Джинни последовала за ним.

Это была типичная квартира студента: гостиная объединена со спальней, маленький закуток вместо кухни, крошечная ванная. Обставлена она была всякой рухлядью: туалетный столик из сосны, пластиковый обеденный стол, три разнокалиберных кресла, провалившийся диван и большой старый телевизор. В квартире давно не убирали, постель была не застлана. Словом, ничего представляющего хоть какой-то интерес.

Джинни затворила за собой входную дверь.

Молдвин сказал:

– Только, пожалуйста, не трогайте ничего. Не хочу, чтобы он заподозрил, что я сюда заходил.

Джинни задавалась вопросом: что именно она хочет здесь обнаружить? План здания спортзала или котельной с табличкой «Насиловать здесь»? Он даже не прихватил с собой в качестве сувенира нижнее белье Лизы. Может, он перед этим выслеживал ее на протяжении нескольких недель и делал снимки? Тоже вряд ли. Или собирал небольшую коллекцию уличающих его предметов, например, губную помаду, счет из ресторана, обертку от шоколадки, какой-нибудь конверт или листок бумаги с ее адресом?

Она осмотрелась и постепенно начала понимать, что представляет собой этот Харви Джонс. На одной стене висел плакат, вырванный из какого-то журнала для мужчин: голая женщина с выбритым лобком и колечком в срамной губе. Джинни поежилась и стала рассматривать предметы на полках: книга «Сто дней Содома» маркиза де Сада, коллекция порнокассет с названиями типа «Боль» и «Экстрим». Было здесь и несколько учебников по экономике и бизнесу.

– Могу я взглянуть на его одежду? – спросила она Молдвина.

– Конечно, почему нет? – ответил тот.

Она стала открывать шкафы и ящики. Одевался Харви, как и Стив, немного консервативно для своего возраста. Хлопковые брюки, свитера и кардиганы, твидовые пиджаки, рубашки-батники, кожаные туфли на шнуровке и мокасины.

Холодильник был пуст, если не считать двух упаковок пива в банках и пакета молока. Очевидно, Харви дома не ел. Под кроватью валялась спортивная сумка, в ней – ракетка для тенниса и грязное полотенце.

Джинни была разочарована. Место, где проживал этот монстр, ничем не отличалось от обиталищ большинства других, вполне нормальных молодых людей. Не считая, разумеется, этой чудовищной порнографической картинки на стене.

– Ну вот и все, – сказала она Молдвину. – Не уверена, что нашла то, что искала.

И тут вдруг она увидела это. На крючке рядом с входной дверью висела красная бейсболка.

Джинни тут же воспрянула духом. Я была права, я нашла этого ублюдка! И вот доказательство! Она присмотрелась. Спереди белыми буквами было написано: «Охрана». Она с трудом подавила желание пуститься в пляс перед удивленным Молдвином.

– Что-то нашли, да?

– На подонке была эта кепочка, когда он насиловал мою подругу. Ладно, пошли отсюда.

Они вышли из квартиры, Молдвин запер дверь. Джинни крепко пожала ему руку.

– Просто слов не хватает, чтобы сказать, насколько я вам благодарна. Это очень важно, поверьте.

– Что собираетесь теперь делать? – спросил он.

– Вернусь в Балтимор и позвоню в полицию.

Она мчалась по шоссе и размышляла о Харви Джонсе. Зачем он ездит в Балтимор по воскресеньям? Повидаться с девушкой? Возможно. Или же, скорее всего, у него там родители. Многие студенты уезжают на уикэнды к родителям, отвозят грязное белье. Возможно, он и сейчас торчит в Балтиморе, поедает мясное рагу, приготовленное матерью, или смотрит с отцом футбольный матч по телевизору. Может, на пути домой он выберет себе очередную жертву?…

Интересно, сколько Джонсов проживает в Балтиморе? Тысячи?… Одного она, разумеется, знает, это ее бывший босс. Профессор Беррингтон Джонс…

О Боже мой! Джонс! Она была так потрясена этой мыслью, что пропустила поворот. Харви Джонс может быть сыном Беррингтона Джонса.

