К тому времени, как я наелся, и мельнице надоела земляника.

Спустились мы на землю, ссыпал я пшеницу в мельницу, да и вспомнил про свой кнут.

Стал я его искать повсюду. А его нет нигде.

Вдруг гляжу: висит кнут на высоченном тополе возле самой его макушки!

А кнутовища и нет.

— Куда же оно подевалось? — спрашиваю я.

Мельница отвечает:

— Может, вы видите, да не замечаете, что этот тополь и был вашим кнутовищем.

Только тогда я пригляделся хорошенько к тополю. Это чертово кнутовище так меня одурачило, что я только теперь признал его. Оно, оно и есть на самом деле! И выросло-то! Уж кругом полным-полно ветвей и листьев, а ствол-то стал таким толстым, что двумя руками не обхватишь!

— Ну уж, — говорю я, — кнут свой я здесь не оставлю!

Полез на дерево. Лезу и по дороге наверх замечаю, что на всех его ветвях — скворешные гнезда. «Вот, — думаю, — славно будет, мать зажарит скворцов; наедимся как следует…»

Взял я да развязал штрипки у своих штанов и попривязывал к ним скворцов за лапки.

Привязал я видимо-невидимо и полез дальше за своим кнутом.

Пока лез я наверх, ветви дерева так и хлестали скворцов, и я даже не заметил, как они поднялись с дерева, а за ними и я. И мы полетели прочь.

Долго ли, коротко ли летели скворцы, а долетели до реки Лашко. В ту пору бабы в ней белье полоскали. Увидели они меня, и ну кричать:

— Красив же ты, красив же ты!

И сами смеются.

А мне послышалось:

— Распусти порты, распусти порты!

Развязал я порты, и они улетели вместе со скворцами. А я упал прямо в Лашко! Да выбил из реки такую большую рыбину, что даже на телеге не сумел довезти ее домой в Бешене!

Едва доплелся я оттуда до мельницы. А там уж меня ждали: мука давным-давно была перемолота.

Я запряг волов в телегу и поехал домой.

Дома отец спросил меня:

— Ну, сынок, что ты привез?

— Шиш в кармане.

— Ух, сынок, до чего же ты хорошо ответил своему отцу, — сказал отец и влепил мне такую затрещину, что я даже за полтинник не согласился бы стерпеть еще одну.

Я с ревом убежал в сарай. Вдруг приходит отец и спрашивает меня:

— Который час?

— А тот, что и в прошлый раз, — со злостью ответил я.

Тогда отец хорошенько высек меня. И было же мне из-за чего реветь.

Только под вечер пришел я на кухню. Как раз в это время матушка моя снимала творог с решета. И вот откуда ни возьмись на кухню забежал волк. А матушка с перепугу схватила его за уши, шлепнула на стол и закатала в творог.

Тут уж у меня страх прошел.

Мать еще скатывала творог в кружки, а мы легли спать, потому что отец сказал: утром чуть свет поедем в Токай.

Встали мы раным-ранешенько. Мать положила в суму полкаравая хлеба и кружок творогу.

Только мы доехали до места и сошли с телеги, как я сказал людям:

— Передохнем с дороги, а потом уж весь день без отдыха будем косить.

Что ж, народ согласился со мной.

Накосил я немного травы, мы сели на нее и начали завтракать. А косы наши лежали тут же рядышком.

Я вынул еду из сумы и сказал, что от нее не должно остаться ни крошки.

Сперва я взялся за кружок творога. Только я разрезал его, как из него выскочил лохматый волк и бросился бежать. Бросился бежать, да зацепился за косовище и стал прыгать, прыгать по траве вместе с косой, чтобы хоть как-нибудь да избавиться от нее.

Пока мы глазели да удивлялись, как волк прыгает с косой, вся трава уже была скошена.

Обрадовались мы этому!

И я сказал людям:

— Видите, как хорошо, что мы сперва закусили. Нам бы до вечера не скосить луга, а волк враз управился. Давайте есть скорее, а потом за дело примемся.

К тому времени, как мы поели, трава так высохла, что ее впору было собирать и складывать в стога. Я складывал стог, а остальные вилами с земли подавали мне сено.

Ух, и стог же я сложил! Верхушкой в небо он уперся!

Тут я задумался: как же мне с него слезть? Но сколько я ни думал, так ничего и не придумал.

