Чем больше было прогуляно пар и лекций, тем сильнее Дима проникался этой идеей.

«Ну, в самом деле! Не подведёт же дядя!», — думал он. А условия для корпения над сопроматом и термехом в общаге сибирского сельхоз института были, прямо скажем, не идеальные.

«Абитура, вешайтесь — мы вас будем пи**дить!», — встретила брата гостеприимная надпись жизнерадостной красной краской на сером бетонном боку огромной девятиэтажной общаги. Не «Jedem Das Seine»[2], конечно, но по конкретности посыла вполне сравнимо со знаменитым лозунгом с ворот Бухенвальда.

Водка, Сектор Газа, суровые битвы с местными, студентки с химфака, Ace of Base, самогон, суровые битвы со старшекурсниками, спирт «Рояль», сок «Инвайт», другие суровые битвы и не менее суровый протухший кролик, который был найден в мусорке, изжарен до угольков и употреблён в качестве закуски.

Всё это наполняло жизнь настолько, что для учёбы места не оставалось.

Зимняя сессия закрылась с мучительным скрипом при полном невмешательстве чиновного родственника. Летняя сессия оказалась уже неприступной для брата и обоих его друзей-сокурсников. Руслан и Женька развели богатых родителей на «занос» преподам, и ушли в «академ». Дима же, как настоящий опальный гусар, сменил сибирскую ссылку на кавказскую и вернулся домой. Теперь он был студентом мехфака КБГУ.

Кабардино-Балкарский Государственный Университет или «Как Будто Где-то Учился», как его более точно именовали студенты, был богат на криминал и национализм, и в сравнении с этим суровый сибирский климат казался уже не таким суровым.

- Грёбаный дядя, — сказал брат, поднимая стакан за приезд в нашей старой доброй сарайной штаб-квартире. — Подвёл, гад!

Родители были в лёгком шоке, от того, какое пагубное влияние оказала общага на считавшегося до этого примерным брата. Уроки из этой ошибки были извлечены, и за день до начала моего обучения в ПГПИИЯ (Пятигорский Государственный Педагогический Институт Иностранных Языков любовно расшифровывался студентами как «Помоги, Господи, Придурку Изучить Иностранные Языки»), семейная ржавая «копейка» понеслась в Пятигорск на поиски сьёмной комнаты с хозяйкой.

Дело было решено молниеносно. По первому же объявлению бабка, хозяйка миниатюрной трёшки, заставленной мебелью тридцатых годов, просто окунула нас в елейное гостеприимство.

- Да он тут как родной же у меня будет! Я ему и блинчиков спеку, и супчик сварю! Ну, а как без жиденького-то?

Мне была продемонстрирована моя комната и гостиная. Третья комната была закрыта.

- Там у меня дед, он глухой, и не ходит почти. Да вы его и не увидите, — заверила бабка.

Нас слегка удивила цена ниже рыночной для такого хорошего варианта, но бабкино радушие успокоило подозрения. Как оказалось, зря. По количеству ужасных тайн гостеприимная «трёшка» могла посоревноваться с графскими замками из романов мисс Бронте.

Родители уехали, а я стал распаковываться под какой-то шум из закрытой комнаты.

- Дед телевизор смотрит, я скажу, чтоб тише сделал, — подозрительно засуетилась бабка. Судя по характеру звуков, дед был хардкорным фанатом фильмов в жанре «трэш» и «хоррор». Я только пожал плечами в знак того, что мне, собственно, пофиг, и отправился на вечернее знакомство с городом, в котором мне предстояло прожить следующие пять лет.

Напялив на свою костлявую фигуру белые льняные брюки, белые теннисные туфли и зелёную шелковую рубашку, я пошагал в ближайший «Гастроном» и приобрёл пачку импортных сигарет «Магна», штопор и бутылку сладкого кубанского вина.

До вечера я бродил по кривым живописным улицам и паркам курортного городка, покуривая сигареты и прикладываясь к вину. Мне здесь нравилось. Ярко одетые улыбчивые обитатели, стайки курортников, многочисленные фонтаны, цветники, величественные горные пейзажи Машука и Бештау вдали и трамваи, которые я раньше видел только в кино — все настраивало на романтический лад.