Ей вспомнился жест Харви, когда он зашел в кафе в Филадельфии. Он разгладил бровь кончиком указательного пальца. Ее все время беспокоила эта деталь, она знала, что уже видела это где-то, вот только никак не могла припомнить, где именно. И потом еще подумала, что, должно быть, замечала тот же жест у Стива или Денниса. Но теперь она вспомнила. В точности так же делал Беррингтон. Он разглаживал бровь кончиком указательного пальца. И Джинни всегда почему-то раздражал этот жест. Но другим клонам он был несвойствен, хотя все они, например, закрывали дверь ногой. А вот Харви перенял эту привычку у отца.

Возможно, он сейчас в доме у Беррингтона.

55

Престон Барк и Джим Пруст приехали к Беррингтону примерно в поддень. Сидели у него в кабинете и пили пиво. Этой ночью никто из них почти не спал, а потому выглядели они измотанными. Марианна готовила ленч, с кухни доносились аппетитные запахи, но даже это не могло поднять настроение у пресловутой троицы.

– Джинни говорила с Хэнком Кингом и матерью Пера Эриксона, – сказал Беррингтон. – Других проверить просто не успел, но смею вас уверить, она очень скоро доберется и до них.

– Давайте будем реалистами, – заметил Джим. – Что конкретно она успеет сделать к завтрашнему утру?

Настроение у Престона Барка было такое, что впору вешаться.

– А я вам скажу, что бы я сделал на ее месте к завтрашнему утру, – вставил он. – Раззвонил бы повсюду о своем открытии, привез бы, если б получилось, двух или трех мальчишек в Нью-Йорк и заявился бы с ними на телепередачу «С добрым утром, Америка». На телевидении просто обожают близнецов.

– Боже упаси!… – пробормотал Беррингтон.

К дому подкатила машина. Джим выглянул из окна и сказал:

– Старый, ржавый «датсун».

– Знаете, мне начинает нравиться первоначальная идея Джима, – заметил Престон. – Надо, чтобы все они исчезли.

– Никаких убийств! – взвизгнул Беррингтон.

– Да не ори ты, Берри, – добродушно произнес Джим. – Если честно, я всегда несколько бравирую, когда говорю, что те или иные люди должны исчезнуть. Было в моей жизни время, когда я мог отдать приказ убить, но оно давно прошло. За последние несколько дней мне пришлось просить своих старых друзей об услуге, и хотя все они откликнулись на мою просьбу, всему есть предел.

И то слава Богу, подумал Беррингтон.

– Но у меня есть другая идея, – продолжил Джим.

Двое друзей уставились на него.

– Мы должны подобраться к каждой из восьми семей, но только тихо. Мы признаемся в своих прошлых ошибках. Скажем, что тогда, в клиниках, вреда никому не причинили, а умолчали об эксперименте лишь потому, что хотели избежать ненужной огласки. И предоставим каждой семье компенсацию в один миллион долларов. Будем выплачивать эту сумму на протяжении десяти лет, но только при условии, что они будут держать язык за зубами. А если станут болтать, выплаты тут же прекратятся. Чтоб и слова не смели говорить. Никому – ни прессе, ни Джинни Феррами, ни другим ученым.

Беррингтон задумчиво кивнул:

– А знаешь, похоже, это может сработать. Кто же откажется от миллиона долларов?

– Лорейн Логан, вот кто, – сказал Престон. – Ей нужно доказать невиновность сына.

– Ты прав. Она бы и от десяти миллионов отказалась.

– У каждого своя цена, – сказал Джим. Похоже, он вновь обрел прежнюю самоуверенность и наглость. – Да и потом, что она сделает одна, не вступив в союз с двумя-тремя другими родителями?

Престон закивал. Беррингтон немного воспрянул духом. Должен быть способ заткнуть рот этим Логанам. Однако одна опасность все же существовала.

– Что, если Джинни сделает это достоянием гласности в ближайшие сутки? – заметил он. – Тогда «Ландсманн» наверняка отложит оформление сделки до выяснения всех обстоятельств. Да и потом, где у нас несколько миллионов долларов?

Джим откашлялся.

– Мы должны знать, каковы ее намерения, как много ей удалось узнать и как она планирует поступить.

– Легко сказать, – вздохнул Беррингтон. – Как это сделать?

– А я знаю как, – сказал Джим. – У нас есть один человек, которому ничего не стоит завоевать доверие этой девки, а потом выяснить, что у нее на уме.