— Отражение?..

О, мой Дей, я тоже в растерянности. Я никогда о таком не слышал.

— Ты хочешь сказать — родственник? Отражения живут в зеркале и ровно до тех пор, пока ты перед ним стоишь!

Осторожно, мой волк, это же неблагие, у них то же самое слово может нести совершенно другой смысл.

Бранн, кажется, очень хорошо тебя понимает, продолжает говорить спокойно и устраивает руку на плече красноглазого Ннарба, не слишком дружелюбно вскинувшего голову.

— Нет, я говорю именно то, что имею в виду: Ннарб это я, только не здешний я, а отраженный, только проживший тут очень долго без меня. Мы похожи друг на друга, как близнецы, с той разницей, что душа Ннарба — отражение моей, и наоборот. Если смотреть из Города отражений, то верхним покажется именно Золотой город.

— Города отражений?

— Он находится над нами и виден только ночью или в сумерках. Там живут антрацитово-черные отражения всех жителей Золотого города с противоположным цветом глаз.

— Дай я лучше ему покажу! — Ннарб горячится, бросает на Бранна взгляд одновременно требовательный и просительный. — Так будет проще!

— Тебе же потом долго возвращаться в форму? — Бранн, напротив, чрезвычайно спокоен.

Ох, мой Дей, я не виноват, что это звучит как шутка!

— Ты же рядом, я вернусь обратно быстро!

Ннарб производит впечатление вспыльчивой натуры.

Хотя да, какое нам дело до его натуры, мой Дей, когда с него полностью сползают все цвета — остаётся только бледно-коричневая форма и ярко-красные глаза на абсолютно чёрном теле. Теперь понятно, почему у него черные зубы: он не менял их цвет. Бранн так и не убирает руку с плеча своего отражения, а Ннарб еще и повторяет жест — выглядеть более разными им просто невозможно.

Слово берет черный ши:

— Обычно мы не можем задерживаться в Золотом городе больше одного дня, а когда оказываемся здесь, часто забываем, кем мы были, и ждем высказанных своим отражением желаний, — хлопок по плечу Вороны. — Но мне повезло, моё отражение ещё страннее, чем я сам: Бранн вызвал меня случайно и не для того, чтобы кого-нибудь убить, он еще и попросил подождать!

Ннарб фыркает, Бранн легко улыбается, будто речь идет о старой шутке, но ушки чуть-чуть краснеют.

— И он тогда ещё что-то искал, хотя как потерять что-либо возможно в столь идеальном порядке, — Ннарб кивает на закрытые двери, — для меня до сих пор остается загадкой! Но первое, что я услышал, было; «Надо найти, надо найти!», а увидел безразличный затылок вроде как заинтересованного вызывающего!

Черный ши хохочет, смущая Бранна еще больше, ушки полыхают.

Да, мой Дей, Ннарб Бранну друг. Но ты отчего-то вызываешь в нём ревность. Пусть проявления этой ревности чувствуете только вы двое — Ворона восхитительно прекрасно пропускает всё совершенно мимо ушек. Да, мой Дей, именно неблагая Ворона, что с него взять.

— И вот тогда-то я увидел перед собой две цели: найти что-то потерянное и дождаться возвращения отражения…

— Ну да, — прерывает его Бранн, улыбаясь рассеянно, вспоминая, как было дело, — зато когда дождался, я едва от тебя отбился! Хорошо, что ты пришел в себя прежде, чем я собрался ударить со всей силы!

Тут настает очередь Ннарбу хмуриться и идти серыми пятнами по антрацитовой коже. Ворона же опять поворачивается к тебе, мой Дей, точно так же не замечая и того, что сыграл против, как не замечал того, что играл за. По-прежнему не замечая напряжения, висящего между тобой и Ннарбом, хлопает того по плечу:

— Но как вы так быстро узнали? Неужели афиши, наконец, стали подпитывать магией, как чистку улиц? — и оглядывается, ожидая ответа.

Снизу неожиданно раздается скрип — в беседу вступает Оак. Не вздрагивай так, мой Дей. Однако сейчас ты в этом не одинок: слишком сосредоточенный на тебе Ннарб вздрагивает зеркально, бросает на тебя понимающе-негодующий взгляд. Может, он не так уж и плох!

