- Вон туда, сразу за розовой виллой, — указала она на красивый двухэтажный особняк в испанском стиле. — Подъезжай прямо к дому.

Жужжание оборотистого двигателя итальянской тачки смолкло, и я неловко выкарабкался из машины, сжимая в руках пакет со злополучными ботинками.

- Ты выглядишь так, как будто тебе не помешает душ и баночка холодного пива, — усмехнулась Софи, оглядев меня. — Хочешь зайти?

- Окей, — сказал я после недолгой паузы, и шагнул на крыльцо. Софи отомкнула дверь и шагнула внутрь. Видимо сработал какой-то сенсор, потому что дом сразу залился мягким светом. Внутри особняк выглядел ещё красивей, чем снаружи. В гостиной перед камином была расстелена огромная медвежья шкура, со вкусом расставлена мебель ручной работы, а по стенам развешаны картины, которые я бы причислил к импрессионизму. Я помялся на пороге пару секунд.

- Сорри, Софи. Я, наверно, пойду домой, — вдруг задумчиво произнёс я. Она повернулась ко мне, в глазах её было удивление.

- Да… меня там… ещё… это… дела, в общем, — я неопределённо махнул рукой. — Спасибо, что подвезла. Я очень признателен.

- Ну, окей, — задумчиво произнесла она. — Тогда спокойной ночи.

- Спокойной ночи, — сказал я и аккуратно прикрыл дверь.

Осторожно шагая босиком по ещё тёплому асфальту, стараясь не сбить свежие мозоли, я добрался домой только через двадцать минут.

В доме было темно и тихо, и только из комнаты братьев армян Эдика и Артура раздавался приглушённый храп. На цыпочках я прошёл в нашу комнату. Светка спала, раскидав загорелые руки и ноги по кровати и сбросив во сне простыню, которой она укрывалась, на пол.

Стараясь не будить её, я стащил с себя мокрую униформу, кинул её в угол и пошёл на кухню.

В холодильнике я нашёл пару банок «бадвайзера», достал из кармана размокшую пачку «Честерфилда» и откинулся в плетёном кресле на веранде перед домом, дымя сигаретой и прихлёбывая ледяное пиво.

Ноги и руки гудели, ступни саднили, в голове метались разные мысли.

Вдруг подумалось, что я по-настоящему счастлив. Прямо здесь и сейчас. Мне захотелось запомнить, в какое именно «здесь и сейчас» я был по-настоящему счастлив, и, глянув на часы, я обнаружил, что уже три часа утра.

«Завтра на работе буду вешаться», — с тоской подумал я и, тяжело вздохнув, похромал на кухню за второй банкой пива.

В океане я перестал купаться после того, как нашего соседа съела акула. Всего один раз укусила. Но такая уж у бычьих акул пасть, что за один укус в ней поместилось сразу пол поляка.

С покойным мы никогда особо не общались. Так, пару раз кивали приветственно друг другу при встрече. Да мы, скорее всего, никогда и не узнали бы, что он поляк. Но в один не очень прекрасный для него день мой пожилой сосед прыгнул с причала в зелёную воду залива, и потом об этом написали все газеты.

Местные СМИ любили раздувать шумиху вокруг всякого из ряда вон выходящего события. Но, по правде сказать, акулы в Санкт-Петербурге, штат Флорида, всегда являлись основными «ньюсмейкерами». Жизнь местных жителей текла настолько размеренно и упорядочено, что писать было не о чем.

Утром пенсионеры, составляющие основное население «апельсинового» штата, завтракали в ресторанах, посещали утренние процедуры, обедали в ресторанах и играли в гольф. Вечером они посещали вечерние процедуры, ужинали в ресторанах, а потом весь вечер мусолили единственный «мартини» в баре под завывания кантри-певцов из «джукбокса». Местные колумнисты пробавлялись некрологами и с робкой надеждой посматривали на океан.

Неудивительно, что в одном из выпусков CNN появился сюжет про русских туристов.

В то время мы только совершили побег от Ларисы, вбухав все накопленные деньги в ультрамариновый (местами) Форд Таурус 89-го года и сняв уютное бунгало на берегу бухты с пеликанами, предавались праздности.

Днём мы с картой в руках ездили по округе, заполняя заявления о приеме на работу в ресторанчиках и отелях, а вечером собирались за бутылкой текилы в компании ещё нескольких друзей, беглых студентов, променявших сытую неволю Ларисы на манящий запах «американской мечты».

Работы не было, так как почти все местные заведения закрывались по случаю ежегодного сезона ураганов и торнадо. Владельцы домов заколачивали окна фанерой и уезжали. А те, кто оставался, закупались продуктами и предметами первой необходимости на случай аварий и перебоев со снабжением.

Нам уезжать было некуда, поэтому мы последовали примеру закупающихся. Основная группа была высажена у супермаркета «Publix» (в простонародье «Публикс» или «Рубликс»), а меня, Серёгу и Вахтанга как продвинутых ценителей отправили в «ликерстор» за спиртным.

Выкатив две груженные бухнинкой тележки на улицу, мы уткнулись в камеру оператора съёмочной группы CNN. Камера обвела объективом две бутылки белого вина, бутылку рома и девятнадцать литровых бутылок водки. Воцарилось неловкое молчание. Вахтанг, обрадованный возможностью блеснуть английским, придвинулся к микрофону остолбеневшего ведущего и, хитро улыбнувшись, произнёс: «Хуррикейн!».

CNN-щики моментально оживились, поняв, что нашли ту самую «изюминку» для репортажа о подготовке населения к торнадо.

- Hi, folks! Im Will Jennings, CNN news channel! Where you, guys, from? Is this all just for three of you? — затараторил ведущий, посверкивая глазами оператору.

Вахтанг, однако, не спешил вступать в диалог. Он лишь косился на Серёгу и многозначительно улыбался. Серёга тоже приветливо оскалился. Они не говорили по-английски.

- We are from Russia! — пришел я на выручку.

Обрадованный англоговорящему собеседнику Уилл переместил микрофон к моему розовому от виски лицу, и репортаж начался. Надо сказать, перед поездкой мы успели слегка подзаправиться, поэтому я не мог не дать волю буйному чувству юмора. Впоследствии история, рассказанная мною доверчивым флоридцам, порвала телерейтинги.

С серьёзным лицом я повествовал о том, как каждую зиму наши «izbushkas» в России заносит пятиметровым сугробом, и все три месяца замурованные русские ждут весну, уныло бренча на балалайках и питаясь пельменями и водкой.

- Is it really so? Five feet of snow? Vodka for free months straight? — восторженно вопрошал Уилл у солидно кивающих в такт его словам Серёги и Вахтанга. Задумчивость, сквозившая в глазах русских товарищей, говорила о том, что «зис из риалли соу».

- Услышав об ураганах, мы поступили, как поступаем всегда, — подытожил я, грустно взирая в камеру. — Вот только с балалайками напряг. Придётся бренчать на гитаре что-нибудь из Чака Берри!

Самого сюжета я не видел, но на следующий день все потенциальные работодатели узнавали меня в лицо и обращались, как со знаменитостью. Накануне мы со Светкой пару часов просидели над своими разрешениями на работу, высунув языки и орудуя карандашом, лезвием и стирательной резинкой. Теперь по нашим документам мы могли официально работать не четыре месяца, а шестнадцать. А в случае встречи с иммиграционной службой наши свежеотредактированные документы могли потянуть ещё на более долгий срок.

Вскоре поиски увенчались успехом. Светку взяли официанткой в очень дорогой и «бутиковый» французский ресторан в даунтауне, а меня пристроили в не менее фешенебельный «Уайн Селлар» в элитном районе «на биче».

Французский ресторан, куда устроилась жена, только открылся, и первыми его клиентами по иронии судьбы оказалась русская зажиточная чета программистов.

Они приехали на чёрном крайслере. Одетый в модный костюм мужчина и женщина в вечернем платье. Обслуживать их понёсся сам владелец ресторана Антуан. Программисты показались ему воплощением клиентов его мечты. Они чопорно отставляли мизинец и полоскали горло дорогим вином «на пробу», заказали самые дорогие и изысканные блюда и даже произнесли некоторые названия на ломаном французском.

Счастливый Антуан летал от кухни до их столика на втором этаже, как на крыльях.