Бранн поднимает левую руку и сосредотачивается на осевшем там днем очертании, проговаривает невыразительно:

— Да, это именно он. Если принципиально, не «нарисовали», а «нарисовал», да, тоже я, — мне не нравится это «тоже», мой волк, тебе, я чую, тоже. Ой, прости. — Будить его долго и сложно, с отражением сработало грубое вмешательство через кровь, но тут нужен целый Цветок, весь Цветок, работать следует аккуратно… — вздыхает. — Я вообще не рассчитывал его будить.

Твоя рука на его плече заставляет Бранна вздрогнуть и оторваться от своей ладони.

— Не принципиально, Бранн, однако, интересно, — у тебя очень обаятельная улыбка, мой волк, когда ты улыбаешься искренне. — Обвинять тебя в чем бы то ни было я не собираюсь, но я собираюсь убить вместе с тобой Семиглавого змея, и мне нужны сведения.

Лицо Бранна проясняется, отражая свет твоей улыбки:

— Прости, Дей, я расскажу тебе потом в подробностях: Цветок нарисовал я, зажег его я, и слушается он тоже меня, ну, слушался, то есть — будет слушаться! — брови нашего неблагого решительно сходятся на переносице. — Но это моя работа, а тебе следует знать, что Семиглавый змей уязвим для обычного оружия…

Бранн замолкает и прислушивается, летучие мыши под потолком опять пищат.

— Змей возвращается, — Бранн хмурится еще пуще. — Отойдем дальше, ратуша и башня некоторое время устоят.

В разбитый циферблат снова влетает струя черного пламени, вокруг пляшут искры, сразу несколько голов пытаются просунуться в разлом, но не проходят. Бранн отодвигается, прислонившись к стене спиной, на несколько шагов, кажется, просто из вежливости! Поводит над раскрытой ладонью левой руки кистью правой, не отрываясь, рассказывает:

— Семиглавого змея я изучал еще в детстве, впрочем, более новой информации о нем все равно нет, — предмет изучения в бешенстве таранит наружную стену всеми семью головами по очереди, воет и таранит опять. Бранн спокойно пережидает шум ударов и треск сыпящихся наземь кирпичей. — У Семиглавого есть только одно слабое место: под чешуйкой в основании самой главной и длинношеей головы есть нервный центр, который связывает все головы с телом и между собой.

Змей беснуется снаружи ещё пуще, рисунок на руке Бранна мигает, и Ворона умолкает, проделывая правой рукой какие-то пассы, на линиях телесного цвета, как старые шрамы, опять показывается кровь, хотя её не так много, как в схватке с отражением. Бранн закусывает губу, пережидая очередную серию ударов змея — башня уже трясется — и, видимо, приступ боли.

Вряд ли это приятно или просто, да, мой волк, будить такую махину.

— Проблема только в том, — занудствующий Бранн успевает зажечь Цветок на один лепесток, прежде чем опять прикрывает глаза и сосредотачивается на занудствовании, — что никто не выяснил, какая из голов Семиглавого самая длинная. Это невозможно.

На руке зажигается, опять гаснет, а потом с усилием вновь зажигается еще один лепесток, Бранн проторяет дорогу, связывая крохотный шрам на руке и полноразмерное изображение.

— Но как же? Змей же застывает на день? — хороший вопрос, мой волк!

— Я пробовал, — кто бы сомневался, да. — Я пробовал измерить длину его шей шагами. Но всякий раз, — Ворона повторяет начало каждой фразы, пытаясь подцепить ещё один лепесток, — но всякий раз я терял сознание, стоило подойти к голове.

Крышу трясет, там стучат лапы змея, а летучие мыши, испуганные его присутствием, вылетают, мельтеша черным бураном, во все слуховые окна.

Ой-ой. Это плохо.

Бранн шипит, втягивая воздух сквозь зубы, видимо, думает о том же.

И не зря — змей просовывает длинный коготь в одно из слуховых окон. В другом показывается оранжевый глаз, в третьем — еще коготь, а четвертое прямо за вами!..

Ты успеваешь схватить Бранна и оттащить от той стены за несколько мгновений до того, как палящее темное пламя снова пытается добраться до вас.

Ворона бормочет:

— Нужно больше времени, — кривится и машет рукой в сторону валяющихся у пролома стрелок.

