«Похожи на кроссовки, всё-таки, но в них может жить сразу вся кошачья семья», — подсказал внутренний голос.

Свой хот-дог крановщик захомячил за пару укусов. И крошек не осталось. Учитывая размер морды-лица для Стасяна любая порция еды в руке автоматически превращалась в формулу: «раз-два-нету».

Кроссовки пятидесятого размера оказались в единственном экземпляре во всём торговом центре. Выбирать фасон и форму не приходилось, дали чёрные — радуйся. И так набегались, всполошив весь персонал. Но зато в подарок вручили носки. Всё равно без потерь снять уже не реально, да и пятно от противогрибковой мази само себя не смоет.

Припарковавшись, оба бодро шагали по улице к знакомой Сталинке между луж. Боря, попеняв себе, что так и не успел облагородить округу, торопливо набирал цифры на домофоне.

Но словно по закону подлости, вновь никто не отвечал.

— Борь… ты грешник что ли? — вздохнул Стасян, снова припоминая карму. — Покайся, пока не поздно. А то молния ёбнет. Улыбнуться не успеешь.

— Да какой я тебе грешник? С такой жизнью я — мученик! — ответил Глобальный и из подъезда вышла старушка, отворив дверь.

Это походило на призыв ангела-хранителя по запросу, если бы тот не носил авоську и не кутался в платок. Только соседка при виде крановщика перекрестилась со словами:

— Свят-свят! — и пристально посмотрела на обоих, ожидая пока задымятся.

Оба в преисподнюю проваливаться не стали, но зато поблагодарили и прошмыгнули внутрь. Затем поднялись на этаж Степаныча. Но и звонок в дверь ничего не дал. Тишина в ответ.

Вспоминая, что ключ от дома остался в барсетке у Дарьи, Боря пробурчал:

— А может и грешник… С контейнером как-то не очень получилось. Но я не по своему умыслу! Ты же мне веришь?

— А что получилось? — округлил монобровь Стасян и тут же добавил. — Или не получилось?

Обычно бровей у Стаса было ровно две. Густых как щётка для чистки обуви в гуталине, но теперь между промежутком собрались капли дождя и сгладили впечатление раздельности.

— Ну, — протянул Боря, прикидывая что можно рассказать, чтобы товарищу по несчастью не пришлось против него свидетельствовать. — Не тот мы вначале контейнер забрали. А потом тот, но обратно уже не переиграть, а то спросят.

— Я тоже подумал, куда тебе столько гречки? Но мы же всё исправим? — с надеждой в глазах взглянул на него Стас, которого по жизни ещё ни разу не назвали Станиславом за пределами семьи. И даже не думали спрашивать отчества при знакомстве.

Стасян, да Стасян. Он и сам привык, что так правильно и единственно верно.

— Так это самое… — протянул Боря. — Провизию можно детям раздать по детским домам. И прочим голодающим… Африки?

Боря невольно вспомнил про удава, который в теории мог его съесть и поморщился.

— В смысле голодающим? — не понял и Стасян. — У них же бананы растут.

— Это в Эквадоре, — припомнил Боря, чётко помня, что покупал эквадорские, но возможно, по ценам африканских. Потому что чёрт ногу сломит в этой логистике.

Стасян брови сжал, воду выдавил и вновь отдалённо стал похож на человека. А всё от вопроса:

— А в Африке на растут что ли?

А Боре уже всё равно где бананы растут. С делами бы разобраться.

— Почём мне знать, Стасян? Про Африку я только из детской песенки знаю.

— Что гулять там нельзя? Иначе крокодил лишнее отхватит?

— Да, но то сказки. А вот с конвейерном сложнее будет. На место вернуть без палива не получится, — подытожил Боря, снова звоня и звоня, пока не открылась соседская дверь.

Хорошо знакомый по прошлой не вполне дружелюбной встрече мужик с пометкой «сосед» распахнул дверь. Вид недовольный.

Поигрывая пальцем, распахнул дверь на весь порог и протянул поучительно:

— А-а, ты опять? Всё не успокоишься? Так и хочешь у старика квартиру отжать?

Стасян брови домиком сделал. Посмотрел вопросительно, губы сложив в знак вопроса.

— Да с чего бы?! — начинал терять терпение Борис.

В жар бросило от возмущения. Перед товарищем неудобно. Только что уверял, что чист перед дедами. Тут же оклеветали.

