– Добрый вечер, мистер Рингвуд. Вас беспокоит доктор Феррами с факультета психологии университета Джонс-Фоллз. Двое из моих испытуемых были пациентками вашей клиники двадцать три года тому назад. И мне бы очень хотелось взглянуть на их карты. Разрешения от пациенток я готова выслать вам факсом заранее… Да, это очень поможет в наших исследованиях. Что, если я приеду завтра?… Ну, скажем, к двум часам дня?… О, вы очень любезны… Да, непременно. Спасибо. До свидания.

– Клиника по искусственному оплодотворению, – задумчиво протянул Стив. – Послушайте, а ведь в той газете, что я принес, вроде бы говорится, что «Дженетико» владеет целой сетью таких клиник…

Джинни уставилась на него с разинутым от изумления ртом.

– О Господи, – тихо пробормотала она. – Ну да, конечно!…

– Интересно, есть ли здесь какая-то связь?

– Готова спорить, что есть, – кивнула Джинни.

– Но если так, тогда…

– Тогда получается, что Беррингтон Джонс может знать о тебе и Деннисе гораздо больше, чем все мы, вместе взятые!

Ну и денек выдался, черт бы его побрал! Слава Богу, что закончилось все более или менее благополучно. Так думал Беррингтон, выходя из душа.

Он взглянул на себя в зеркало. Что ж, для пятидесятидевятилетнего мужчины он находится просто в прекрасной форме: поджарый, спина прямая, слегка загорелая кожа, почти плоский живот. И волосы на лобке темные – правда, лишь потому, что он подкрашивал их, желая скрыть предательскую седину. Он мог раздеться перед женщиной, не выключая света, ему нечего было стыдиться.

День начался с уверенности в том, что ему удалось сломить Джинни Феррами. Но не тут-то было. Она оказалась крепким орешком, как, впрочем, он и предполагал. Недооценивать ее нельзя.

На обратном пути он заехал к Престону Барку и рассказал о самых последних событиях. И Престон, как всегда, начал нервничать и высказывать самые пессимистические предположения относительно дальнейшего развития событий. И Беррингтон теперь ехал домой в мрачном настроении. Но едва он переступил порог, как зазвонил телефон. Это был Пруст. Он дал понять, что говорил с Дэвидом Крином и тот обещал помочь. Причем собирался взяться за дело безотлагательно.

Беррингтон энергично растерся полотенцем, затем надел голубую хлопковую пижаму, а поверх нее – махровый халат в сине-белую полоску. У Марианны был сегодня выходной, но она оставила в холодильнике ужин: цыпленок по-провансальски. Так, во всяком случае, сообщалось в ее записке, написанной аккуратным детским почерком. Беррингтон сунул кастрюлю в духовку и налил себе стаканчик виски. Едва он успел отпить глоток, как снова зазвонил телефон.

Это была его бывшая жена Вивви.

– Если верить «Уолл-стрит джорнал», ты у нас скоро разбогатеешь, – сказала она.

Он живо представил ее себе: высокая подтянутая блондинка под шестьдесят, сидящая на террасе своего дома в Калифорнии, глядя, как солнце садится в океан.

– Никак собралась ко мне вернуться?

– Я думала об этом, Берри. Думала серьезно целых десять секунд. А потом поняла, что даже ста восьмидесяти миллионов долларов для этого недостаточно.

Он расхохотался.

– Нет, правда, Берри, я за тебя рада.

Он знал, что говорит она вполне искренне. У нее самой было много денег. Уйдя от него, она занялась недвижимостью в Санта-Барбаре, и бизнес шел более чем успешно.

– Спасибо.

– Но что ты будешь делать с такой кучей денег? Оставишь нашему мальчику?

Их сын учился на аудитора.

– Ему это не нужно. Он и без того скоро сколотит себе состояние. Нет, часть денег придется дать Джиму Прусту. Он собирается баллотироваться в президенты.

– А что ты получишь взамен? Хочешь стать послом США в Париже?

– Нет. Рассчитываю на должность министра здравоохранения.

– Эй, Берри, ты никак серьезно! Но наверное, по телефону об этом лучше не говорить.

– Ты права.

