— Мы — твои самые верные болельщики, — сказал Барски.

— Болейте себе на здоровье, — сказал Такахито Сасаки. — Но не забывайте о моих мышках! Они у меня молодчины. Все. Дело сделано. Оно, как говорится, в шляпе. Заказывайте шампанское!

— Смотри не сглазь! — сказал Барски.

Сасаки трижды постучал по столу.

— Зайдешь ко мне днем?

— А как же! Сейчас мне нужно заглянуть к Харальду. Если я тебе понадоблюсь, сразу же звони.

— Обязательно. До свидания, друзья. Будьте умничками! А если не можете, будьте хотя бы поосторожнее!

И он помахал им рукой. Они ответили на его приветствие и пошли к выходу по бесконечно длинному коридору. Вдруг Барски остановился.

— Что случилось?

— Я кое-что вспомнил, — сказал он. — Один фильм, который недавно видел. Его герой — молодой храбрец, один из «неуязвимых», — каким-то образом проникает в систему центрального компьютера всеамериканской системы обороны. Этот компьютер постоянно проигрывает всевозможные варианты начала и хода атомной войны. И предлагает парню сыграть с ним в эту игру — как будто в шахматы. Герой соглашается и настраивает программу компьютера. Настраивает, только и всего. Он даже не догадывается, что запустил тем самым полную программу всемирной атомной войны: от маловразумительного ее начала до того момента, когда обе сверхдержавы принимают игру за подлинную угрозу. События развиваются неумолимо. Конечно, в последний момент атомную войну все-таки удается предотвратить. И компьютер анализирует конечную ситуацию. Весь мир погибает. Проиграли обе стороны. И компьютер выдает людям такую фразу: «Единственная возможность выиграть игру — это не играть в нее».[36] — Барски пожал плечами. — А мы давно уже начали играть в нее.

— Я стал настолько осторожным, что побоялся встретиться с тобой внизу, в баре, — сказал Алвин Вестен.

Он сидел с Нормой в гостиной своего номера на втором этаже отеля «Атлантик». Было три часа пополудни того же дня. Вот уже несколько недель, как стояла немыслимая для этого времени года жара. Но в гостиной было прохладно.

— Ты сказал мне по телефону, чтобы я немедленно приезжала. А почему — не объяснил.

— Вдруг нас подслушивают?

— С гарантией! Можешь не сомневаться, — сказала Норма. — Хотелось бы знать, кто именно? Честное слово, мы имеем на это право. После твоего звонка я сразу выехала из института.

На ней было белое платье, ткань которого переливалась мягкими полутонами.

— Послушай, дорогая! — сказал Вестен. — Во время моих авиапутешествий с Беллманом, когда мы мотались туда-сюда по белу свету, я познакомился в Вашингтоне с одним биохимиком, доктором Генри Миллендом, выдающимся специалистом. Его во всем мире знают. Фигура просто трагическая. Он занимал одну из руководящих должностей в институте генетики Кембриджского университета. Лет ему примерно шестьдесят пять, он очень высокий, очень худой, словом, настоящий англичанин. Пять лет назад потерял в автокатастрофе жену и дочь. После чего ушел со службы. И ведет сейчас затворнический образ жизни. У него дом на острове Гернси. Это самый большой остров посреди Ла-Манша. На его южной оконечности. Прямо у моря, вблизи рыбачьей гавани Бон-Репо. Мы с ним обменялись визитными карточками. Изредка он летает в Лондон или навещает старых коллег в Америке и во Франции. Он, как говорится, потенциальный нобелевский лауреат. А какой он грустный, даже описать не могу. Более грустного человека я в жизни не видел. Я рассказал ему о цели наших с Беллманом визитов. У него примерно то же настроение, что и у Ларса, — никакого выхода не видит. Если бы он увидел выход, сказал он мне, то целую неделю пропьянствовал бы как безумный. По две бутылки виски выпивал бы ежедневно. У него этого добра на Гернси хватает. И меня пригласил бы составить компанию. Две бутылки он выпьет, две бутылки я. Целую неделю пропьянствуем. Я с удовольствием согласился. А теперь смотри, какую срочную депешу мне принесли два часа назад! — Он протянул Норме листок бумаги.

