Удивительно мудро и сострадательно, особенно если учесть, что Мэй, хоть и молод — ему не так давно исполнилось триста лет — один из лучших волков-офицеров.

— Неблагой, ты чего, неблагой? — голос Мэя шелестит негромко, но ближайшее острое ухо дергается.

— Я устал, — Бранн отвечает тоже тихо.

Повернув голову, косится левым глазом.

— Ну это-то как раз понятно.

Мэй продолжает беседу почти нежно, стараясь не травмировать Ворону еще больше. Кладет ладонь на его плечо.

— Отчего ты настолько устал, королевский волк Бранн, от дальней дороги?

Признаться, такого я от волка не ожидал — его голос как мелкие ледяные брызги, беспокоит, но не бьет, позволяет встряхнуться и отвлечься, не засыпая и не думая о сне постоянно.

— Не только. Эту ночь я провел с Советником Дома Волка, — Бранн поправляет воротник, стянувшийся из-за сомкнутой в горсть на его куртке руки ошеломленного Мэя. — Нет, я знал, конечно, что уважаемый Джаред волк, но Советник не волк, а просто зверь…

Благой белеет лицом и напряженно вглядывается в неблагого, спокойного, как спокоен он всегда — убийственно.

— То есть, ты хочешь сказать, тебя бьет дрожь потому… — Мэй явно опасается завершать мысль.

Это просто уму непостижимо! Для волка.

А Ворона кивает!

— Знаешь, Бранн, советник может сам постоять за свою честь, но я тебе скажу, распространяться о совместных ночах у нас не стоит! То, что у вас норма, у нас не принято афишировать!

— Я запомню, хоть и не пойму вашу благую логику, и при чем тут честь Советника, тоже.

Мэй поднимает глаза к потолку, набираясь терпения, подбирая более доходчивые слова. Понять разницу между благими и неблагими ему, видимо, предстоит на собственной шкуре. Джареда уважают, и Мэй не собирается давать его в обиду. Но Ворона опережает все, что хочет сказать волк.

— Просто я ужасно устал, мы ужасно устали. Не могу перевести дух, даже утром не заснул, все вспоминал эту ночь, — Ворона меланхолично поправляет рукава. — До сих пор ноги дрожат. Главное, только кажется, что ну всё, мы сделали всё, ему наконец понравилось, как Советнику приходит в голову новая мысль. Ненасытный, неутомимый, неистовый зверь. И приходится повторять все снова и снова… И снова…

Бранн зевает, а Мэй смотрит на неблагого и моргает — так спокойно! Так обыденно! Так скучающе! Делать пусть негромкие по факту, но громкие по смыслу заявления! Дня не прошло, а этот Бранн… А Джаред!..

Мэй аккуратно расцепляет руку на плече неблагого, расправляет складки и чуть не сдувает пыль, пытаясь не представлять, что же творилось за дверьми кабинета Советника. Так вот зачем там нужны столь толстые стены!

— И снова… — Бранн все-таки не сдерживается и зевает. — Продумывать и продумывать эту вашу самую благую из всех известных мне благих церемоний… Да еще и разыгрывать ее в лицах, — зевает опять, не замечая застывшего Мэя.

Да-да, благой, тебе придется учиться слышать Бранна, это непросто и нелегко, но в общем того стоит.

— Бранн? — кое-как унявший трепет благой опять кладет руку на плечо Вороны.

— Гвол-к-х-мэй? — нашему неблагому непонятна эта суета с жестами, но собеседник симпатичен.

— То есть вы, — внимательно смотрит в видимую часть лица Вороны, — вместе с Советником провели всю ночь, продумывая церемонию, обсуждая и добиваясь её идеального плана? В соответствии со всеми законами? Сидя в креслах, за книгами? Каждый в своем?

— Нет, не всю за книгами, — теперь Бранн немного удивлен. — Советник еще ходил туда-сюда по кабинету, мне кажется, ему так лучше думается. И меня заставлял. Я был то старейшинами, то Деем. Он даже тряс меня пару раз, когда я отвечал невпопад. Но в основном да, мы составляли план.

Мэй облегченно, но тихо смеется, благо, это не запрещено, прикрывает глаза свободной рукой, чтобы не видеть озадаченного Бранна и не рассмеяться пуще, во весь голос.