Вдруг я вспомнил, что на небесах живет одна моя тетка. «Рукой подать до нее», — подумал я и решил, что самая пора навестить ее.

Долго думать я не стал. Лесенка была передо мной. Я ступил на нее и стал взбираться наверх.

Вот уж небо-то — ух, и велико же оно! В нем и заблудиться нетрудно. Не сразу нашел я дом своей тетки Каты. Хорошо, что по дороге мне встретился мальчик. Я спросил парнишку, не знает ли он, где живет моя тетка Ката. Он взялся показать мне ее дом.

Открыл я дверь, смотрю, моя тетка Ката чечевицу перебирает в сенцах. Я поздоровался с ней и спросил, узнает ли она меня.

— Еще бы не узнать! Да как же ты попал сюда? Садись, племянничек, чего стоишь? Устал небось?

Она так обнимала и целовала меня, что я думал, конца этому не будет. Потом стала расспрашивать об отце и матери.

Ну, погостил я у нее денечка три. Время прошло быстро. На четвертый день я сказал своей тетке, что пойду домой, а то дома не знают, куда я девался.

Попрощался и пошел. Добрался до лестницы, глянул вниз и увидал: стог осел и стал таким маленьким, что его едва видно.

Почесал я голову, подумал: как же домой-то вернуться? Спрыгнуть нельзя — шею сломаешь, а другого пути отсюда нет. Вот и пришлось мне воротиться за советом к тетке.

Когда я открыл дверь, она спросила:

— Что ж вернулся-то, уж не кисет ли ты свой забыл?

— Нет, тетя Ката, — ответил я. — Кисет при мне. Да вот не могу никак спуститься. Стог, который я сложил, осел совсем да стал махоньким, ровно маково зернышко.

Видя, что я очень опечалился, тетка сказала мне:

— Ладно, поможем твоему горю. У меня еще есть мера отрубей, мы совьем из них веревку, и ты спустишься по этой веревке на землю.

Так и вышло. Мы свили из отрубей веревку, но она не пригодилась: уж очень коротка была. А больше отрубей у моей тетки не было. Что ж теперь делать?

Тогда тетка опять нашлась: стащила у соседа меру отрубей, и из них мы тоже свили веревку, а потом обе связали вместе. Теперь уж веревка доставала до земли.

Мы снова попрощались, и я стал спускаться вниз. Пока я спускался по своим отрубям, еще веревка туда-сюда держала. Но, когда я добрался до ворованных отрубей, веревка разом оборвалась, и я полетел вниз.

Лечу я вниз и вижу — падаю я прямо на стог сена. Падал я так, падал, а… на верхушке стога лежал камень. Вот на него и упал я. И так стукнулся, что сразу же высек искру из камня. Тут в один миг весь стог запылал и сгорел. А я очутился на земле.

Так вернулся я назад на землю.

А было это там, где и в помине этого не было. За семью странами, за океанами жил один король. Да такой злой, такой лютый, что люди пугались одного его имени. Стоило только королю чихнуть, как весть об этом разносили по всей стране всадники на быстроногих скакунах. И если кто-нибудь не подхватывал: «Будьте здоровы!», его сразу же предавали смерти.

Вот все и желали ему здоровья, один только бедный пастух молчал.

Его схватили и привели к королю, чтобы тот вынес ему страшный приговор.

Как ни приказывал, как ни кричал король, пастух все не хотел ему сказать «будьте здоровы!». А под конец поставил королю такое условие: он пожелает ему здоровья только тогда, когда король выдаст за него свою дочку.

Парень-то был не дурак. И дочка короля ему полюбилась, да еще и другое было у него на уме: как бы после смерти короля поуправлять государством, дела все наладить по своему разумению.

А юная королевна рада была пойти за пастуха. Собой он был видный, умный, а глаза его сверкали, ровно две звезды.

Но король никак не давал своего согласия. И даже придумал для пастуха лютую казнь: приказал своим стражникам бросить его в клетку к белому медведю.

Стражники так и сделали.

Но только медведь увидел, что глаза у пастуха ровно две звезды, он сразу лег у него в ногах и стал лизать ему руки.

Утром, когда стража вошла, пастух оказался целым и невредимым: он играл на своей дудочке, а медведь плясал.