Мой Дей, ты не можешь решить, дразнится Бранн или просто говорит о другом, умалчивая о главном? Глаза. Посмотри в глаза. Они у него без фей, и такие честные, что сразу понятно: он не то, чтобы не хочет — он не может ответить.

— Как зовут твоих братьев-королей?

— Как зовут другие, не знаю. Давно не был при дворе!

Мой Дей, не злись, не злись. Ничего, что неблагой отвечает не то, что ты желаешь услышать. Может, ты рычишь слишком громко?

— Зануда первый и Зануда второй! — радует Бранн уже известными прозвищами и радуется сам.

Феи сияют. Затем он прищуривается, приопуская веки с ресницами — длинными, как и все на его лице. Договаривает скромно:

— Так зову их я.

— Скажи хоть имя своей сестры!

Вот тут изумрудные малютки явственно гневаются, а потом и вовсе пропадают. Бранн закрывает внезапно выцветшие глаза, но все же отвечает. На выдохе, столь тихо, что расслышать его может лишь волк:

— Линнэт… — вскидывает подбородок и распахивает вновь ярко-зеленые глаза: — Мне отвернуться или ты обернешься и так? Кто быстрее до моря?!

— Ты не успеешь за мной! Не очень-то я это люблю, но, если нужно… можешь поехать на мне-е-р-р! — встряхивается Дей от носа до кончика хвоста и рычит уже волком.

— Благо-о-ой! — укоризненно качает головой Бранн.

Протягивает ладонь к черной лобастой морде с янтарными глазами… это опасно, очень!

Волк отшатывается и щерится.

— Не суди о том, чего не знаешь, — скрипит Бранн. — И не вздумай отстать!

Мой Дей, ты оборачиваешься быстро, но хоть миг тебе нужен. Бранн же просто пропадает, а на пригорке сидит черно-серая ворона. Странная, встрепанная, как сам Бранн, с налипшей ягодкой клюквы слева от клюва.

Неблагой, хоть приглаживай перья, хоть не приглаживай, краше не станешь! Ох, показывать язык молодому волку, тряся крыльями, плохая затея!

Мой Дей, перья Бранна притягательны, но не надо хватать его за хвост, даже понарошку! Ему же еще лететь и лететь. Да что вы прямо как дети!

Волк рычит, Ворона каркает. Легко уворачивается от зубастой волчьей пасти, взлетает, роняя перо. Был бы Бранн в образе человека, вздохнул бы и ударил руками по бедрам.

Птица устремляется вперед. Оглядывается на Дея, летит всё быстрее и быстрее…

Ворона и волк несутся наперегонки по огненной дороге. На редких привалах пьют из чистых холодных речушек. Ночевать тут нельзя, и хотя Бранн не объясняет, почему, верится. Путь длится весь день и всю ночь и еще один день через леса, поля и предгорья, ненамного отличающиеся от наших. Деревья повыше, породы незнакомы, да и только. Одно солнце, одно небо на всех. И одна земля.

Благая ли, неблагая — какая разница?

Вечером второго дня дорога уходит налево, в горы, словно изломанные чьей-то гигантской злой рукой, а мы поворачиваем направо, к яростной слепящей воде, край которой становится видно на самом горизонте.

Она все ближе, переливается от лазури до бирюзы, и столь чиста, что замирает сердце. Синеву моря и ядовито-желтые чешуйки солнца оттеняет горный хребет, словно окрашенный киноварью, тянущийся вдоль пустынного берега на многие лиги.

Благой и неблагой останавливаются на миг, переглядываются и мчатся вновь, уже на пределе сил. Добравшись до воды, падают на причал, далеко уходящий в море, уже в облике ши.

«Я первый», — хрипит Дей. «С конца», — устало выдыхает Бранн. Дети! Вы пришли вровень.

Отдышавшись, они поднимаются и доходят до края под скрип дерева и аккомпанемент волн. Бранн нагибается, словно выискивая что-то, любопытный Дей — следом. Там, глубоко на дне, среди камней, вправду видна одинокая рыбина, похожая на упавшее бревно. Можно различить камешки вокруг, мелкий песок и рогастую раковину.

Бранн долго свистит на разные лады, потом стучит по дереву.

Рыба наконец медленно поднимается из глубины и выпрыгивает на пирс. Смотрит только на Бранна, опираясь о причал свернутыми плавниками, ровно человек — кулаками. Туловище размером с доброго ши, глаз только один, и он полыхает рубиновым огнем. Гладкая пятнистая шкурка без чешуи блестит на солнце. Ой, блестит, словно вся в мелких алмазах! Странная эта вода.

