Когда решение зачитали, раздался уверенный бас:
— Незаконно! Опротестуем!
Это обещал Маркин-отец.
А недавно я получил от Володи Щербакова письмо.
«Мучения мои не кончились, — писал он, — после решения суда, год уже миновал, я получаю деньги только с Самойлова. А Маркина тогда в Меленках не было, ему послали лист туда, где он находился. Сейчас Маркин вернулся, а лист не нашел его в дороге и, говорят, потерялся совсем… Был я у судьи Стародубцевой. Она говорит: „Дубликат не могу выдать, потому что Маркин опять уехал, а без него нельзя, может, он вам заплатил уже хотя бы пятьдесят копеек, и вообще вы ко мне не ходите, мешаете работать, и ваше появление выбивает меня из себя на целый день“.»
«Сил моих больше нет…» — это слова не судьи Стародубцевой, а самого Щербакова.
Вот они, плоды «некомпетентного гуманизма»… Жестокие плоды.
И тут мне хочется поделиться с читателем одним наблюдением — об отношении к потерпевшим. В сочувствии к ним нередко ощутимо у иных должностных лиц какое-то раздражение, в коем угадывается мысль: «Что за тяжелые неудачники!» Все у них не как у людей: и падают бездарно, и в суде не могут выиграть дело, а когда выиграют, документы исчезают…
Заманчиво гуманизм распространить на виновных больше, чем на потерпевших.
Если ты потерпевший, то должен терпеть все, терпеть до конца. Потерпевший — терпи!
Омрачают нам потерпевшие радость от торжества гуманизма.
И все же заканчивать этот очерк печально оснований нет. Щербаков окончил, несмотря ни на что, Авиационный институт, работает инженером на заводе. А Сергей Передерин учится на лечебном факультете Ивановского медицинского института (никто не гадал, что потянет его в доктора, а вот захотел). Учится неплохо, как сообщил нам декан. Но быстро устает. Поэтому в шахматы не играет. Музыкой больше не занимается. И философов не читает. Но и без этого жить можно[4]…
Истина
1
Головачева арестовали 25 августа, Сопровского, Кольчинского, Рудановского — через два дня; Бера — через неделю… Затем инспектор ОБХСС Кировского района Твардовский погрузил в мешки финансовую и техническую документацию СУ, деловую переписку, тяжкие кипы разнообразнейших, испещренных цифрами, подписями, печатями бумаг и уехал с этим добром к себе.
СУ-30 сооружало на Кировском заводе в Ленинграде уникальный стан «350»; уникальный потому, что он первый в мире полностью автоматизированный, с электронным управлением.
В начале сентября на стройке — беспокойная, часто суматошная, с ревом самосвалов, матом, ссорами субподрядчиков, с аварийными ситуациями, самоотверженностью в решающие дни месяца — бессонная жизнь эта замерла. Тишина — нет руководителей, нет чертежей, пустые кабинеты, пустые полки.
После ареста пятерых — в последние августовские и первые сентябрьские дни — были возбуждены уголовные дела в отношении сорока человек — инженеров и техников СУ-30, УКСа Кировского завода, конторы Стройбанка, авторов смет. Допрошено в последующие месяцы было 200 человек… Поначалу дело вели инспектор ОБХСС Твардовский и следователь районной прокуратуры Попова. Особенных успехов на этой начальной стадии добился Твардовский: ряд документов в первом томе уголовного дела № 8436 (на сегодня 40 томов) начинается подкупающе четкой строкой: «Побеседовав с инспектором ОБХСС т. Твардовским, я решил чистосердечно рассказать…»
Следователь Попова отнеслась к успехам дознания с полным доверием. Потом дело перешло к следователю городской прокуратуры Белову. Ознакомившись с материалами, он назначил экспертизу, поручив ее Кропачеву, Гилоди, Валку, Беспятых («судебно-техническая экспертиза»), и ревизию финансово-хозяйственной деятельности СУ — ее выполнял старший контролер-ревизор Шкроба.