— Как с чего? — забубнил мутный сосед. — То хвостиком вьёшься за Степанычем, то пропадешь на недели! А теперь вон с грузчиком пришёл! Всё обнести хотите? Фуры, поди подогнал уже? У, кровопийцы!

— Слушай, не до тебя сейчас, — устало ответил Боря, едва сдерживая колкие слова в ответ.

Скажет так, что не сразу отойдут непричастные. А причастный может и в мир иной отойти. Но уже не от слов, а от дела. Потому что нечего рабочих людей доводить.

Но возраст уважать надо. Поэтому руки Боря не поднимал. Зато изнутри ударило: стресс взял в оборот. Началась мигрень. Надавило на виски так, что даже немного замельтешило в глазах.

«Опять эти нервы», — подсказал внутренний голос.

Стараясь глубже дышать, Боря только спросил:

— Где Степаныч?

— Ведомого где… на стакане, — ответил сосед и дверь закрыл.

Едва Боря принялся колотить по стене мастера-сантехника от гнева и негодования добавляя:

— Степаныч, как же так?!

Как сосед снова открыл дверь, прошоркал тапочками до двери соседской и показательно достал ключ.

— Чего молотишь? — буркнул он. — Не ты ставил, не тебе выбивать. Что за молодёжь? Торопитесь постоянно куда-то.

— Да не собираюсь я дверь выбивать! — процедил сквозь зубы Борис. — Ему там может помощь нужна?!

— Может и нужна, — прикинул сосед. — Но тебя не знаю. Если увижу с вещами, сразу звоню в полицию. Понял меня?

— А если мои вещи? — только и спросил Боря, с одной стороны не собираясь терять зацепку по проникновению в дом без взлома, а с другой, в раба обстоятельств превращаться. Лучше сразу узнать, насколько человек рядом кукухой поехал в своей паранойе. Он тебе всё сам и обозначит.

«Раньше таких управдомами назначали. Время ушло, а самомнение осталось», — подсказал внутренний голос: Однако, Степаныч важней. Не до выяснений отношений с подозрительными личностями».

— Следствие разберётся, — ответил важно сосед и с видом вершителя судеб вставил ключ в замочную скважину и провернул замок. — Время покажет кто есть кто. А кто и совсем никто. Понял? Никитка пожил. Никитка знает.

— Да понял, понял уже. Открывай давай!

— В церковь что ли сходи, свечку поставь… покайся, — прошептал над ухом Стасян, не собираясь подливать масла в огонь распрей, но немного придерживая Борю, чтобы тот не сорвался на стариков соседских. — Контейнеры тыришь, дедов обворовываешь. Чего я ещё о тебе не знаю? Ты же не из этих?

— Их которых?

— Ну, которые и вашим и нашим.

— Так я ни тем, ни этим, — тут же обозначил Боря, но тут же прищурился.

Дошло.

Стасян захохотал. Вне зависимости от того, как бы не стоял или сидел крановщик, всегда получалось, что говорил над ухом Глобального. Что в салоне автомобиля, что бродя между луж во дворе, что на лестничной площадке.

— Всё не так однозначно! — заверил Боря.

Они вошли внутрь и по ноздрям ударил кислый, затхлый запах. Глобальный прекрасно его помнил. От такого недавно избавлял эту квартиру. И вот — опять.

«Или снова?» — добавил внутренний голос, только усиливая мигрень.

На повторение сюжета намекала батарея бутылок, что начиналась сразу в прихожей, затем тянулась по коридору в зал. Не в шеренгу, как раньше, но одна за другой.

— Степаны-ы-ыч, ну что ты твори-и-и-ишь? — протянул Боря обречённо и зашёл в зал.

Старик сидел за столом с баяном в руках и храпел, явно взяв антракт между концертами одного актёра.

Откуда взялся баян — вопрос всех вопросов. Раньше Боря его не наблюдал и в шкафах квартиры, и на антресолях, и на балконе. Но по отсутствию телевизора можно было предположить, что произошёл материально-культурный обмен. За счёт которого каждый остался при своих.

При суете гостей Степаныч проснулся, тут же раздвинул меха и выдал хриплым, но вполне живым голосом, подстраиваясь пальцами под кнопки:

— А-а, смерть моя пришла? Ну присядь, чернобровая. Щаз это… исполню на дорожку и пойдём. Признаться, порядочно заебался. Долго ты.