— Генри говорил мне, что собирается написать вам и пригласить сюда, господин Вестен. И то, чем он собирался с вами поделиться, вопрос такой необычайной важности, что он боялся, как бы его перед вашим приездом не убили. Я посоветовал ему обратиться в полицию — чтобы те охраняли его дом.

— А он?

— А он сказал: «Последний день каждого предопределен свыше. И отринуть судьбу невозможно». — «Хорошо, — говорю. — Тогда напишите на бумаге, что считаете важным, Генри. И дайте мне, я спрячу». — «Я не желаю подвергать вашу жизнь опасности, — сказал он. — Не имею права, и все». — «Ладно, напишите, спрячьте письмо и скажите мне только куда», — говорю.

— И он согласился? — спросил Сондерсен.

— Да, с этим он согласился. — Отец Грегори встал и подошел к секретеру в стиле Людовика XV, ящик которого был кем-то выдвинут.

— Там они тоже искали, — сказала Норма.

— Но тайника не обнаружили, — отец Грегори подтянул сутану и тяжело опустился на пол. — Живет здесь у нас один человек, служивший прежде у парижского ювелира. Большой специалист по тайникам и разным сигнальным системам. Иногда его приглашают на материк и теперь. Вот он-то и позаботился, чтобы у Генри тоже был тайник. — Отец Грегори указал на деревянный пол под нижним ящиком секретера.

— Вы ни о чем не догадываетесь?

— Нет, — ответил Вестен.

— Да-а, — протянул отец Грегори. — Вот так пол! Надо найти только нужную дощечку. Если вы ее знаете и слегка нажмете на нее, — он сделал, что сказал, — тогда пол и разойдется. — И действительно, поднялся целый квадратик паркета. Стало видно небольшое углубление. — Все приводится в действие с помощью пружины. Особой пружины, которая повинуется нажатию…

Отец Грегори нагнулся еще ниже и достал из тайника несколько исписанных страниц.

Сондерсен так и вскочил с места. Отец Грегори протянул ему их, а криминальоберрат передал Барски.

— Я сейчас же вернусь, проверю только, как охраняется дом; что бы там ни было написано, прочтем немедленно.

Он выбежал, и было слышно, как он негромко переговаривается о чем-то со своими подчиненными. Взревело несколько моторов. Машины окружили дом, как изгородью. Его люди выпрыгнули из них с оружием в руках. А Норма щелкала и щелкала камерой.