– Извини, мне пора. Звонят в дверь, мой кавалер явился. До свиданья, милое созданье! – Это была их старая семейная шутка.

– До скорой встречи, огуречик! – ответил он в том же тоне и повесил трубку.

И вдруг он понял: его огорчает тот факт, что Вивви отправилась сегодня с кем-то на свидание, пока он сидит в одиночестве дома и пьет виски. Он понятия не имел, кто бы это мог быть. После смерти отца, уход Вивви был самым болезненным событием в его жизни. Нет, он не винил жену за это. Ушла она только потому, что он без конца изменял ей. Но Беррингтон любил ее и даже сейчас, спустя тринадцать лет после развода, не переставал скучать по ней. И тот факт, что он сам был виноват в том, что их брак распался, лишь усиливал его тоску. Разговор по телефону живо напомнил ему о том, как весело они с Вивви проводили время.

Он включил телевизор и, пока разогревался ужин, смотрел выпуск новостей. Кухню наполнили ароматы трав, которые добавила в блюдо Марианна. Повариха она, надо признать, отменная. Возможно, потому, что Мартиника была французской колонией.

Он открыл духовку, но тут снова зазвонил телефон. На сей раз это был Престон Барк. Голос у него дрожал.

– Только что говорил с Диком Мински из Филадельфии, – задыхаясь, пролепетал он. – Джинни Феррами завтра едет в клинику «Эйвентайн».

Беррингтон тяжело опустился на стул.

– Матерь Божья, – пробормотал он. – Что ей там понадобилось?

– Понятия не имею. Самого Дика там сегодня не было, с ней говорил дежурный ночной смены. Но она рассказала о каких-то своих испытуемых, которые проходили там курс лечения, и спросила, можно ли взглянуть на медицинские записи. Обещала выслать разрешения от этих людей по факсу и сказала, что будет там в два часа дня. Нам еще повезло, что Дик по чистой случайности позвонил сегодня вечером в клинику и ему сообщили об этом.

Дик Мински работал в «Дженетико» со дня ее основания, с начала семидесятых. Тогда он был всего лишь рассыльным, сегодня же занимал пост главного управляющего клиникой. Правда, он никогда не входил в круг избранных – лишь Джим, Престон и Беррингтон удостоились этой чести, – но тем не менее знал, что в истории компании имелись свои тайны. И потому автоматически отреагировал на это сообщение.

– И что же советует Дик?

– Ну разумеется, постараться отменить это посещение. А если она все-таки там появится, просто не пускать ее, вот и все. Сказать, что никто не даст ей ознакомиться с этими материалами.

Беррингтон покачал головой:

– Этого недостаточно.

– Почему?

– Да потому, что это лишь подогреет ее интерес. И она попробует найти другой доступ к файлам клиники.

– Какой, например?

Беррингтон вздохнул. Нет, у старины Престона напрочь отсутствует воображение.

– Будь я на ее месте, то первым делом позвонил бы в «Ландсманн», подозвал бы к телефону секретаря Майкла Мейдигана и посоветовал бы ему поинтересоваться документами клиники «Эйвентайн» за последние двадцать три года. А уж потом решать, стоит ли заключать сделку с «Дженетико». И он сразу же станет задавать вопросы, верно?

– Ну и что же ты предлагаешь? – нервно спросил Пруст.

– Думаю, нам следует уничтожить всю картотеку, которая велась с начала семидесятых.

Пауза.

– Но, Берри, все эти записи – они просто уникальны! С чисто научной точки зрения они бесценны и…

– Думаешь, я этого не понимаю? – рявкнул в ответ Беррингтон.

– Должен быть какой-то другой выход.

Беррингтон тяжело вздохнул. Новость встревожила его не меньше, чем Престона. Ведь у него была заветная мечта. Однажды, возможно, через много-много лет, кто-нибудь напишет об их смелом эксперименте, об их уникальных научных достижениях, и мир поймет, что они были настоящими гениями. У него просто сердце разрывалось при мысли о том, что свидетельства их гениальности, блестящего ума и многолетнего труда могут быть уничтожены. Но теперь это, похоже, неизбежно.

– Пока записи существуют, они представляют для нас угрозу. Их следует уничтожить, и чем скорее, тем лучше. Прямо сейчас, немедленно!