В эти недели я старался как можно больше находиться на свежем воздухе: или прогуливался вдоль побережья, вдыхая полной грудью солёный морской воздух, или сидел на краю обрыва в компании своего старого знакомого и одного из немногих друзей — преподобного отца Роджера, который знал меня ещё с четырёхлетнего возраста. Именно беседы со старым священником помогли мне найти внутренний покой, помогли мне найти «принятие», как выразилась тогда Тина, ведь после смерти Лили, а почти сразу после неё и моей матери, я был почти что на грани суицида. Но то ли отец Роджер действительно обладал каким-то скрытым даром к успокоению, то ли само место так влияло на меня, храня в себе светлые моменты моего детства, но в итоге я нашёл тогда, одиннадцать лет назад, умиротворение, я нашёл в себе силы жить дальше. И с тех пор это место имело очень большое значение для меня, это место было для меня символом внутренней гармонии, спокойствия, безмятежности.
А сейчас я привёз сюда Тину, самого дорогого для меня человека, чтобы обвенчаться с ней, создать священный союз. После нашего разговора во вторник я почти сразу же написал отцу Роджеру и объяснил ему ситуацию, спросив, может ли тот помочь нам. И он ответил практически на следующий день, заверив меня, что будет безмерно счастлив обручить нас в своём старинном маленьком храме. Для меня было крайне важным то обстоятельство, что это сделает именно этот человек, знавший меня почти тридцать два года, человек, поддержавший меня в весьма трудные и тёмные времена.
Поскольку мы действительно рано прибыли к церквушке, то у Тины было достаточно времени, чтобы пропитаться окружающим умиротворением и прийти немного в себя. Почти всё время до одиннадцати часов она неподвижно просидела недалеко от обрыва, окружённая мягкой зелёной травой и недавно распустившимися маленькими соцветиями ветрениц, а я почти всё это время наблюдал за ней из окна небольшого кабинета отца Роджера, не в силах оторвать взгляда от своей невесты. И пока мы неспешно беседовали с моим старым другом, который был крайне удивлён моей внезапной просьбе, пока я наблюдал за Тиной, гревшейся в лучах яркого весеннего солнца, пока я пил травяной чай, который из года в год предлагал отец Роджер и который он сам собирал на окрестных лугах, моей душой тоже полностью завладело умиротворение, гармония.
И я сам не заметил, как стрелки часов почти что подбежали к тем цифрам, которых я так долго ждал с самой ночи. В тот день, в тот прекрасный весенний день я решил, что могу позволить себе изменить давно сложившимся традициям и вместо нарядного костюма, в которые обычно облачаются на свадьбах женихи, надену что-нибудь более неформальное, простое. В то утро я как будто почувствовал себя мальчишкой лет двадцати двух, поэтому просто накинул на себя белую рубашку, которую вообще никогда не надевал прежде и, даже не застёгивая её до конца, поспешил в главный зал, где располагался алтарь. Я с волнением в глазах посмотрел на Роджера, который тоже немного принарядился к такому случаю, надев свою парадную форму, но он только тепло улыбнулся в ответ, как бы говоря тем самым, что моё волнение — это нормально и скоро все мои тревоги будут позади. И в этот момент в зал, залитый солнечным светом, вошла она.
Я не мог отвести от неё взгляд, насколько Тина была прекрасна в то утро. Простое классическое белое платье длиной до колена, аккуратные белые туфли, белый венок на непослушных тёмных волосах, собранных в простую причёску, из тех самых ветрениц, что я видел рядом с церковью, и маленький букет в руках из них же. Как же ей шли эти цветы… они были красивее, чем все бриллианты мира. Она была красивее.
Наконец, из моей души ушёл весь страх, ушли все волнения, все проблемы. Я спокойно смотрел в глаза своей невесте, и она как будто пропитывалась этим спокойствием. Когда Тина произнесла последнее «да» и надела мне на безымянный палец левой руки обручальное кольцо, я не смог удержаться и, обхватив её лицо ладонями, стал неистово целовать, позабыв на мгновение даже о том, что мы находились в церкви и не одни. Казалось, что счастливее меня в этот момент в мире никого больше не было.
