Бранн отходит от подноса и двери — крадется, боясь побеспокоить Дея, в сторону спальни, заглядывает издалека, убеждаясь, что друг спит, разворачивается, все еще не обращая внимания на оскалившегося теперь Грея, идет обратно — сейчас его с новой силой тянет покинутый утром диванчик.

На полпути к дивану Бранн оборачивается и правильно делает, так как к оставленному около входа подносу начинает подкрадываться, цокая когтями по каменному полу, Грей.

На движение в его сторону пес застывает и делает вид, что исключительно несет службу, обходит границы и лишь вышел порычать на неблагого посетителя!

Ворона делает вид, что возвращается, и Грей отступает. Но стоит Бранну завернуть к своему диванчику, как пес приближается опять. После третьего па Бранн не выдерживает, опускает бессильно руки, выдыхает. Оборачивается со строгим лицом, убедительно и довольно резко командует:

— Грей, не трогай! — серый пес рычит уже как-то странно, словно устал пугать. Или осознал, что его не боятся. В его рыке проскальзывают мягкие ворчащие нотки.

Бранн, видимо, тоже улавливает новые обертоны острыми ушками, договаривает мягче, объясняя:

— Грей, это для Дея.

Наш неблагой вздыхает, в его голове сияет один большой вопрос: почему с благими так трудно? За большим вопросом проклевываются вопросы поменьше. Почему тут не говорят все, кто живет на землях Двора? Почему Грей, который явно разумен и понимает слова Бранна, не пытается донести свою мысль до собеседника никак?

Под отчаянным и вопрошающим взглядом неблагого пес ложится на пол, словно говоря, что ради Дея он готов терпеть и голод.

Печально блестит глазами, затем прикрывает жалобно веки. Расплющенная об пол морда — само воплощение служебного долга, верности, дружбы и неизбывного голодного горя. Грей просто бесстыжий лицедей! Впрочем, его могли и впрямь не накормить: возле Дея никто не сидит неотлучно, как возле Алиенны находится Меви, никто не заходит, ибо запрещено тревожить короля в эти трое суток, так что верный пес действительно страдает.

Похожая мысль приходит в голову и присевшей на диван Вороне. Наш неблагой с новым вздохом поднимается, опять подбирается к еде, сопровождаемый осуждающим взглядом Грея.

— Вот, возьми, — Бранн бросает ему косточку, мяса на которой добрый повар оставил в достатке. — Надо же и тебе иногда есть.

Грей, хоть и голоден, сначала обнюхивает добычу. Потом все же еще раз рычит на непонятного и странно пахнущего визитера. Просто для острастки, чтобы гость не забывал о правилах поведения в покоях Дея и вообще возле самого хозяина!

Наша Ворона хмыкает: сегодня все учат его каждый своим правилам, но у Грея это получается доходчивее всего, он не путает неблагого благими словами, а намерения преданного пса читаются предельно ясно.

Бранн отходит еще на два шага, показывая, что ни в коем случае не претендует на добычу.

Грей утаскивает кость поближе к Дею, хотя все одно не в спальню, обходя норовистые вьюнки, изрядно обнаглевшие с тех пор, как проклюнулись тут впервые. Видимо, Грей старается для того, чтобы оставить хозяину что-нибудь. Как в прошлый раз.

— Хорошо, что это не куриная ножка, — вздыхает Бранн, прикрывая поднос, отходя и прямо припадая к дивану.

Невидимый за стеной Грей рычит из коридорчика удивленно — от куриной ножки он бы тоже сейчас не отказался. И, судя по звукам, принимается за еду.

Пегая голова склоняется все ниже, неблагой не выдерживает, залезает с ногами, а стоит Бранну вытянуться во весь рост и накрыться покрывалом, как сон одолевает его в момент. Он не успевает ни устроиться поудобнее, ни спрятать длинный нос в локоть, как делает обычно. Словно птица, прячущая клюв под крыло. Впрочем, именно птица, не стоит удивляться.

Почти сразу же, как Бранн засыпает, просыпается Дей, которого Бранн не решился разбудить. Я слышу рваный выдох, резкий скрип кровати, отреагировавших на внезапное движение, как будто Дей вырвался из объятий сна и сел, еще даже не успев проснуться.