— «Дорогой господин Вестен! — Бывший министр начал медленно и отчетливо читать последнее послание Генри Милленда… — Я пишу эти строки в двадцать два часа пятьдесят минут двадцать девятого сентября, исполненный страха, что со мной случится несчастье прежде, чем мы встретимся. Полчаса назад уехал мой друг отец Грегори, настоятель здешней церкви. Он знает тайник и передаст Вам эти странички. Он один может достать их и передать Вам, если мои опасения оправдаются и к Вашему появлению я уже отправлюсь в мир иной. По-моему, я действительно нашел решение дилеммы. Однако необходимо объяснить Вам, как по планам обеих сверхдержав будет разыграна Soft War. Хочу, чтобы вы знали: я предпочел уединенную жизнь на этом острове не только после страшного удара судьбы — смерти любимой жены и любимой дочери, — но и в равной степени потому, что некое ответственное лицо проговорилось в моем присутствии о возможных предстоящих событиях, и меня охватило такое отвращение и отчаяние, что я не смог больше ни работать в институте, ни встречаться с большинством из коллег. Об аморальности политиков и военных мы с Вами немало беседовали, так что повторяться не стану…» — Вестен опустил страничку на стол и оглядел всех собравшихся у камина долгим взглядом. — «…Погоня, настоящая охота за идеальным вирусом длится уже много лет. Судя по тому, с каким зверством было произведено нападение на людей из гамбургского института и на сам институт, его сотрудники близки к цели. Либо уже нашли вирус. Вы упомянули, что один из ученых испытывает на себе вакцину. Каждая из сверхдержав рада заполучить и вирус, и вакцину. Строго говоря, при всех обстоятельствах с них хватит одного вируса. Опытные биохимики довольно скоро найдут соответствующую вакцину. Тогда одной из сверхдержав удастся целиком и полностью завладеть вирусом, в чем я нисколько не сомневаюсь. Став обладателем вируса и вакцины, эта сверхдержава — все равно какая — поступит следующим образом: акцию по его применению отложат до осени. Ежегодно осенью — как на Востоке, так и на Западе — десятки миллионов людей проходят вакцинацию или получают уколы против очередного штамма гриппа. Среди тех, кто автоматически проходит через это, находятся все политики, все высшие военные чины, но также и солдаты всех родов войск, студенты и школьники, то есть целые профессиональные группы. Опасаясь эпидемии, большая часть населения добровольно идет на это. Таким образом, существует возможность сделать прививку вируса Soft War миллионам людей, причем и политики, и военные знают, что от двадцати до двадцати пяти процентов населения обеих стран от прививки откажутся и тем самым будут незащищенными. Военные с радостью одобрили эту цифру: ведь в случае атомной войны потери могли бы дойти до девяноста процентов. Кроме того, они выдвигают убедительный, с их точки зрения, аргумент: те, кто беззащитен перед вирусом, не погибнет. Просто изменится его человеческая сущность. И такого человека проще всего превратить в рабочую пчелку. Это что касается этики и морали властей предержащих. Как только наиболее важные профессиональные группы людей, а также все остальные — кроме двадцати пяти процентов населения — пройдут прививку и тем самым смогут вируса не опасаться, достаточно всего-навсего одного инфицированного человека перебросить на вражескую территорию, чтобы вызвать там цепную реакцию заболевания. (Потребуются огромные количества вакцины и минимальные — вируса.) Один из моих информантов, человек с юмором, сказал мне: „Вы же не раз были свидетелями этих театрализованных постановок, когда обе стороны обмениваются крупными шпионами. Держава, обладающая вирусом, заражает в тюрьме вражеского шпиона вирусом и обменивает его на собственного шпиона. Вот этот один-единственный шпион станет причиной гибели собственной сверхдержавы“. Это я так, к примеру. Или, если хотите, шутки ради… А на практике поступят, конечно, куда проще: сделают по какому-нибудь поводу прививки группе иностранцев, находящейся на их территории. Предположим, балетной труппе, оркестру, участникам международного конгресса и так далее. Несколько недель или месяцев спустя таким образом будут заражены целые континенты. Вот как будет проистекать Soft War. Тихая, беззвучная, мягкая война, которая принесет мир человечеству, превратив половину населения земного шара в безвольных животных, с которыми можно поступать как кому в голову придет. Когда мы с Вами встретились, я смотрел на мир мрачно, ни на что больше не надеясь. А теперь мне мерещится некая идея, и состоит она в том, скажите Вашим гамбургским друзьям…»

Вестен опустил руку с последней страничкой.

— Это все, — сказал он, — больше ничего нет. Наверное, Милленд услышал шаги в саду или постучали в дверь. Странно, что он нашел время спрятать хотя бы эти листки. Да, его недобрые предчувствия оправдались. Выйдя в сад, он через минуту-другую был убит.

— И теперь мы ничего не узнаем о том, какой выход он нашел, — с тяжелым чувством проговорил Барски.

— Да, — сказал Алвин Вестен. — Боюсь, узнать это нам теперь не суждено.

Отель «Бо Сежур» находился в конце Кембриджского парка, между Кэнди-Гарденс с его южными деревьями и цветами, гернсийским городским музеем и картинной галереей.

Сопровождаемые охранниками, Норма, Барски и Вестен прошли по широким застекленным галереям, где в лучах заходящего солнца растения поражали воображение яркостью красок, где стояли памятники королеве Виктории и Виктору Гюго. На пьедестале его памятника были высечены несколько строк, которые, по словам Вестена, послужили эпиграфом к роману «Труженики моря»: