надо идти, значит, надо – ведь семья всяко важнее друга, последний в одиночестве точно не помрёт.

Примерно то и просипел Ромке в ответ, выпроваживая волнующегося и оправдывающегося Попова обратно в коридор. Даже куртку ему подал, правда, вновь едва не грохнувшись на пол, но ведь это всё детали. Однако за такие "детали" получил строгий взгляд и был усажен на пуфик.

– Кстати, Самойлов сегодня такой нервный весь, – уже на пороге озабоченно поинтересовался Ромыч. – Вы вчера переругались опять? Ты потому простудился?

– Да нет, не переругались…

– Ааа… и просто не ссорились? – задумчиво.

– Да нет же.

Попов отвечать не стал, он лишь довольно кивнул чему-то своему, махнул рукой на прощание и оставил меня в гордом одиночестве скорбеть по неудавшемуся обеду. Честно, я попытался соорудить его сам, но сил хватило лишь на стакан чая, что уж там говорить об остальном?

Расправившись с подобием обеда, кое-как доковылял обратно до комнаты, скинул вчерашнюю одежду, оставшись лишь в боксерах, и повалился на кровать… и вновь отключился, погрузившись в страну лихорадочного бреда. Кажется, температура у меня была не из слабых.

Причиной очередного пробуждения стала… трель дверного звонка. Опять. И уже, думается, не первая. Дежавю прямо-таки. Словно бы приход Ромыча был лишь сном, словно это сейчас я подойду и…

Сперва кто-то с той стороны настойчиво постучал, не получив незамедлительной реакции, ещё разок попытался изнасиловать звонок, а потом добавил пару пинков по многострадальной двери. Не-ет, Попов так сделать просто-напросто не додумается. Значит, утренняя ситуация не снилась, а произошла на самом деле, и сейчас на часах уже – я кинул взгляд на окно, подмечая, что на улице начало темнеть – вечер.

Выползти в коридор на этот раз удалось куда более твёрдо и быстро, чем в прошлый, прочувствовав заодно не только подламывающиеся колени, но и не самые приятные ощущения ниже поясницы. А ещё получилось гордо устоять на ногах, открыв дверь! Правда, когда я увидел нежданного гостя, ноги всё же едва не подогнулись, лишая хозяина опоры, но под руками был косяк, за который весьма удачно можно было удержаться. Или нет…

– Самойлов? – прохрипел я, падая на стоящий в коридоре пуфик, когда отошёл от шока.

– И тебе не хворать, Корнеев, – пробормотал Вик, проходя, ставя пакеты в прихожей и закрывая за собой дверь. – Хотя ты, как вижу, данным пожеланием не пользуешься. Так и знал, что что-то случилось, – он покачал головой, повесил куртку на свободный крючок и присел рядом со мной на корточки, заглядывая в лицо. – И каким образом тебя так подкосило, что даже на звонки не отвечаешь? Только не говори, что во всём виновато мороженое.

Я, честно говоря, заявлять подобные глупости и не собирался. Планировал благоразумно промолчать, потому что каких-либо звонков ну совершенно не слышал, но коль Вик говорит, что они были, стоит поверить. Тогда ребром встают другие вопросы: когда они были, в каком количестве, где телефон и "чёрт подери, зачем же я в прошлое пробуждение таки же разделся"?