Поскольку Тина захотела венчаться с утра, то у нас был впереди целый день до самого вечера, чтобы наслаждаться друг другом. Мы постояли немного на краю обрыва в ожидании, когда преподобный отец отдаст моей жене все необходимые для смены фамилии документы, и в это время ветер почти сорвал с её головы венок из первых весенних цветов, но я успел его поймать. Тина рассмеялась на это и, сняв с головы венок, кинула его вместе с букетиком в бушевавшее море, которое находилось прямо под нами.
— На счастье! — тепло улыбнувшись, пояснила она, а я, ещё крепче прижав к себе свою молодую и такую прекрасную жену, продолжил нежно целовать её тёплые и мягкие губы.
Весь оставшийся день мы гуляли по памятным для меня местам, и я рассказывал Тине о тех счастливых моментах из детства, которые были связаны у меня с окрестностями. И теперь к этим светлым моментам добавился ещё один, самый прекрасный. Как же мне не хотелось отпускать свою молодую супругу из крепких объятий, как же мне хотелось целовать её весь день, весь вечер, всю ночь. Я скрепя сердце отпустил её из рук, когда мы уже прибыли обратно в школу, буквально на час, чтобы «студентка» в тот день появилась на людях хотя бы за ужином, но всё это время, пока мы сидели в Большом зале, я не мог отвести от неё взгляда. И как только ужин закончился, я одним из первых вышел из зала и направился к себе в кабинет ждать любимую.
Когда Тина ворвалась туда, когда она кинулась сразу ко мне, когда она принялась с такой любовью целовать меня, я забыл обо всём на свете, даже о том что она не закрыла за собой дверь, и в этот момент нас мог кто-нибудь увидеть. Мне было так всё равно на это… И нас действительно увидели, но, к счастью, этим свидетелем оказался друг Тины, Долгопупс, который, как оказалось, давно был в курсе наших с ней отношений. Мне было так странно принимать поздравления в этот день, ведь о нашем венчании никто не должен был знать, поскольку мы никого не приглашали. Но поздравить нас решил не только Долгопупс, а и ещё кое-кто, кто всегда знал обо всём на свете.
Поздравления в тот вечер не закончились и на тёплых словах нашего старого знакомого и общего друга, потому как в самый неподходящий момент в кабинет директора ворвалась Минерва с Филиусом. Я подозревал, что большинство преподавателей давно догадывались, что между нами с Тиной всё очень… серьёзно, и по хитрой улыбке своего коллеги я понял, что не ошибся в своих догадках. А вот декан Гриффиндора со своими железными моральными устоями всё никак не могла смириться с простой мыслью, что Тина — вполне взрослый человек, и что сегодня она вышла замуж именно за меня. Но я был даже рад, что по крайней мере более старшая по возрасту часть обитателей замка узнала правду о нас, ведь надеяться на то, что Филиус не расскажет эту новость Помоне, а Помона — оставшимся преподавателям, кроме, разве что Долорес Амбридж, было весьма неразумным. Так было даже проще: чем больше людей узнавало о нас, тем легче нам с Тиной становилось жить.
Я еле-еле высидел эти два часа в кабинете Дамблдора, поскольку больше всего на свете мне хотелось остаться наедине со своей женой, мне так не терпелось раствориться в той бездонной, неисчерпаемой любви к ней, что вдруг захватила меня полностью. И в конце концов я увёл Тину из кабинета директора под всё ещё полный потрясения взгляд Минервы, ведь у меня было ещё одно маленькое желание на сегодня, маленькая мечта, которую я всегда хотел осуществить. За всю свою жизнь я был всего лишь на паре свадеб, но на каждой из них самым волнительным моментом для меня был первый танец супругов. И когда я наблюдал за этими счастливыми людьми, растворявшимися в такие моменты друг в друге, я неосознанно представлял себе, как когда-нибудь буду точно так же кружить… тогда, раньше, в моих мечтах в этот момент была Лили. А теперь, в реальности, в моих крепких объятиях, в воздухе в самом центре озера была Тина, моя жена, с любовью смотревшая на меня. И я полностью растворялся в ней.
