— Ясно, — кивнул Барски.

— Как будто ясно, правда? А теперь выслушаем русского политика. — Он взял очередную сигарету. Пальцы у него были желтыми от никотина. — «Погодите! — говорит тот. — Эти американцы помешались на идее, что с помощью своей демократии и кока-колы осчастливят мир! Что они — всему миру судья. А наш Советский Союз — империя зла. Президент Рейган знай повторяет эту нелепицу. Разве можем мы поверить американцам, что они не хотят войны? Нет, не можем. Мы видим: они вооружаются, вооружаются и вооружаются. Выходит, они собираются нанести удар — и, по возможности, первыми! Клянусь новгородской Богоматерью, мы в самом деле этого не хотим, но в данном случае у нас нет выбора — мы просто обязаны продолжать гонку вооружений. И быть в полной боевой готовности. Чтобы они не посмели напасть на нас. Более того: если мы почувствуем, что они намерены нанести первый удар, мы должны быть в состоянии опередить их». Ну, разве это не увеличивает опасность войны? А? Пока все понятно?

Норма кивнула.

На лице Беллмана появилась зловещая ухмылка.

— А теперь я постараюсь изобразить русского и американца одновременно. Оба думают: «Нанести удар первыми? Невозможно! Мы не можем себе этого позволить. И не должны себе позволять. Плевать нам на мораль, но если мы сделаем это, то погибнем точно так же, как и они. С гарантией. И вообще наступит конец света. Конец всем нашим мечтам, планам и надеждам. Гм-гм… Так как же быть? Попробуем-ка успокоиться, продемонстрируем свое миролюбие. Получится это? Нет, это не получится. Ибо если мы поступим так, другие подумают: что-что, они делают вид, будто успокоились и присмирели? Значит, решили нанести удар немедленно! И что тогда? Тогда, значит, первыми удар должны нанести мы. Но ведь мы не хотим и даже не можем сделать этого. Погодите, погодите! Если так не получается, надо притвориться жутко агрессивными и показать, что мы их ни чуточки не боимся и шутки шутить с собой не позволим. А это получится? Нет, черт побери, тоже не получится! Потому что, если мы пойдем по этому пути, другие скажут: „Вот! Наконец-то эти свиньи показали свое истинное лицо! Боевая тревога! С сегодняшнего дня будем по возможности предельно агрессивными и докажем, что ничего не боимся…“», — Беллман взял еще одну сигарету. И заговорил даже быстрее, чем прежде. — Так, значит, ничего не выходит, и эдак тоже ничего не получается. Что бы обе стороны ни делали, все впустую. И надпись на дорожном указателе остается прежней: «Катастрофа». Страх! Недоверие! Страх и недоверие! И если это продлится еще какое-то время, добра не жди — это осознали обе стороны. Пять лет? Допустим. Десять лет? Положим. Тридцать? Может быть. А пятьдесят? Ни в коем случае. Обе стороны ежедневно производят новое оружие. И тем самым возрастает опасность, что разразится война — нежелательная для всех. Я говорю не о войне, которая может начаться из-за технической ошибки, просчетов. Я говорю о той, которая разгорится из-за противоречий в политике, которые, не ровен час, обострятся до такой степени, что одна из сторон скажет: «Черт побери, ракет у нас больше чем достаточно, и мы должны нанести первый удар, не то через пять минут ударят они!» — На лице Беллмана вновь появилась отталкивающая ухмылка.

— Вас что, подобная перспектива забавляет? — не удержалась от вопроса Норма.

— Что нет, то нет, — ответил Беллман и снова зловеще ухмыльнулся. — Я просто в отчаянии, мадам. Я потерял всякую надежду, последнюю каплю надежды, самую последнюю!

Это дурная привычка, подумала Норма. Он не в состоянии больше смеяться ни над чем и ни над кем. Вот и появилась эта омерзительная гримаса.

А в темном парке под деревьями прохаживались агенты Сондерсена.

