– Предупреждаю вас!

– Конечно, прежде чем ехать в «Плазу», они заказывают номера по телефону... Это очень удобно, никакой суеты, никаких тревог, никакого беспокойства... Все очень предусмотрительно, с полной гарантией... Вы просто не поверите, амиго, когда я вам расскажу, в какие они там играют игры.

Тривейн резко поднялся с места и направился к двери. Однако негромкий голос де Спаданте остановил его.

– У меня есть, – услышал он, – данное под присягой письменное свидетельство охранника одного из самых респектабельных отелей. Он давно там работает и знает всех таких женщин, в том числе и вашу жену... Конечно, это безобразное утверждение, зато правдивое...

– Вы грязный человек, де Спаданте.

Это единственное, что смог придумать в тот момент Тривейн.

– Вот это мне нравится больше, чем «ненужный», амиго, звучит сильнее, приятней... Вы понимаете, что я имею в виду?

– Вы закончили?

– Почти. Хочу, чтобы вы поняли; о ваших личных проблемах не узнает никто. И это обеспечу я... Ни газеты, ни радио, ни телевидение ни о чем даже не заикнутся. Все будет тихо и спокойно. Хотите знать почему?

– Могу догадаться...

– Конечно, можете... Но я все же скажу... Только потому, что вы намерены вернуться в Вашингтон и прикрыть свой маленький подкомитет! Вы напишете прекрасный доклад, после которого на паре запястий щелкнут наручники, а еще парочка друзей подаст в отставку. Мы подскажем вам, кто именно... Улавливаете?

– А если я откажусь?

– Да Бог с вами, амиго! Вы что же, хотите подвергнуть своих близких всем этим унижениям? Вспомните о старичке из Кос-Коба и обо всех фотографиях вашего пьяного сына! На страницах газет они будут смотреться ужасно! А если добавить сюда пачку героина стоимостью в двести тысяч долларов, которую нашли полицейские? Понимаете, о чем я? Ведь они не смогут отказаться... Я уж не говорю о вашей прелестной жене в отеле «Плаза»! Охранник, в прошлом весьма уважаемый офицер полиции, описал все как было! Вы не захотите даже взглянуть на это, уверен! Как видите, я вспомнил все, в том числе алкогольные проблемы вашей супруги. Впрочем, это весьма актуально и сейчас, и нам известен врач, который помог вашей жене несколько лет назад. Вы ведь знаете, что думают люди: они никогда не верят до конца тем, кто бросил пить, потому что всегда существует возможность возврата. А вдруг ваша жена как раз из таких? Вдруг одно пагубное пристрастие она заменила другим? Да вы сами знаете, амиго, что думают люди в таких случаях!

– Все, что вы мне сказали, – ложь!

– Ну, конечно, вы отрицаете! Но ведь все, что я сказал, – серьезно, Тривейн. Очень серьезно. Понимаете, что я имею в виду? Однажды я прочитал в какой-то книге, что обвинения, особенно с коротким обоснованием и малым количеством фотографий печатаются всегда на первой странице. А опровержения занимают лишь пятидесятую, рядом с рекламой салями... Так что выбирайте, мистер Тривейн, только сначала обдумайте все хорошенько.

По толстым губам сицилийца пробежала улыбка, удовлетворенная ненависть пылала в крошечных глазках под тяжелыми веками.

– Похоже, вы долго ждали этого момента, де Спаданте!

– Всю мою жизнь, сопливая свинья! А теперь убирайся вон и делай, как я тебе говорю!

Когда Роберту Уэбстеру позвонили из офиса Белого дома, он сразу понял, что речь идет о чем-то срочном. Звонивший сообщил, что должен передать ему личное послание Арона Грина. Дело не терпит отлагательства. Уэбстер должен встретиться с посланцем в течение часа, то есть не позднее трех часов дня.

Они договорились встретиться в Джорджтауне, в ресторане виллы «Д'Эсте», представлявшей собой какую-то идиотскую шестиэтажную смесь викторианского стиля и архитектуры итальянского Возрождения. Ресторан славился своими обедами для многочисленных туристов, поэтому никто из жителей Вашингтона не приезжал сюда днем – только поздно вечером, когда ни один турист не мог попасть в ресторан без рекомендации своего сенатора.