Я чувствовал себя, как солдат, попавший с фронта в глубокий тыл на лечение. В городе, из которого я прибыл, воздух был насыщен тревогой, опасностью и унылой безнадёгой, здесь в воздухе был разлит праздник. Там я родился и прожил всю жизнь и, все равно, чувствовал себя чужим, непрошенным гостем, здесь с первых шагов я понял — наконец-то я дома.

На следующий день начались занятия, и дни потекли своим чередом. Бабка варила на кухне какие-то дурнопахнущие ужины, дед смотрел фильмы ужасов за плотно закрытой дверью, лишь однажды слегка смутив меня, резво выбежав из своей комнаты с каким-то тазиком («он почти не ходит»), а я приходил с пар, водружал на голову наушники подключенные к китайскому двухкассетнику фирмы «Sanyo» и делал задания под виртуозные запилы моих любимых «W.A.S.P» и «Helloween».

Однажды я засиделся за «домашкой» до глубокой ночи. За окном лил холодный дождь и зловеще завывал промозглый ветер. В свете жёлтой лампы я старательно выводил английские слова под отбойные молотки сатанинских трешеров, и вдруг почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит. В следующее мгновение на лист рабочей тетради передо мной упала капля мутной желтоватой слюны.

В ужасе я обернулся и завопил, вскакивая с места и сдирая с головы наушники. В метре от меня стояло чудовище. Выглядело оно одинаково мерзко и пугающе. Огромная ассиметричная голова похожая на деформированную тыкву с редкими волосинками, маленькие, налитые кровью глазки и вдавленный в череп огрызок вместо носа. Меж редких кривых жёлтых клыков обильно струилась слюна, поблескивая струйками на подбородке. Человекообразный монстр, видимо, также был напуган моим воплем и резкими движениями — он пришёл в смятение и, хаотично замахав передними рудиментарными отростками, понёсся из комнаты с отвратительным уханьем, в котором я узнал звуки из дедовых «фильмов».

Схватив учебник профессора Аракина «Практикум английского языка для студентов 1-го курса» (первое, что мне попалось под руку), я на цыпочках направился в зал, куда выскочило чудовище, готовый в любой момент нанести разящий удар лингвистическим фолиантом.

Осторожно выглянув за дверь, я увидел уродца, забившегося на кресло в противоположном углу комнаты. При ближайшем рассмотрении я заметил, что задние лапы его были одеты в трико-алкоголички и пушистые домашние тапочки, а жирненькое тельце покрывало подобие старой застиранной майки неопределенного цвета.

- Ууууу!!! — грозно промычал я, замахнувшись трудом известного профессора. Возмутитель спокойствия только вздрогнул и ещё сильнее вжался в кресло. Теперь, когда первый шок от встречи с неизвестным прошёл, я понял, что «оно» само побаивается меня.

Секретом брехливой хозяйки оказался 24-летний сын-даун. Вечером они его скрывали в комнате, но по ночам легкомысленное создание утекало в гостиную и, пользуясь абсолютно мертвецким сном деда с бабкой, закатывало концерты.

Обычным сценарием был «телефонный звонок о поездке в Ленинград». Витюша, так его звали, садился часа в три ночи около телефона, брал трубку и орал в неё визгливым противным голосом: «Алё! Кто звонит? Не звоните сюда! Куда поедем? В Лениград? На машине?! Хорошо!».

Обычно произнесение этого монолога переполняло его чувствами. Он бросал трубку и издавал вопль раненного буйвола.

Вот так: «Ыыыыыыыыыыыыы!!!!!!!!».

Потом начинал прыгать по дивану и вопить, как стая африканских обезьян: «Поедем в Ленинград! Ыыыыыыыыы!!! На машине!! Ыыыыыыы!!!».

Иногда он, как попугай, вкраплял в свою обычную «телегу» про поездку в Ленинград на машине обрывки фраз, которые где-то слышал. Звучало это так: «Аллё? Кто это? Кто там ругается?!!!! ЫЫЫыыыыыыыыыыыыыы!!! Нельзя ругаться! НЕЛЬЗЯ, Я СКАЗАЛА! Поедем в Ленинград на машине!! Ыыыыы!!!».

Надо ли говорить, что эти ночные представления ужасно действовали на нервы.

Когда перфоманс Витюши достигал апогея, и он начинал колотить трубкой по телефонному аппарату и сбиваться на протяжный вой, обычно я уже терял терпение, вылетал из комнаты и хлопал его газетой по огромному кривому «чайнику» с воплем: «Да заткнешься ты когда-нибудь, дубина?».