По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор, —

Безымённой здесь с тех пор.

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах

Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,

И чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:

«Это гость лишь запоздалый у порога моего,

Гость какой-то запоздалый у порога моего,

Гость — и больше ничего».

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.

«Извините, сэр иль леди, — я приветствовал его, —

Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,

Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,

Что я вас едва услышал», — дверь открыл я: никого,

Тьма — и больше ничего.

Тьмой полночной окружённый, так стоял я, погруженный

В грёзы, что ещё не снились никому до этих пор;

Тщетно ждал я так, однако, тьма мне не давала знака,

Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»

Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»

Прошептало, как укор.

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери

И услышал стук такой же, но отчётливей того.

«Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней,

Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,

Это ветер стукнул ставней у окошка моего, —

Ветер — больше ничего».

Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,

Шумно оправляя траур оперенья своего;

Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твёрдо;

С видом леди или лорда у порога моего,

Над дверьми на бюст Паллады у порога моего

Сел — и больше ничего.

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,

Видя важность чёрной птицы, чопорный её задор,

Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый чёрен,

О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простёр,

Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простёр?»

Каркнул Ворон: «Nevermore».

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,

Хоть ответ её без смысла, невпопад, был явный вздор;

Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,

Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,

Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,

Птица с кличкой «Nevermore».

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти

Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.

Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,

И шепнул я вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,

Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,

И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,

Перенял он это слово от хозяина такого,

Кто под гнётом рока злого слышал, словно приговор,

Похоронный звон надежды и свой смертный приговор

Слышал в этом nevermore».

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,

Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,

Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,

Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,

Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,

Хриплым карком: «Nevermore».

Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,

Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,

Тусклой люстрой освещённый, головою утомлённой

Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,

Ах, она здесь не склонится на подушку на узор

Никогда, о, nevermore!

Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма

И ступили серафимы в фимиаме на ковёр.

Я воскликнул: «О несчастный, это Бог от муки страстной

Шлёт непентес-исцеленье от любви твоей к Линор!

Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!

Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор

Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,

Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,

Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!

Если только бог над нами свод небесный распростёр,

Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несёт со всеми,

Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор —

Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

«Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! —

Я, вскочив, воскликнул: — С бурей уносись в ночной простор,

Не оставив здесь, однако, чёрного пера, как знака

Лжи, что ты принёс из мрака! С бюста траурный убор

Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!»

Каркнул Ворон: «Nevermore!»

И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,

С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;

Он глядит в недвижном взлёте, словно демон тьмы в дремоте,

И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простёр,

И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.

Никогда, о, nevermore!

— Как-то мрачновато… — задумчиво протянул я, когда она закончила чтение. — А что, вороны на самом деле могут говорить?

— Том, ворон в этом произведении — это всего лишь символ! — недовольно ответила Тина и уже хотела встать с моих колен, но я удержал её в объятиях и ещё крепче прижал к себе.

— Хорошо, я понял, ворон — это символ… — улыбнувшись, прошептал я над самым её ухом и поцеловал в щёку.

— Да, именно, — тихо проговорила Тина, на секунду зажмурившись от удовольствия. — И, к твоему сведению, вороны — очень умные птицы. И они действительно могут повторять за человеком слова.

— Поэтому ты иногда прогуливаешься до Тауэра и наблюдаешь за ними? — легко целуя её лицо, шёпотом полюбопытствовал я.

— Всё-то ты знаешь… — притворно возмутилась она, наслаждаясь моими поцелуями. — Может, заведём себе одного?

— Тина, ты в своём уме? — я отстранился от неё и внимательно посмотрел ей в глаза: — Мы бываем дома хорошо, если двое суток в неделю, суммарно, кто за ним смотреть будет всё это время? Или ты хочешь добавить Паттерсону лишней работы?

— Нет, не хочу… — как маленькая девочка вздохнула та. — Просто мне действительно нравятся эти птицы…

— Значит, если бы ты училась в Хогвартсе, то…

— То я бы умоляла взять меня в Когтевран, — с улыбкой на лице закончила предложение Тина.

— Всё понятно… — рассмеялся я и снова крепко прижал её к себе. — Знаешь, с твоим умом у тебя есть все шансы учиться там.

— Да, конечно, все шансы, — теперь была очередь Тины громко смеяться, — кроме того, что я абсолютно не умею колдовать и по паспорту мне целых сорок восемь лет.

— Сколько? — я впервые услышал, сколько же Тине реально было лет по документам. — Неужели я взял в жёны такую старушку? Хочешь сказать, что официально ты старше меня на пятнадцать лет?

— Не притворяйся, что ты не подозревал об этом! — закатив глаза, ответила она. — Когда ты только поступил на обучение в университет, я уже оперировала…

— Знаю, знаю… — снова шептал я ей на ухо, покрывая нежную кожу шеи поцелуями. — Я знаю, сколько тебе на самом деле лет, можешь не повторять. Но ты в последнее время совсем не выглядишь на этот возраст… Мне даже кажется, что, когда мы познакомились, ты выглядела намного старше…