Уэбстер приехал первым и поднялся на второй этаж, в коктейль-холл. Настроение было скверным. Может, потому, что никогда еще он не играл роль ожидающего? Тот, кто ждет, часто теряет контроль над ситуацией: обычно приходится выслушивать унизительные и отвлекающие от дела объяснения причин опоздания.

Эмиссар Арона Грина опоздал на пятнадцать минут. Он говорил отрывистыми короткими фразами, вроде оправдываясь, но тем не менее снисходительно. По его словам, ему предстояло провернуть за один день в Вашингтоне несколько дел Грина. И теперь он был готов потратить какое-то время, чтобы обсудить все проблемы.

Слушая его уверенную, непринужденную речь, Уэбстер вдруг понял, почему чувствует себя не в своей тарелке. Этот парень от Грина был самым обыкновенным курьером и он, Уэбстер, – тоже. Он был относительно молод – так же, как Уэбстер, и, как видно, так же блуждал по лабиринтам мира экономики, по запутанным коридорам политической власти. Оба они умели складно говорить, уверенно держались в обществе, были строги к подчиненным и повиновались начальству.

Но между ними существовала огромная разница, и оба знали об этом. Посланец Грина действовал с позиции силы, чего никогда не умел делать Роберт Уэбстер.

Что-то произошло, что-то изменилось, сказавшись на Уэбстере и занимаемом им положении. Было принято какое-то решение, но где? На приватной встрече или, может быть, частном обеде?

Этот эмиссар был вестником несчастья и причиной тревоги. В нем почувствовал Бобби Уэбстер первые симптомы краха своей карьеры.

Впрочем, Уэбстер и так знал, что путь, на который он вступил, ведет в никуда. Ему не удалось сделать того, что требовали обстоятельства, и лучшее, на что он мог надеяться, – сохранить все, что удастся, и уйти в отставку.

– Мистер Грин весьма озабочен, Бобби. С ним не проконсультировались, когда принимали решения. А ему хотелось бы иного. Он ждал информации, поскольку Тривейн совершенно непредсказуем...

– Но мы дискредитируем его, связав с де Спаданте. Вот и все! И тогда его подкомитету конец... Разве это так сложно?

– Кто знает... Мистер Грин полагает, что Тривейн может повести себя совсем не так, как вы ожидаете... И тогда все осложнится.

– Вероятно, мистер Грин получил не совсем четкое представление о ходе дел! Нам совершенно не важно, как будет реагировать Тривейн, ведь речь идет не о каких-то четких обвинениях... Так, всего лишь предположения. К тому же никто из нас не будет упомянут... Его обвинят лишь в неэффективности деятельности подкомитета!

– Из-за связей с де Спаданте?

– И это не голословное утверждение! У нас есть кое-какие фотографии. Хорошие снимки! Чем больше смотришь на них, тем больше они обличают... Ни у кого не возникнет сомнений, что они сделаны в гринвичской больнице. Родерик Брюс напечатает первый через два дня!

– После того, как де Спаданте окажется в Нью-Хейвене? – жестко взглянул на Уэбстера посланец Грина, и тон его был почти оскорбителен.

– Да!

– Но ведь затем о де Спаданте начнут болтать во всевозможных известиях и новостях, не так ли? Его необходимо убрать с шахматной доски, понимаете?

– Это решение его сподвижников, по сути дела, приказ... Но мы не имеем к нему отношения, хотя последствия могут оказаться выгодными для нас...

– Мистер Грин так не думает!

– Это решение людей из преступного мира. Если мы даже захотим, мы не сможем остановить их... А с фотографиями, подтвержденными показаниями врачей из гринвичской больницы, Тривейн влипнет в историю! Так что с ним будет покончено...

– Мистер Грин полагает, что это подход упрощенный!

– Да нет же! Никто ведь ни о чем не заявит, никто ничего не будет требовать! Как вы не понимаете? – уже с нетерпением воскликнул Уэбстер.

Бесполезно... Их беседа была каким-то ритуальным танцем. Самое большее, на что мог рассчитывать Уэбстер, так это на то, что посланец Грина изложит шефу – для собственной защиты – хотя бы общее, стратегическое направление его мыслей и старый еврей, увидев преимущества стратегии Уэбстера, изменит свое решение...