Именно так и должно быть. Это только справедливо: это счет за Алекса... Дорогого, нежного Алекса...

Брюс читал страницу за страницей, смакуя разящие, словно удар кинжала, слова. Да, это статья, о которой мечтает всю жизнь каждый журналист: повествование об ужасных событиях, им предсказанных. Он расскажет о них первым, снабдив факты неопровержимыми доказательствами...

Нежный и одинокий Алекс... Застенчивый Алекс, интересовавшийся лишь своей любимой античностью и, конечно, им, Брюсом.

Он и в самом деле любил Родерика Брюса. Но все это уже в прошлом.

Алекс никогда не называл его Родом или Родериком: всегда – Роджером. И часто повторял, что настоящее имя Брюса сближает их еще больше. «Роджер, – говорил он, – прекрасное имя, мягкое и чувственное...»

Вскоре Брюс добрался до последней страницы.

"...и какие бы слухи, – читал он, – ни ходили в отношении Аугуста де Спаданте, они остаются только слухами. Он был прекрасным мужем, отцом пятерых ни в чем не повинных детей, которые сегодня, ничего не понимая в случившемся, оплакивают его, лежащего в гробу... Аугуст де Спаданте был отличным солдатом, лучшим доказательством чему являются полученные им в Корее раны...

Трагедия, а я не могу подобрать другого слова, заключается в том, что слишком часто наши граждане, призванные в вооруженные силы, как это случилось и с де Спаданте, втягиваются в кровопролитные сражения, инспирированные честолюбивыми, в высшей степени циничными, полусумасшедшими армейскими мясниками, которые воспитаны на войне, требуют войны и втягивают нас в войны лишь для того, чтобы воплотить в жизнь свои навязчивые идеи.

Один из таких мясников и всадил нож в спину – заметьте, уважаемые читатели, в спину! – Аугуста де Спаданте.

Впрочем, для убийцы, которого зовут Пол Боннер, такое бессмысленное убийство давно уже перестало быть чем-то из ряда вон выходящим. Но к ответу он так и не был призван, ибо имеет надежную защиту. Вполне возможно, что и сам он защищает других.

Так неужели мы, граждане Америки, позволим армии Соединенных Штатов укрывать наемных убийц, позволим этим убийцам решать, кто должен жить, а кто – умереть?"

Улыбнувшись, Брюс сложил листки и потянулся всем своим пятифутовым телом. Затем достал из ящика плотный конверт, вложил в него текст, запечатал конверт и приложил к обеим его сторонам собственную печать, на которой стояло имя: Родерик Брюс.

По дороге в кухню ему попался на глаза китайский ящичек, стоявший на книжной полке. Брюс достал из кармана связку ключей и открыл ящичек.

Письма Алекса...

Адресованные Роджеру Брюстеру и посланные на общий номер одной из центральных почт Вашингтона.

Приходилось быть осмотрительным. Им обойм приходилось быть осмотрительными, но ему – больше, чем Алексу.

Алекс... Достаточно молодой, чтобы быть его сыном – или дочерью, но он не был ни тем, ни другим, а был любовником. Страстный, понимающий, он научил Роджера Брюстера давать выход эмоциям. Алекс... Его первая любовь...

Аспирант Чикагского университета, Алекс был молодым гением, чьи познания в языках и культурах Дальнего Востока в конце концов вылились в блестящей защите докторской диссертации. Он получил стипендию и поехал в Вашингтон, в Смитсоновский центр, но очень скоро данная ему отсрочка от воинской службы кончилась и его призвали в армию. Родерик Брюс не осмелился этому помешать, хотя при мысли о предстоящей разлуке чуть не сошел с ума. Правда, в беседе с некоторыми военными Брюс заметил, что познания Алекса нашли бы применение в Бюро по азиатским делам при Пентагоне. Тогда бы их спокойная, наполненная любовью жизнь могла продолжаться! Однако внезапно, без предупреждения Алексу было приказано явиться на военно-воздушную базу в Эндрюс, чтобы лететь через весь мир в Сайгон.

Родерик Брюс, боясь и за себя, и за своего возлюбленного, подавив страх, пытался выяснить, в чем дело, но ничего не узнал.