Оак тем временем продолжает что-то скрипеть, Бранн внимательно слушает, кивает, уточняет:

— То есть это благодаря Линнэт? — улыбается, а коряга утвердительно и коротко поскрипывает. — Я так и думал, что она сможет вникнуть в управление магическими потоками, если захочет!

Наша Ворона аж светится от таких новостей, и глаза остальных неблагих тоже проясняются. Шайя звенит, сияя голубым во все стороны, Буук щурится блаженно, даже Ннарб расслабляется — и его лицо снова становится естественного цвета. Правда, теперь усы и борода иссиня-черные, а морщины исчезли вовсе. Да, мой Дей, скорее всего, отражение так маскировалось. Хотя нашего неблагого отличить можно, кажется, в любой обстановке и в любом окружении. Просто найдя самого взъерошенного.

Оак от радости приподнимается на своих корешках, оборачивается вокруг себя, припадает на передние конечности, как выученный конь или выдрессированный придворный. Ну или наоборот, мой Дей, не цепляйся к словам! Бранн, однако, от этого движения хмурится и настораживается, подозрительно уточняет:

— А ну-ка стой, Оак! — поднимает руку, которая ощутимо пульсирует силой. — У тебя один бок во мху от и до! Как же ты себя так запустил! Дай я тебя почищу!

Пенёк шарахается в сторону от нашего неблагого и его руки, оскорбленно скрипит, прячется за ноги Ннарба.

— О! Так это ты красоту наводишь? — Бранн опускает руку, присаживается на корточки, нимало не смущаясь, просит: — А покажись ещё раз, я не все разглядел.

Польщенный пень кружится, опять приседает на часть корней, подбирается ближе к Бранну, позволяя не только осмотреть, но и ощупать тёмно-зеленый мох. Наш неблагой не разочаровывает ни его, ни тебя, мой проницательный Дей, и отчебучивает в своем стиле дикое:

— А красиво!

Пень гордо выпрямляется, изрядно взбодрившийся от одобрения Бранна.

Тот вздыхает:

— Но нам пора. Спасибо за помощь!

Шайя всхлипывает и опять падает на голову Вороне, видимо, не желая расставаться. Остальные неблагие сопровождают вас, тихонько переговариваясь, как будто все равно не надеются увидеть Бранна еще раз. Забежавший вперед пенек вышагивает строго впереди Вороны, как будто показывает путь, раздувается от гордости — вот как это должно выглядеть, мой Дей! Ты обвиняешь меня голословно! — пыхтит важно и поскрипывает. Через пару шагов становится ясна такая перемена: возле больших створчатых дверей стоит гибкая рябина, перебирая высокими ветками свитки на самых дальних полках. Оак дрожит, ненавязчиво поворачивается шикарно заросшим мхом боком, а рябина роняет от волнения пару свитков.

Мой Дей, еще немного, и мы увидим, как происходит любовь между мебелью, не то что между деревьями. Нам определенно отсюда пора!..

Наш неблагой расшаркивается с остальными неблагими, обнимает Ннарба, искренне опечаленного расставанием, вынимает из волос фею, опять цепляющуюся за пальцы с безутешным пиликаньем. Гладит стену возле глаз Буука, благодарит старого друга. Боаш распускает и крепко сжимает кольца, заворачиваясь и вокруг вороньей шеи, прижимаясь плоской головой к щеке. Бранн обнимает змею на свой манер, желает выздоровления брату — с этим нам еще предстоит разобраться, мой Дей — и берет Ннарба за руку, чтобы Боаш переполз на него. А уже успевшему опечалиться Оаку Бранн снова жмет все конечности, гладит замшелый бок и расписывает заслуги. Рябинка позади, похоже, готовится потерять сознание от избытка чувств, тихонько поскрипывает в восторге.

Наконец, все эти неблагие прощания завершены — библиотекари машут нам с порога, не выходит на крыльцо Ннарб, да глядит со стены Буук, покачивая вместо руки вывеской. Библиотека скрывается за поворотом, и Бранн вздыхает — горестно, но и с облегчением:

— Осталось только дойти до дворца.

Под твоими каблуками, мой Дей, опять видны линии и завитушки: основная черта шириной в две твоих стопы, как раз такая, чтобы по ней можно было идти. Зачем это сделано, кем и когда — все ещё непонятно! Впрочем, наверняка дело такое же скучное и замшелое, как бок Оака, а у нас есть вопросы более занятные и срочные.