Обвинительное заключение было составлено… Как явствовало из него, начальник СУ Сопровский и главный инженер Головачев давали крупные взятки сотруднику УКСа Кировского завода Рудановскому за то, что тот от имени «заказчика» подписывал составляемую ими «искаженную отчетность» и за это «бумажное выполнение» получали солидные денежные вознаграждения поквартально. Конструкция обвинительного заключения была логически убедительной: «приписка — взятка — премия». В умышленном завышении объемов работ, в денежных поборах на стройке и разнообразных хищениях в пользу Рудановского обвинялись также инженеры Бер и Костылев, начальники участков Иванов, Бедняков, Тревогин, Нигматуллин.
Следователь Белов письменно поставил в известность «Главзапстрой», что тому надлежит заявить гражданский иск обвиняемым в размере 11 940 рублей (сумма полученной незаконно премии).
За несколько дней до суда главк получил и письмо из городского контрольно-ревизионного управления, в котором тоже шла речь о гражданском иске к бывшим работникам СУ, но называлась уже совсем иная цифра: 79 600 рублей.
Начальник сметно-договорного отдела «Главзапстроя» Эммус, которому было поручено защищать в суде финансовые интересы главка (по юридической терминологии — представитель гражданского истца), позвонил в КРУ (контрольно-ревизионное управление), чтобы выяснить, чем объясняется подобная «пляска цифр». Ведь разница между 11 940 и 79 600 немалая!
В КРУ ему ответили, что в новую сумму иска вошла стоимость каменного дома, который Сопровский для конторы СУ и лаборатории построил совершенно незаконно и поэтому должен с остальными обвиняемыми оплатить.
— Но если Сопровский оплатит этот дом, — удивился Эммус, человек до педантичности точный, — то что же получится — дом станет его собственностью?!
— Не беспокойтесь, — ответили ему, — суд конфискует его имущество.
— Откуда нам с вами известно, что решит суд? — удивился Эммус еще больше.
— Суд не может по этому делу не конфисковать имущество, — терпеливо, без раздражения, как ребенку, объяснили ему.
2
В самом начале судебного разбирательства Рудановский захотел было отказаться от адвоката, но обвинитель выступил с серьезным и обоснованным возражением: за деяния, которые инкриминируются Рудановскому, возможна высшая мера наказания, и поэтому, по закону, участие защитника обязательно. В равной степени это относилось к Сопровскому и Головачеву.
Когда начался допрос свидетелей, одним из первых суд вызвал старшего контролера-ревизора Шкробу. Материалы, собранные им, составили девять томов. Шкроба попросил разрешения у суда построить показания, — до того, как ему начнут задавать вопросы, — в форме «свободного рассказа». Рассказ этот занял два дня.
Об акте ревизии, составленном Шкробой, ходили настоящие легенды. Ссылаясь на какие-то таинственные источники информации, передавали из уст в уста, что он раскрыл удивительнейшие вещи. Послушать автора девятитомного исследования явились работники Кировского завода, «Главзапстроя», банка.
Рассказ Шкроба начал с заявления, что на скамье подсудимых есть вакантные места. Огорчительно, например, что не сидит на ней главный бухгалтер СУ Андрианов. Он недавно на почве естественных треволнений перенес инфаркт, но тем не менее это не может освободить его от ответственности и сурового наказания.
Изложив ряд общих положений, Шкроба постепенно дошел и до подсудимых и в сильных выражениях заклеймил их антигосударственную деятельность. По его мнению, они без конца нарушали существующие инструкции, нет ни одной, к которой они отнеслись бы с уважением. В доказательство этого Шкроба сыпал названиями и номерами постановлений, распоряжений, указаний, комментариев, уточнений… В зале нарастал шум. Председательствующий П. Сильченков вынужден был навести порядок. Природа этого шума станет ясна суду чуть позже.
— Вместо двух деревянных помещений, — твердо и уверенно отчеканивал Шкроба, когда речь зашла наконец о совершенно конкретных делах, — Сопровский построил каменную контору СУ, где расположил и лабораторию. Это дом административный, и на его возведение требуется разрешение высоких центральных органов. Разрешения я не нашел, поэтому полную стоимость дома я отношу к завышению объема работ…
