На мгновение Маймониду показалось, что Уильям закончит то, что хотел сделать аль-Адиль. И хотя у рыцаря больше не было оружия, он, казалось, готов был голыми руками оторвать Конраду голову.

Саладин несколько раз моргнул, словно пытаясь переварить услышанное, и продолжил пристально разглядывать лицо Конрада, как часто делал, когда пытался оценить, насколько искренен собеседник. А потом султан заговорил с нарочитой медлительностью, делая ударение на каждом слове, как будто удостоверяясь, что все, о чем он сейчас скажет, нельзя будет истолковать превратно.

— Должен ли я понимать, что ты порвал отношения с Ричардом?

Конрад улыбнулся, но в его улыбке не было теплоты.

— Порву, если мы достигнем понимания.

С первыми лучами зари над городом разнесся призыв муэдзина, вырвавшийся из мечети «Купол скалы». Маймонид всю ночь глаз не сомкнул, потому что участвовал в горячих спорах с Саладином и его ближайшими советниками. Пока Конрад спал в роскошной дворцовой спальне под неусыпным надзором стражников, которым был отдан приказ при малейшем неповиновении убить гостя, раввин и еще с десяток придворных и военачальников горячо обсуждали выгоды союза с предателем Конрадом. Несмотря на громкие протесты аль-Адиля, султан позволил сэру Уильяму принять участие в их споре. Рыцарь знал Конрада лучше остальных и ненавидел его так же сильно, как ненавидели мусульмане, а султану необходимо было выслушать все прогнозы на будущее, прежде чем согласиться на союз с человеком, который в течение многих лет был их самым непримиримым противником.

Маймонид отчаянно боролся со сном, но изнеможение брало свое. И тело, и душа старика устали от нескончаемых поворотов этой войны. Но чему удивляться? Бог-насмешник нанес очередной удар. Раскол в стане франков, о котором они молились, явился в образе безжалостного политика, готового предать собственный народ.

Пока советники Саладина — и даже сэр Уильям — спорили о том, что предложение Конрада, вероятнее всего, не что иное, как некая уловка, направленная на то, чтобы заманить султана в гнусную ловушку, расставленную коварным Ричардом Львиное Сердце, раввин размышлял над тем, могло ли это быть очередным планом молодого короля. Маймонид, исходя из собственной оценки натуры Конрада и его раздутого самомнения, пришел к выводу, что маркграф всерьез подумывает о союзе против его братьев-христиан. По-видимому, Конрад понял, что Ричард по окончании войны не намерен возводить его на иерусалимский престол. Вся его доблесть, а также годы борьбы против мусульман, упорное, несмотря на нехватку людей и припасов, сопротивление подавляющей мощи армии Саладина вскоре были забыты властолюбивым предводителем вновь прибывших крестоносцев. По мнению маркграфа, Ричарду не удалось бы продвинуться так далеко вглубь Палестины, если бы не мучительные жертвы Конрада и его солдат. И теперь, в момент грядущей победы, проигнорировав все заслуги маркграфа перед христианской миссией, его предали.

По мнению маркграфа де Монферрата, единственным способом восстановить справедливость было предательство предателей. Конрад предложил Саладину объединиться против Ричарда в обмен на господство над прибрежными городами. Если он не может быть королем Иерусалима, что ж, тогда будет правителем Акры.

Разумеется, и самого Маймонида точил червячок сомнения, можно ли доверять такому корыстолюбцу, как Конрад? И тут его поддержал сэр Уильям. Но султан чувствовал, что у них нет выбора. К франкам обязательно прибудет из-за моря подкрепление, и силы захватчиков — волна за волной — в конце концов пробьют их оборону. Если союзников не разделить и не нанести удар по силам Ричарда сейчас, то падение Иерусалима неизбежно.

И поэтому, когда небо на востоке окрасилось багрянцем, Саладин поднял руку в знак того, что он принял окончательное решение. Султан пришел к выводу, что пакт с одним дьяволом просто необходим, чтобы уничтожить другого.