Железные штыри поднимаются и, словно копья, нацеливаются в дыры в стене. Следом за стрелками снимаются маленькие шестерни — и одной везет попасть в любопытный глаз, прямо под костяной гребень на голове змея. Правда, у него этих глаз! Этих голов! Так что проблемы не решает. Яростный рев от одной раны еще переливается под небом, когда шестерня побольше вылетает в разбитый циферблат — и вой приобретает новые ноты, становясь злее, раздраженнее. Семиглавому явно не доставляет удовольствия иметь дело с магом.

Бранн же этого вовсе, кажется, не слышит, углубившись в колдовство над Цветком. Стоит очередному лепестку засиять — наконец обращает внимание на жуткий рев и удивленно приподнимает голову:

— Я попал? — на твой кивок изгибает еще и брови. — Неудивительно, что он обещает мне мучительную смерть, — прислушивается, медленно повторяет, переводя рык: — Дело уже не в Лорканне… мелкий пакостник… жарить на медленном огне…

Ворона видит твое лицо и осекается.

— Бранн, раз ты так хорошо понимаешь его, — в твоем голосе, мой волк, кроме тревоги за Бранна звучит неприкрытое любопытство. — Значит, он тоже понимает тебя. И что ты ему сказал, когда был орлом?

Мой Дей, твои глаза светятся янтарным!

Бранн в сомнении приподнимает брови еще выше:

— Эта зависимость срабатывает далеко не всегда, реже, чем хотелось бы, — покаянно вздыхает: — Но тут да. Я сказал змею, чтобы он отстал, иначе пожалеет!

Ладонь с Цветком смыкается в кулак будто сама собой, и Бранн смотрит на это в не меньшем удивлении, чем ты, мой волк. Медленно разгибает пальцы, а над вашими головами снова воет и топочет лапами, срывая древнюю черепицу, Семиглавый. Словно в ответ.

Бранн подытоживает:

— Он уже жалеет, но не отстает. Надо только придумать, как добраться до его чешуи…

Эти ваши молчаливые переглядки с Бранном меня пугают, мой волк.

Рука Дея выразительно сжимается-разжимается в кулак, а потом бьет кого-то воображаемого сверху. Бранн даже отрывается от вновь мерцающего Цветка.

— Ну что ж, с этим, похоже, ясно, — голос у Бранна очень довольный, а ты улыбаешься так многозначительно, мой волк! — С меня прочие развлечения, — спокойная Ворона поправляет рукава, не обращая внимания на вновь трясущиеся стены. — Надеюсь, башня выдержит: надо еще зажечь Цветок и потом соединить его с большим, — тяжко вздыхает.

— Вот и поработай над этим! — мой Дей чрезвычайно бодр и азартен. — А я пока послежу, чтобы нас не зашибло! — да, ты верно тянешь Бранна за рукав, очередной кирпич пытается найти пегую голову.

Змей, будто чувствуя, что вы договорились, ревет особенно сердито, бьет головами в стену рядом с Вороной, скребет перекрытия лапами. Он поставил себе цель до вас добраться, и не успокоится, пока не пожрет вас, мой волк.

Хотя тебя это, я гляжу, не пугает! Ну вот нашел, что вспомнить! «Мы уже победили, Луг, одну гигантскую гадину!» Да Трясина по сравнению со змеем была тихой воспитанной девушкой! Она вам даже подмигивала! Что значит «Змей тоже подмигивает! Просто подбитым глазом!» Мой Дей! Ну что за шутки! Я тут за вас волнуюсь! Громадный огнедышащий ящер хочет вашей гибели!..

Ну вот что я говорил! Вот что! Стена около Бранна идет трещинами, а тот и ухом своим неблагим не ведет!.. Как хорошо, что у него есть ты!

Ой-ой! Стена идет трещинами не только справа от Бранна, но и слева от тебя! Змей сосредотачивает усилия, в правой бреши показывается длинный раздвоенный язык одной из голов, изгибается, стремится вперед, будто на ощупь или по запаху определяя, куда тянуться — к нашему неблагому, конечно, опять прижмурившемуся…

Мой волк! До чего, должно быть, неприятна эта рана! Отсеченный метательным кинжалом язык извивается на полу, разбрызгивая темную кровь, больше всего похожую на черную подземную воду. Семиглавый втягивает остатки языка, перебирается по стене всеми лапами и прицепляется прямо за вами, яростно воя долгими, протяжными, свирепыми криками.

Сокрушительные удары обрушиваются на стену. Один за другим, почти без перерыва, это похоже на какой-то барабанный ритм, бреши слева и справа расходятся одновременно, в каждой показывается тупорылая морда змея, оранжевые глаза сияют довольно, искры разлетаются от кожистых мелкочешуйчатых губ — пламя уже наготове!..