Я слышу, как успокаивается дыхание моего Дея, как он выпутывается с удивленными восклицаниями из стеблей и цветов, все еще пытаясь, очевидно, убедить себя, что это чистая случайность и не имеет никакого отношения к чувствам Лили. Лили, которая мирно спит, но негласно присутствует во всем замке, гоня омелу, призывая любовь и покой. Ее волосы счастливо светятся золотом, я видел, мой Дей!

Молчит.

Наконец копошение на перине затихает — и шлепают о пол босые ступни. Легкие шаги не слышны, но если открыть глаза и приглядеться, можно уловить приближение высокого и темного силуэта.

Картина была бы пугающей, если бы это был не мой Дей!

А, вот сверкает глазами пес, который с радостным скулением прицокивает к Дею, подставляет морду под руки, ловит пальцы зубами, тыкается в них носом, жмется к ноге. Мой волк очень благородное создание — и он оказывает своему другу должное внимание, треплет морду, наглаживает уши, слегка рычит всякие нежности, прихватывая за бока и за щёки, но в моём Дее есть дополнительное беспокойство, только разгорающееся от промедления.

На расстоянии мне сложно сказать, какое именно.

Мой волк отправляет Грея догрызать косточку, а сам очень быстро проходит к диванчику, одной рукой хватается за спинку, а вторую опускает вниз едва ли не со страхом! Чем ниже опускается ладонь, тем больше она замедляется, будто мой волк боится нащупать что-то не то.

Чувствительные пальцы касаются лоскутков на куртке — Бранн уснул, не успев полностью подтянуть покрывало — мой волк ненадолго задерживает дыхание, и с облегчением дышит снова тогда, когда под его рукой отчетливо приподнимается и опускается куртка Бранна.

Дей бормочет «приснится же такое!», присаживается возле нашего неблагого на край, пробегается пальцами по знакомым лоскуткам, живым и теплым, ибо внутри спит живая и теплая Ворона. Пуговицы идут по диагонали, лоскутки знакомы, мой Дей чуть-чуть улыбается.

Да, мой Дей, Бранн спит себе, и глаза его закрыты. И куда ты тянешь руки? К его любопытному длинному носу? Ой, ну вот, проснулся. Я так и думал!

— Де-е-ей? — чрезвычайно сонно, слегка в нос и удивленно. — То есть, король Дей. Хотя, скорее, просто Дей, — кончик носа чуть шевелится под пальцами моего озороватого волка. — И чем это ты занимаешься, позволь узнать? — опять отстраненный неблагой интерес!

Мне временами кажется, что Бранн воспринимает Дея стихийным бедствием: остановить невозможно, препятствовать бессмысленно, остается лишь пытаться понять.

— Проверяю нюх своего королевского волка! — совершенно по-королевски отвечает Дей, но руку убирает, впрочем, не совсем, спуская ладонь на грудь Бранна. — И еще хочу узнать, как мой волк провел день.

Тяжкий вздох осознания, что Дей просто так, без ответа, не отстанет, мой волк ощущает всей рукой. Ворона поднимает ладони, растирает щёки, уши, усаживается и спускает сапоги на пол. Пытается продрать и глаза тоже, но пока получается не особо.

— Я… гулял по замку, — честно докладывает Бранн, не поднимая век. — Проводил тех, кто не знал дорогу, отпустил тех, кто не заслуживал прощения, оторвал и зашил пару подолов, пообщался с Советником и с офицером Г-вол-к-х-мэем, оказывается, они бывают такими нервными, ни за что бы не подумал!

— Нервными? — мой волк не верит своим ушам. — Джаред и Мэй? Ты их ни с кем не перепутал?

— Я бы не смог, — Бранн приваливается боком к теплому Дею, но мужественно борется со сладкой дремой. — Их ни с кем не перепутаешь: один, как Белый змей, замораживает в полете; второй, как Трясина, любит пошутить…

Бранн искренне не понимает, отчего моего волка, только что спокойно сидящего, разбирает смех. Но опираться на него теперь неудобно — и Ворона снова садится ровно, щурясь заспанными глазами.

— А ещё я поговорил с Воганом! — это воспоминание немного встряхивает Ворону.

Неприкрытая радость в голосе Бранна заставляет Дея наклонить голову:

— Это наш повар? — узнавание одной и той же персоны с разных сторон радует Дея, он просто счастлив, что было у Бранна на дне событие, оставившее о себе хорошие воспоминания. — Тот самый, который учил меня…