Его! Его, мастера розыгрышей, только что разыграли совершенно без мысли разыгрывать! Хотя вид Советника, обращающегося к Вороне как к Дею, заслуживает отдельных аплодисментов.

— Тебе надо и мне дать пару ур-р-роков! — не выдерживает Мэй, не договаривая, каких именно.

Острое ухо задумчиво дергается:

— Ты это о чем?

Бранн хмурится в непонимании пару мгновений, пока происходящее рядом опять не приковывает его внимание накрепко, сонный он там или не сонный.

К дверям подходит Финтан, разодетый более обычного, ведя за руку бледную Гвенн. Волки всегда бледны, только выглядит она не слишком хорошо, хоть и красива ослепительно: словно в конце тяжкой болезни без надежды на выздоровление или как королевы ши на исходе жизни. Хотя выдержит все, что нужно для Дея, не сомневаюсь.

Лесной принц, выбрав, к кому обратиться, спрашивает едва ли не льстиво:

— Старший офицер Гволкхмэй, может быть, вы объясните мне, почему меня не пропускают?

— Моя принцесса, — кланяется Мэй Гвенн, и та слабо улыбается в ответ на взгляд, полный искреннего восхищения. Но это лишь тень былой волчицы, привыкшей всех очаровывать с одного вздоха.

Мэй оборачивается к Финтану:

— Уважаемый принц Леса, старейшины с раннего утра в тронном зале, у них предварительный совет. Теперь строго в полдень смогут зайти королевские волки, и то не все, также — члены королевской семьи. Я уверен, госпожа Гвенн вам все обстоятельно расскажет! Но позже.

Финтан недоволен, но молчит, ему вовсе неинтересно, что и как ему может рассказать Гвенн. Бранн тоже кланяется волчьей принцессе, которую никто из волков не называет женой Финтана, встает вполоборота. Прикинуться предметом интерьера, наподобие статуи, у него выходит прекрасно. Хоть Бранн и внимательно смотрит на сестру Дея.

— Послушай меня, Мэй, — заговорщицки шепчет Финтан волку, косясь на стражу. — Мне позарез нужно попасть на эту вашу коронацию, — проводит пальцем одной руки по перстням, украшающим другую. — Поверь мне, я такого не забываю! Неужели ты, умный и хитрый волк, не знаешь способа это сделать?

— О, если вы так настаиваете, — не менее волнительным шепотом отвечает Мэй. — Этот способ, разумеется, есть!

Финтан замер, стягивая кольцо, а мне заранее смешно.

— Будучи супругом нашей принцессы, вы прямо сейчас можете принять ее Дом как свой, — очень серьезно отвечает Мэй. — И тогда легко попадете в тронный зал!

Финтан краснеет, тянет Гвенн за кисть, но та освобождается от его руки. Ну что за привычка все время держать жену за запястье! Особенно если это ей вовсе не по нраву.

— Сегодня коронация Дея. Я буду на ней праву рождения, по своей воле, и никто не отнимет это у меня.

У Гвенн нет сомнений в выборе волков. И она будет поддерживать Дея и биться за него, если придется — до конца.

— Что же, оставайся, волчья принцесса! Наблюдай за триумфом своего брата! Или… за его позором!

Финтан уходит, смерив волков, а заодно — и Бранна, ненавидящим взглядом.

— Я не сомневаюсь в вашей силе, госпожа Гвенн, но все же разрешите предложить вам руку, — протягивает локоть Мэй, — Негоже нашей принцессе прибыть в тронный зал без сопровождения.

Все расступаются — идет Джаред, а за ним — Дей. Я взлетаю на него — сегодня нам понадобится вся поддержка и все силы.

Я тут, мой волк, я рядом, я на твоем плече.

Громадина дверей сплошь покрыта замысловатыми узорами. Они отражают саму жизнь, повторяют природу, времена года, переплетаются в бесконечных лабиринтах и спиралях, не имеющих ни начала ни конца. В центре — восьмигранник Дома Солнца, символ всех Домов, окаймленный закрученными посолонь волнистыми лезвиями. Он разъединен или соединен (что тоже символично) окованными створками. Над дверями — волк, завитки шерсти которого плавно перетекают в защитную руну. И ночное светило над ним.

Волки столпились вокруг, во всех проходах, и они глаз не сводят с Дея.

Он же касается дверей, помня их до последнего изгиба. Пока еще есть время, приглушенно спрашивает Советника: