— Немедленно бросьте оружие на пол! И руки за голову! Все, все! И вы там, у двери! Да поживее, не то он получит пулю в живот!

Они бросили пистолеты и подняли руки, как и все остальные.

— Отшвырните их ногами!

Те сделали, что было велено.

— Назад! Все, все назад! Дальше, еще дальше! Если не отойдете, стреляю без предупреждения.

Они отступали от него и от Барски, стоявшего с поднятыми руками.

— Сестра Агата! Откройте дверь!

Дрожа всем телом, та прошла мимо него.

— Стоит вам шелохнуться, и я прикончу его! — заорал вдруг неизвестный.

— Дверь открыта, — сказала сестра Агата.

— Станьте вместе с остальными! К стене! А теперь и вы тоже! — толкнул он Барски в плечо. — Рук не опускать, стреляю без предупреждения!

Неизвестный наклонился и поднял оружие сотрудников Сондерсена, сунул себе за пояс. Затем, держа свой тяжелый пистолет обеими руками, стал медленно пятиться к двери, пока не оказался в коридоре. Другой вооруженный бандит держал открытой дверь лифта. Когда первый добежал до него и вскочил в кабину, тот сразу нажал на кнопку и дверь лифта моментально закрылась.

Можно себе представить, что творилось в приемной и на площадке перед другими лифтами, куда бандиты согнали нескольких пациентов, врачей и медсестер, случайно оказавшихся в этом конце коридора, когда они выбежали из лифта. С кем-то случилась истерика, кто-то плакал навзрыд. Один из сотрудников Сондерсена бросился к лифту. Другой схватился за «уоки-токи»:

— «Мимоза»! «Мимоза»! «Мимоза»! Нападение на реанимационное отделение на двенадцатом этаже, секция «Д»! Двое вооруженных бандитов! Спускаются сейчас на лифте! Перекройте все выходы из здания! Немедленно вызовите подкрепление! Заблокируйте выезд на шоссе! Внимание: они вооружены до зубов! Один — очень высокий, в белом халате и белых пластиковых туфлях. Другой пониже, в сером костюме и синей рубашке с открытым воротом.

— Лифт все еще спускается! — крикнул ему от лифтов второй.

— Лифт все еще спускается! — повторил в «уоки-токи» первый.

— А теперь остановился в подвале! — крикнул второй. — Теперь — в цокольном этаже!

— Лифт остановился в подвале, потом в цокольном этаже! Перекройте все выходы из подвалов тоже! — Сотрудник с «уоки-токи» заметил, что его напарник нырнул в кабину подошедшего лифта. — Седьмой спускается! Я остаюсь здесь. Конец!

Сестра Агата потеряла сознание. Другие сестры плакали в три ручья, двое из них, обнявшись, направились было к двери. Сотрудник Сондерсена задержал их:

— Никому отсюда не выходить!

— Но нам нужно!

— Никому, я сказал!

Сотрудник Сондерсена стоял спиной к двери. Из коридора доносился какой-то неясный шумок. Вбежала запыхавшаяся медсестра и воскликнула:

— Доктор Гросс! Доктор Гросс!

Врач, приводивший в сознание сестру Агату, при виде ее расширившихся от страха глаз, бросился на зов, и вот они уже исчезли в полутемном коридоре.

Сестра Агата понемногу приходила в себя. Из шести телефонов в стеклянном кубе беспрестанно трезвонили пять.

— Что будем делать? — спросил Барски.

— Подождем, — пожал плечами Каплан.

Ждать пришлось шесть минут. Вернулись доктор Гросс с медсестрой.

— Вы ведь доктор Барски, а вы — доктор Каплан, я не ошибаюсь? — остановился перед ними врач.

— Да, это мы, — ответил Барски.

— Черт бы побрал эту проклятую панику! На мониторе сестры Николь замерцала сердечная синусоида, но когда мы прибежали в палату доктора Хольстена, он уже умер, — объяснил доктор Гросс.

— Почему здесь так темно? — спросил Алвин Вестен.

Норма испуганно взглянула на него. Только что они вместе с охранником вошли в ярко освещенный зал аэропорта Фульсбюттель.

— Что с тобой, Алвин? Тебе плохо?

— Голова вдруг закружилась. Поддержи меня!.. Да, так, покрепче, не то я сейчас упаду. Ерунда какая-то. — Он тяжело оперся на ее руку.

Норма сделала знак охраннику.

— Врача! — шепнула она. — Живо!

Охранник проложил себе локтями дорогу сквозь толпу собравшуюся у стойки, и исчез из виду. Буквально у каждой стойки собрались очереди, будто сегодня весь Гамбург куда-то улетал; ежеминутно из репродукторов доносились женские голоса, сообщавшие о прибытии и отправлении самолетов и называвшие чьи-то фамилии. Было душно, воздух спертый… Вестен негромко застонал.

— Тебе больно, Алвин?

— Нет.

— У тебя такой вид…

— Съел, наверное, какую-то дрянь. Нет здесь поблизости кресла или диванчика?

Она отвела его в левый угол зала, где в длинный ряд выстроились обтянутые искусственной кожей кресла. Ей помогал носильщик, который услужливо принял из ее рук чемодан Вестена. Наконец бывший министр удобно устроился в кресле.

— Дьявольщина! Что у меня со зрением? С чего вдруг здесь будет темно — наверняка зал залит светом! — Он мог вот-вот потерять сознание, но держался подчеркнуто прямо, подтянутый, как всегда. Но говорил с трудом. — Вот напасть-то! Отправляться к праотцам именно отсюда? Из этой бестолковой толчеи? Да и воняет здесь Бог знает чем. Нет, я свой уход из жизни представлял несколько более изящным.

— Алвин!

— А что, разве не правда? Такой конец — словно плевок в душу!

— Тебе так худо?

— Мелочи жизни… Неужели и пошутить нельзя? — проговорил он, выжимая из себя улыбку.

Вдруг он резко повернулся в сторону, и своевременно: его вырвало прямо в урну.

— Боже! Как мне неловко, — сказал он. — Извините меня. Я… — и его снова вырвало.

К ним подошел телохранитель. И сразу за ним врач в белом халате с двумя санитарами в серых брюках и серых рубашках. Один из них держал в руках складные носилки.

— Здравствуйте, господин министр. Моя фамилия Шрайбер, — представился врач.

— Кто вас звал? — обиделся Вестен. — Я в вашей помощи не нуждаюсь. Пожалуйста, возвращайтесь к себе, доктор Шрайбер.

И тут же обмяк, упав на спинку кресла. Сразу собралась группа зевак.

Господи, не дай ему умереть, взмолилась Норма в отчаянии. Не дай, Господи, умоляю тебя, умоляю!

Несколько минут спустя они с охранником сидели уже в «предбаннике» амбулатории аэропорта. Высокое и широкое окно выходило на летное поле, неподалеку от которого паслись овцы. В просторной комнате с желтыми стенами и стильной голубой мебелью рев садившихся и взлетавших лайнеров звучал не громче мурлыканья кошки. Стекло в окне звуконепроницаемое, подумала Норма. Как мне быть, если он умрет? Я не представляю свою жизнь без его помощи и поддержки. Ну да, ему восемьдесят три… Нет, даже подумать страшно! Он мне так нужен! Мне и многим-многим другим людям. И если добрые, смелые, умные и порядочные люди умирают куда чаще, чем всякие свиньи, мерзавцы, подлецы и сукины дети, если всегда умирают не те, пусть хотя бы он в виде исключения останется в живых, ради всего святого — пусть он не умрет!

Открылась дверь амбулатории, и перед ними вновь предстал доктор Шрайбер, мужчина среднего роста с добродушным лицом.

— Как?.. Что?.. — вскочила Норма.

— Ничего страшного, фрау Десмонд.

У Шрайбера был приятный мягкий голос, всем своим видом он внушал спокойствие и надежду.

— Не тревожьтесь. Господину министру много лучше.

— Но что у него было?

— В какой-то момент у него резко подскочило давление. Он что, много летал в последнее время? Или переживал из-за каких-то неприятностей?

— Да. И то, и другое.

— Я сделал ему два укола, — сказал Шрайбер, — и посоветовал немного полежать. А он сразу сел на диванчике. По-моему, он нервничает…

— Потому что вы не отпустили его сразу, — договорила за него Норма, а сама подумала: спасибо, спасибо вам, доктор! — Упрямый. Переубедить его невозможно!

— Вы с ним давно знакомы?

— Очень… помню, как он однажды, будучи еще депутатом, с вирусным гриппом и температурой сорок, разогнал всех близких, которые не выпускали его из дома, сел в машину и заставил меня отвезти его в бундестаг, где без всяких бумажек выступил с блистательной часовой речью. И это не единственный пример. Я всякий раз до смерти пугаюсь… А теперь ему не терпится сесть в самолет, правда?