Долина наполнилась звуком труб, и мчавшиеся во весь дух всадники внезапно развернули лошадей, чтобы дать отпор преследователям. Численность крестоносцев вдвое превосходила численность горстки безбожников, поэтому их наступление граничило бы с самоубийством, если бы не выскочившее из засады подкрепление.

Более тридцати всадников вылетели из своих укрытий, устроенных за огромными валунами у подножия большой песчаной дюны. Ричард почувствовал, как кровь отлила от лица, ибо понял, что по глупости попался прямо в расставленную ловушку. Он хотел отругать себя за то, что жажда мести застила здравый ум, но сейчас было не время для самобичевания. Им необходимо отделаться от сарацин, пока великий крестовый поход не закончился здесь под градом стрел. Ричард не имел ни малейшего желания умереть в этой пустынной долине и войти в анналы истории как король-болван, попавшийся на старую как мир уловку.

Ричарду удалось развернуть лошадь на сто восемьдесят градусов, одновременно копьем отражая нападение мусульманина. Глубоко воткнутое в грудь нападавшего копье раскололось надвое, и король повернулся, спасаясь бегством. Солдаты попытались взять своего полководца в круг, и несколько рыцарей приняли на себя весь град стрел, явно предназначавшийся их сюзерену.

Одна из стрел пролетела через просвет между человеческими телами и вонзилась в левую руку Ричарда. Разрывая несколько слоев металла и кольчугу, зазубренный наконечник впился в плоть, остановившись лишь после того, когда окончательно уткнулся в его раздробленную ключицу.

Ричард почувствовал, как все тело взялось огнем. А когда искры вечных мук прошлись по всей длине деревянной стрелы, засевшей у него в плече, и попали в кровь, словно кипящая кислота, перед ним, казалось, распахнулись врата ада, дабы забрать его к себе. Король старался держать глаза открытыми, но его взор внезапно потускнел, и у него появилось ощущение, будто он попал внутрь черного тоннеля. Его начала поглощать темнота, а слепящий свет пустыни все меркнул и меркнул.

Внезапно пустоту пронзил знакомый голос — и он вновь обрел зрение. Возле него был Уильям, прилетевший, словно ветер. Рыцарь протянул руку и схватил королевское знамя, которое продолжал сжимать Ричард. А потом, даже не взглянув на раненого короля, Уильям Тюдор прорвал защитный круг, пытавшийся вывести короля в безопасное место. Рыцарь с громким смехом держал над головой знамя, даже когда его со всех сторон атаковали сарацины.

— Сарацинские болваны, я — Ричард Львиное Сердце, граф Анжуйский! — воскликнул Уильям. — Ни одному язычнику не выпадет честь взять меня в плен.

И рыцарь поскакал в дюны, в противоположную от короля сторону. Мусульманские солдаты, стремясь захватить человека, который, как они думали, являлся повелителем их врагов, бросились за Уильямом.

Вскоре Уильям исчез.

Ричард увидел, как выживший тамплиер, скакавший рядом с ним, спрыгнул с бежавшей галопом лошади и опустился в седло Ричарда, искусно выполнив прыжок, который он, вероятно, никогда не сможет повторить, но за который его, несомненно, будут до конца военной карьеры уважать товарищи. Этот рыцарь схватил поводья лошади и поскакал с раненым королем прочь из пустыни Негев, в лагерь крестоносцев, разбитый неподалеку от тлеющих руин Аскалона.

Аль-Адиль в напряженном ожидании сидел рядом с братом. Весть о том, что Ричард Львиное Сердце захвачен в плен оставшимся в засаде отрядом Саладина, пронеслась по Иерусалиму, словно пожар. Короля под неусыпным надзором везли во дворец, поскольку он отказывался говорить с кем-либо, кроме самого султана.

Султан велел усилить охрану вокруг Священного города. Никто не знал, что предпримет армия крестоносцев, узнав, что их король взят в плен, а их планы по захвату Египта провалились. Многие придворные надеялись, что двойной удар наконец-то подорвет боевой дух врагов и те просто сядут на корабль и отправятся домой. Но аль-Адиль не верил в это ни на секунду. Вероятнее всего, враг предпримет отчаянное, решительное наступление на Иерусалим. Эти фанатики бросят все имеющиеся силы на Священный город, ввязавшись в окончательное сражение, исход которого трудно даже предсказать.