Вестен встал и подлил в чашки чая. Диктофон оставался включенным…

— Заметим, что военные и политики обеих сторон a priopi не убийцы, — сказал швед. — Не маньяки и не преступники. Вы уж мне поверьте, пожалуйста, фрау Десмонд. Господин Вестен поведал мне как-то о вашей восхитительной идее.

— Какой же? — полюбопытствовал Барски.

— После всего, с чем мне пришлось столкнуться, я однажды поделилась с господином Вестеном мыслью: если бы от меня зависело, чтобы настал, наконец, мир, я бы для начала поставила к стенке и расстреляла десять тысяч политиков и военных.

Она обнажила зубы. О Боже, спохватилась Норма, я переняла дурную привычку нашего хозяина.

— Итак, — продолжил Беллман, — политики и военные обеих сторон давно пришли к выводу: атомная спираль раскручивается и раскручивается — и это не может не привести к мировой катастрофе. Вследствие чего они — представители обеих сторон — сказали… Как вы думаете что?

— «Нам пора выбираться из этой спирали», — предположила Норма.

— Браво! Именно так! «Нам пора выбираться из этой спирали». Однако каким образом? — И опять гримаса. — Американцы и русские еще раньше пытались жить в мире и согласии. «Сосуществование». Вышло что-нибудь? К сожалению, ничего не вышло. А почему не вышло? Потому что американцы никогда не понимали, с чем русские не согласятся ни при каких условиях, а русские никогда не понимали, с чем ни при каких условиях не согласятся американцы. Обе стороны оказались не способны признать возможным другое мышление. Обе супердержавы внушили себе, будто точно знают, что? движет соперником, что? тот замышляет и с чем он никогда не расстанется. При этом они исходят из ошибочных, высокомерных и дурацких предпосылок. И поэтому на «самых-самых» встречах в «самых-самых» верхах не приходят к приемлемым результатам. — Гримаса отвращения то и дело появлялась на его лице. — Однако, как я уже упоминал, господа дошли до той точки, когда сказали: «Из спирали пора выбираться». Но как нам покончить с конфронтацией? Сосуществования не получается, это мы видим. Нет и мира. Из состояния конфронтации можно выйти только победителем или побежденным. Поражение представить себе невозможно. Необходима победа! А что необходимо для победы?

— Новая, принципиально новая система вооружений, — сказала Норма.

— Совершенно верно! Новая, принципиально новая система вооружений.

— Например, СОИ, — подсказал Барски.

— Например, СОИ, — согласился Беллман. И опять зловеще ухмыльнулся.

Несколько успокоившись и закурив очередную сигарету, Беллман продолжал:

— Идея СОИ приобрела после фильмов о звездных войнах некоторую популярность. Что вполне понятно, если речь идет о шестилетних детях. Ракета сбивает ракету в космосе! А в самом деле — чистейшее безумие… — Он принялся с пафосом, подробно и с фактами излагать, что произойдет, если Штаты действительно всерьез возьмутся за СОИ, а Советы в свою очередь найдут контраргументы, и даже не заметил, что гости его как-то потускнели: в данном случае он говорил о сравнительно широко известных вещах.

Люди Сондерсена в парке продолжали прогуливаться по дорожкам как заведенные.

— А тем временем, — продолжал швед, с удовольствием закуривая новую сигарету, — ведущие эксперты обеих сторон признали, что СОИ — бред.

— Но ведь Рейган пока настаивает на этой программе! — воскликнула Норма.

— Настаивать-то Рейган настаивает, — сказал Беллман. — Однако я не хотел бы анализировать причины, заставляющие его поступать таким образом.

— Зависимость от промышленников? — предположил Барски.

— Это сказали вы, а не я! Как бы там ни было, Рейгану с каждым днем все труднее бороться с противниками проекта звездных войн. Семьсот пятьдесят выдающихся ученых Америки заявили, что будут саботировать любые исследования по программе СОИ.

— А военные и политики, с которыми меня познакомил наш друг Ларс, начали проигрывать другие варианты возможного конфликта — об этом нам говорили как в Вашингтоне, так и в Москве, — вмешался в разговор Вестен.

— Тут и там нам довелось услышать новомодное словечко. Вернее, два слова, — уточнил швед. — Вот они: Soft War.