А потом от Алекса стали приходить письма. Их разведывательной группе, находившейся в северо-восточной части страны, понадобился, оказывается, переводчик-американец: местным было доверять нельзя. Командование хотело, чтобы это был человек, имеющий представление о религиозных обычаях и традициях местного населения. Компьютер назвал Алекса, и командир подразделения включил его в свою группу. Командиром был майор Боннер, по словам Алекса – самый настоящий маньяк. Майор презирал новобранца, и для Алекса это не было тайной. «Он, – писал Алекс, – ужасный тиран...»

Преследуя новичка, майор был беспощаден и груб, жизнь Алекса стала невыносимой.

И вдруг перестали приходить письма. Неделями Брюс ходил на почту по два, по три раза в день, но их не было. И тогда им овладел ужас.

Наконец имя Алекса появилось в информационном листке Пентагона, среди тридцати восьми другим имен. Именно столько американская армия потеряла за ту неделю... Осторожные расспросы Брюса – от имени обеспокоенных родителей – дали следующий результат:

Алекса взяли в плен в северной части Камбоджи, на границе с Таиландом. Как выяснилось, он участвовал в разведывательной операции под командованием майора, и лишь один Боннер, один из шестерых, остался в живых. Тело Алекса нашли камбоджийские фермеры. Он был казнен... Через несколько месяцев имя Боннера вновь привлекло к себе внимание Брюса – на сей раз в связи с получившим широкую огласку расследованием. Теперь Родерик Брюс знал: он может отомстить за своего возлюбленного, прекрасного, умного, нежного любовника, открывшего ему целый мир чувственного наслаждения. В смерти Алекса повинен мерзавец майор, обвиняемый теперь своими же в том, что присвоил себе право действовать от имени закона.

Охота на Боннера началась с той самой минуты, когда Родерик Брюс заявил издателям, что намерен дать серию статей по Юго-Восточной Азии. Он расскажет в том числе и о тех, кто принимал участие в боях, – в стиле, так сказать, современного Эрни Пайла. О Вьетнаме, кстати, никто так еще не писал.

Издатели пришли в восторг, и недаром: репортажи Брюса из Дананга, Сон-Тоя и дельты Меконга стали одними из лучших об этой войне. В результате издатели получили увеличение тиражей, а Родерик Брюс – имя блестящего журналиста.

Ему понадобилось меньше месяца, чтобы собрать факты для своей первой статьи о майоре Боннере, который находился в те дни в одиночном заключении и ждал приговора военного трибунала. И были к тому основания!

Затем Брюс написал еще ряд статей, и каждая была все более и более резкой. После шести недель, проведенных в Азии, он впервые назвал Боннера «убийца из Сайгона», затем, без всякого милосердия, только так его и величал.

Однако трибунал остался глух ко всем этим разоблачениям, поскольку подчинялся другому ведомству. В результате майора преспокойно освободили и выслали в Штаты, в распоряжение Пентагона.

Но теперь военным придется услышать голос Брюса. Через три года и четыре месяца после смерти Алекса, его Алекса, они должны будут подчиниться его требованиям.

Неуверенность Уолтера Мэдисона раздражала Тривейна.

Накрутив телефонный провод на палец, он все смотрел и смотрел на большую статью в левом нижнем углу первой страницы. Газетный заголовок был весьма красноречив: «Армейский офицер задержан по обвинению в убийстве!»

Не менее красноречивым был и подзаголовок: «Бывший майор специальных сил, обвиненный три года назад в убийствах в Индокитае, обвиняется в зверском убийстве в Коннектикуте».

А Мэдисон продолжал что-то мямлить об осторожности.

– Да пойми же ты, Уолтер, – говорил Тривейн, – он находится в тюрьме по ложному обвинению! И не надо спорить по существу вопроса: сам увидишь, что я прав. А теперь я хочу, чтобы ты согласился быть его защитником!

– Но это слишком сложно, Энди! Ведь существуют особые процедуры, мы их можем и не перепрыгнуть... Ты думал об этом?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, во-первых, вдруг он сам не захочет? А во-вторых, не уверен, что смогу его защищать: думаю, что мои партнеры будут категорически против!