— Потише нельзя? Чего расстучался? — не очень вежливо начинает разговор рыба. — Видно, оглох на своем болоте!

Бранн, положив руку на грудь волка, останавливает его: желание ухватить невежливую рыбину за хвост и с чувством постучать о причал ясно читается на лице моего Дея.

— Нужна лодка, хранитель, — скрипит неблагой.

— Спинка кита не устроит? — отвечает рыба ворчливо, но вполне разборчиво. — Малютка прибудет не позже девятого вала.

— Протри свой глаз, пока не окаменел совсем. Со мной благой! Он не наживка для волн, — произносит Бранн всё так же спокойно, садится рядом с рыбой, подгибая под себя ноги.

— Всё суетишься. А волны голодны, — поглядывая на моего Дея, как на червяка, отвечает рыба. Приподнимает верхнюю челюсть, показывая зубы в три ряда, длинные и острые. — Штиля хватило бы надолго.

— Уймись. Я за него поручился.

— Ворона!

Морское чудовище сверкает багровым глазом, со смачным звуком захлопывает пасть. Потом сворачивает и разворачивает боковой плавник, недовольно разглядывая его, словно человек — ладонь. Верхний костяной плавник, больше похожий на гребень дракона поднимается не меньше чем на фут.

— Что ты опять творишь?!

— То, что должен.

Рыба долго лежит молча.

Нет, мой Дей, не вздыхай, она еще не умерла и не покрылась плесенью. Да, проверять не стоит.

Ох, тебе бы подумать, что же такое Бранн уже сотворил, раз оказался хранителем хищного болота — по своей воле! — покинув Неблагой двор и любимую сестру много лет назад? Нет, прости, я не собирался… Да, он нам помогал и помогает, я помню это.

Рыба сверкает рубиновым глазом и громко хлопает хвостом по воде.

— Ты мне больше нравился вороной. Разумнее был. Поберегись острова, там нынче особо весело, — кивает Бранну и пропадает в жидком хрустале моря.

— И что теперь? — спрашивает Дей.

— Теперь мы будем делать то, что ты любишь меньше всего и что у тебя получается хуже всего…

Бранн не договаривает. Дей успевает дважды пробежаться по пирсу и даже заглянуть под него, насмотреться на волны, набегающие на высокие сваи причала, когда неблагой, который устроился поудобнее на досках, нагретых солнцем, заканчивает фразу:

— …ждать.

Мой Дей, ты не удивляешься уже ничему, а мне странно всё. Бранн смотрел на одноглазое чудище, как на равного себе. Да, вы можете обращаться, но не можете говорить в ином обличье. Может ли обращаться хранитель, и в кого, мне неведомо. Кто населяет неблагое королевство? Деревья, мимо которых мы проносились, ночью словно смотрели на нас. Помнишь корягу, что кланялась, помахивала веточкой и разговаривала с Бранном? Да, разговаривала! Нет, это тебе не померещилось. Спасибо еще, что короли у них ши. Вот бы было забавно просить цвет папоротника у подобного создания моря! Или вообще у листка или плавника.

И вовсе я не болтливый! И не наседка!

Я всего лишь старый ящер, который прожил всю свою неторопливую жизнь с двумя королевами дома Солнца и чудесной принцессой, моей милой дорогой девочкой, ставшей твоей женой, а теперь оказался тут, с вами, неправильными и очень вредными ши. Я только и делаю, что волнуюсь за вас, мальчишки!

Нет, я не ною! Я пытаюсь развлечь тебя, мой Дей. Не нравится мне эта вода из хрусталя, этот остров, которого надо бояться, не нравятся хищные волны и непонятные пески забвения. Мне все здесь не нравится! И мне страшно…

Расплавленный шар солнца меркнет в Хрустальном море, словно сам Балор закрывает свой огненный, смертельно опасный глаз.

Ожидание, мой Дей, суровое испытание для тебя. Но это препятствие — одно из многих, которое нам нужно будет преодолеть по пути к заветному цветку.

Попробуй представить время, как огромную пустыню, по которой несется волк… Да-да, похожий на тебя! Представь: ветер треплет его шерсть, бегун переставляет лапы споро, неутомимо, ведь цель впереди, но как бы споро ни бежал он, пустыня имеет свои размеры, простирается во все края, окружает палящим маревом, хватает зыбкими песками, она требует времени и получает его…