Маймонид взглянул на Уильяма, который бесстрастно, поклоном головы, дал понять, что согласен с решением Саладина. Неожиданно для самого себя раввин вдруг понял, что ему жаль вражеского воина. Для всех остальных присутствующих пакт с Конрадом был всего лишь необходимым злом, которое приведет к завершению войны и великой победе над ненавистной армией Ричарда Львиное Сердце. Однако для Уильяма этот пакт знаменовал начало ужасной трагедии: гражданскую войну, в которой христиане объединятся с безбожниками, чтобы убить других христиан.

Скорее всего, молодой рыцарь никогда не знал о том, что Бог на самом деле — насмешник, но раввин понял, что это поистине гениальный ход великого юмориста. Всего несколько недель назад армия крестоносцев казалась непобедимой. На прибрежной территории поднялась буря, готовая нестись вглубь страны, уничтожая цивилизацию до самого основания. Но произошла неожиданная вспышка — и буря уже готова направить свою разрушительную силу против себя самой.

Крестоносцы падут, но не от холодного света полумесяца, а под ужасным, сокрушающим бременем креста.

Неожиданное прибытие корабля из Англии, на борту которого находилась принцесса Иоанна, было для Ричарда не чем иным, как божественным благословением. После поражения при Аскалоне король не мог избавиться от ужасных мыслей о том, что его надежды и мечты рушатся прямо у него на глазах. Его солдаты отступили к Арсуфу и стали проявлять норов. Все больше и больше воинов требовали атаковать Саладина непосредственно в Иерусалиме. Но Ричард понимал, что это нападение сыграет султану только на руку. Конечно, крестоносцы устали и мучились неизвестностью после нескончаемых месяцев на чужой земле. Рухнула их мечта завоевать пирамиды, и теперь горячие головы в казармах видели только два пути: развернуть рискованное наступление на Священный город или сесть с позором на корабли и несолоно хлебавши отправиться домой. И чем дольше Ричард тянул время, пытаясь найти третий путь, который бы дал им реальный шанс разбить Саладина, не рискуя полным разгромом собственной армии, тем больше солдат на побережье Палестины выражали недовольство нерешительностью короля. В такие минуты Ричарду больше всего не хватало Уильяма. Тот умел успокоить солдат, и те ему верили, ибо считали его самим воплощением рыцарства и чести, обладателем качеств, которые многие полководцы уже давно бросили на алтарь выгоды.

Но прибытие корабля под трепещущими знаменами с изображением золотого льва на фамильном гербе воодушевило Ричарда. Поначалу у него мелькнула мысль, что, по-видимому, весть о трудностях, с которыми сталкиваются их земляки в этом крестовом походе, достигла ушей английской знати и подкрепление уже в пути. Но для его брата Джона, который остался невольным наместником Ричарда в Лондоне, проявление подобного великодушия было по меньшей мере неожиданным. Поэтому Ричард, испытав разочарование, все же не удивился, когда увидел идущий под парусами дромон без сопровождения армады.

Однако его уныние тут же сменилось радостью, когда он разглядел в маленькой весельной шлюпке, которая отчалила от военного корабля и пришвартовалась у берегов Арсуфа, принцессу Иоанну. Наплевав на все приличия, Ричард заключил в объятия свою златовласую сестру, расцеловал ее в обе щеки, которые тут же зарделись от смущения.

В платье с необычно глубоким декольте, расшитым пурпурным и фиолетовым кружевом, — видимо, по последней английской моде, — Иоанна, как всегда, была прекрасна. Но лицо ее было непривычно бледным и печальным. Можно было только догадываться, что ей пришлось вынести от руки озлобленного Джона, от острого языка их матери с тех пор, как Ричард отправился в свое безрассудное приключение. Джон негодовал, потому что Иоанна поддержала притязания старшего брата на престол, а Элеонора не могла простить дочери доверительных отношений со своим покойным супругом Генрихом. В результате Иоанна оказалась в ловушке между двумя самыми могущественными фигурами в королевстве. Ричард знал, что единственным утешением для сестры был лишь тот факт, что мать и брат ненавидели друг друга еще больше, чем презирали ее.