Она прочла короткий текст, напечатанный на машинке:

Норма положила листок на стол. Когда она заговорила, голос ее прозвучал хрипловато:

— Может ли это значить, что он нашел выход?

— Да, — ответил экс-министр, — вполне может быть, дорогая Норма.

Примерно в то же время Барски говорил:

— Я, Ханни, проконсультировался с твоим врачом. Ты пока что держишься на ногах нетвердо, у тебя слабость, но он настоятельно советует тебе гулять во дворе клиники, это полезно для кровообращения. Пойдем погуляем. Сперва навестим Харальда.

Ханни Хольстен, женщина лет тридцати с небольшим, сидела на своей постели в отдельной палате психиатрического отделения. Красивая женщина. Брюнетка с карими глазами, чувственным ртом и фигурой, которая заставляла мужчин оглядываться. Ханни любила пошутить и посмеяться, у нее была светлая гладкая кожа, и вообще она выглядела намного моложе, чем была на самом деле. Но сейчас, в халате, шлепанцах на босу ногу, непричесанная, она походила скорее на семидесятилетнюю старуху. Волосы всклокочены, глаза потухли, под ними большие черные круги, кожа пожелтела, а щеки ввалились.

— Кто меня к нему пустит? — сказала Ханни.

— Не беспокойся! Спустимся на лифте в подвал, пройдем по коридору и поднимемся на другом лифте. Ты ведь хотела увидеть Харальда?

— Ну да, а как же? Тем более, ты говоришь, что он себя плохо чувствует. Я буду молиться день и ночь, чтобы он выздоровел… Я обязательно должна его видеть.

— Вот именно. А потом я провожу тебя обратно.

— Я так плохо выгляжу…

— Глупости! Какие пустяки. Мало у нас других забот, что ли? Или хочешь сначала пойти к парикмахеру?

Он думал: врач, с которым я переговорил, прежде чем зайти к Ханни, сказал, что на нее чрезвычайно сильно подействовал транквилизатор. Но это даже неплохо в данной ситуации, потому что она воспринимает действительность как бы через дымчатую пелену. Увидев мужа, в таком состоянии она не все поймет. И сейчас самое подходящее время сказать ей правду. Если Харальд умрет, это не будет для нее полной неожиданностью.

— Ладно, Ханни, вставай, пошли! — сказал Барски.

— Ты настоящий друг, Ян!

— Не мели ерунды!

— Выйди на секундочку, пожалуйста, — сказала Ханни, — правда на секундочку. Хочу хотя бы немного привести себя в порядок.

Он вышел в коридор. Ханни появилась несколько минут спустя. На голове у нее было что-то вроде тюрбана, губы она чуть-чуть подкрасила. Но руки ей подчинялись не вполне, и она размазала помаду.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал Барски. — Погоди!

Он взял носовой платок и стер помаду с губ.

— А сейчас — хоть на съемку. Какие у тебя тонкие духи!

— Мне их Харальд подарил, называются «Вомэн пур», их Джил Сандер составила, — ее губы задрожали. — Ты ведь знаешь, он такой внимательный, он всегда делал мне подарки. Цветы, духи или новые книги. А эти он мне привез в пятницу. Накануне… — И она заплакала.

— Не надо, — сказал Барски. — Не надо плакать, Ханни! Прошу тебя, успокойся.

И он принялся вытирать ей слезы. Они с Харальдом были великолепной парой, наблюдать за ними было одно удовольствие. Да, Норма права, подумал Барски, стоит двум людям полюбить друг друга, можно сразу заключить пари, что один из них заболеет, погибнет или умрет.

— Вот и все в порядке, — сказал он. — Возьми себя в руки. Ты ведь у нас храбрая. И Харальд всегда хотел видеть тебя только такой. Пошли потихоньку. Не спеши. Перед нами вечность…