В зале правосудия повисла напряженная тишина, таившая в себе предчувствие неминуемой гибели, когда все придворные Саладина выстроились в ряд при полном параде, чтобы приветствовать короля неверных. Аль-Адиль знал, что его брат строго придерживался протокола, особенно когда дело касалось монархов, но лично он больше всего хотел перерезать горло этому королю-мальчишке, который причинил его народу столько вреда. Кровь Акры и Арсуфа не может остаться безнаказанной.

В прихожей раздался звук гонга, и с каждого парапета в замке ему эхом отозвались трубы. Аль-Адиль взглянул на Саладина, который выпрямившись сидел на троне. В ожидании встречи со своим заклятым врагом он был совершенно бесстрастен — на его лице не дрогнул ни один мускул.

Массивные серебряные двери в зал распахнулись, и стражи тут же вытянулись в струнку, когда молодой командующий отрядом победителей, ассириец по имени Камаль ибн Абдул Азиз, гордо шагнул вперед. Храброго парня уже считали одним из настоящих героев войны, и аль-Адиль нисколько не сомневался, что этот счастливчик будет стоять на плечах своей невероятной победы всю оставшуюся жизнь.

Придворные затихли в суеверном трепете, когда увидели идущего вслед за Камалем высокого человека в сияющих латах и сверкающем золотом нагруднике. Все вытянули шею, чтобы разглядеть, как выглядит этот мальчишка-король, но его лицо все еще скрывал тяжелый шлем.

Камаль низко поклонился султану, а потом с дерзкой самоуверенностью, свойственной молодежи, которая случайно снискала славу, вскинул голову.

— Сеид, позволь тебе представить твоего уважаемого противника, короля Ричарда Плантагенета, графа Анжуйского, короля Англии и Франции.

Саладин не шелохнулся. Он, словно ястреб, смотрел на своего противника. Аль-Адиль заметил странное выражение на лице брата. Что тут смешного?

Человек в доспехах шагнул вперед и встал прямо перед султаном. Поднял шлем и показал лицо.

Это оказался сэр Уильям Тюдор, рыцарь, который служил эмиссаром у Ричарда и приезжал умолять султана спасти жизнь своему королю.

Все присутствующие в изумлении открыли рот. Придворные переводили взгляд с Уильяма на султана, а затем на молодого Камаля, который явно был сбит с толку неожиданным потрясением, охватившим всех присутствующих.

И тут, к удивлению аль-Адиля, Саладин рассмеялся. В его смехе не было ни иронии, ни злости, лишь искреннее, неподдельное веселье от нелепой ситуации. Аль-Адиль почувствовал, как от заразительного до боли в животе смеха султана испарилась его собственная ярость, и вопреки своей воле присоединился к всеобщему неуемному веселью.

Смех быстро охватил весь двор, круша цепи ужасного напряжения, страха и ожидания, которые сковывали грудь собравшихся.

Именно в этот момент аль-Адиль понял, что посреди войны и безумия ничего другого не остается, как смеяться над крайней нелепостью человеческой природы.

Лишь два человека не поддались всеобщему веселью — озадаченный Камаль, который продолжал считать, что поймал золотую рыбку, и сэр Уильям, который мужественно стоял, высоко подняв голову. Наконец даже рыцарь не смог сдержать улыбки.

— Для меня огромная честь вновь видеть султана, — произнес Уильям, и толпа затихла. Он говорил по-арабски с сильным акцентом, но вполне сносно. За последние несколько месяцев рыцарь достиг заметных успехов в изучении языка народа, уничтожить который он приехал с другого конца земли.

Саладин щелчком пальцев подозвал одного из стражей.

— Приготовьте для сэра Уильяма лучшие покои во дворце, — приказал он. — Как только сэр Уильям отдохнет с дороги, пусть присоединяется ко мне за ужином.

После этого султан повернулся к юноше, который в мгновение ока из героя превратился в болвана. Испуганный Камаль ждал услышать решение о дальнейшей судьбе развеселившего весь Иерусалим глупца, который захватил в заложники не того человека.