— А! — весело подыграл Валентин. — Это, значит, чтобы любое желание выполнялось…

Плечи мальчика как-то поникли. Он сказал полушепотом:

— Мне любое не надо… Одно бы…

— А… какое? — посерьезнел Валентин. — Не секрет?

Мальчик еле слышно сказал:

— Секрет…

— Ну извини…

Мальчик шевельнул спиной: ладно, мол, чего там… Он словно повзрослел на глазах.

Если и было все это игрой — щука и так далее, — то игрой с каким-то серьезным, неведомым Валентину смыслом. И Валентин ощутил тяжелую неловкость из-за своего непрошеного вмешательства. Однако уйти просто так было тоже неловко. И ничего лучшего не нашел он, как пошутить. Причем заранее ощутил виноватость от неуклюжести этой шутки:

— Щука для такой бочки все-таки великовата. А вот золотая рыбка — в самый раз. Она ведь тоже годится для желаний…

Реакция была неожиданной. Мальчик встряхнулся. Выдернул из воды ноги, крутанулся к Валентину. В серых глазах его словно трепыхались желтые мотыльки.

— Ой, правда ведь… А я не догадался.

Совесть царапнула Валентина. “Зачем я малышу голову морочу…” Но, не устояв перед мальчишеской радостью, он опять подыграл ему.

— Только ведь золотых рыбок сетями ловят…

— Я знаю! У деда авоська есть, тонкая такая, шелковая. На обруч натяну — будет сачок. Тут ведь большая сеть не нужна! — Он радовался теперь так открыто и заразительно, что Валентина просто душой потянуло к этому необыкновенному пацаненку. В “Репейник” бы такого!

“А что, — подумал он, — мальчик-то местный, разыщу потом и приведу…”

А маленький рыболов доверительно поделился с Валентином:

— Надо только дождаться, когда солнце здесь отразится. Тогда уж точно выловлю. Потому что наговор для невода я даже лучше знаю, чем для магнита…

— Ну… ни пуха ни пера, — сказал на прощанье Валентин. И неожиданно, будто за язык дернули, добавил: — Князь…

Короткие светлые брови мальчика удивленно дрогнули, но отозвался он сразу — легко и озорно:

— Ага! Ни чешуйки, ни хвоста!… — Вскочил на шаткую лавочку, начал мотать на удилище леску.

Валентин, улыбаясь, отошел, оглянулся, неловко помахал мальчику ладонью. И тот в ответ замахал Валентину…

Таким Валентин и запомнил маленького рыбака — как он стоит под июльским жарким солнцем со вскинутой головой, с поднятой над плечом ладошкой, похожей на крылышко. Веселый, коричневый, в мятой и смешно оттопыренной на животе майке…

…Ни разу потом не встретил Валентин этого мальчика. Мало того, не мог он отыскать даже этот дом с бочкой под водосточной трубой. Тропинка от часовни приводила то на заброшенный стадион, то на Водопроводную улицу. Да и сама часовенка при ближайшем рассмотрении оказалась отключенной трансформаторной будкой. Выйти же в Ручейковый проезд никак не получалось. А расспрашивать Валентин почему-то стеснялся. К тому же наступили такие дни, что стало и не до этого.

Но пока все было хорошо, и он шагал, бережно унося из Ручейкового проезда ласковую память о встрече с маленьким ловцом золотой рыбки.

В этом настроении Валентин и добрался до “Репейника”. Старые кварталы остались позади. Клуб располагался в цокольном этаже новой двадцатиэтажки. Над приземистой дверью голубела вывеска с названием клуба и эмблемой: мальчик и девочка, с головами, похожими на репейные маковки, плывут в бумажном кораблике — веселые, беззаботные… И при взгляде на эту вывеску Валентина охватило уже привычное и все равно радостное предчувствие. Сейчас он окунется в жизнь, о какой тайно мечтал с детства. Туда, где полно ребячьей доброты, товарищеской надежности и умения радоваться друг другу. А еще — озорной возни и в то же время умного, общей работой продиктованного порядка…

В небольшой прихожей, у столика с телефоном, дулись в шашки — со щелканьем о доску и вскриками — два дежурных: рыжая Ленка Орехова и неугомонный, как чертик, быстроглазый Митька Игоркин. Оба подскочили, завопили “ура”, будто не видели Валентина целый год.

— Привет, господа вахтенные командиры! Адмирал здесь? Новости имеются?

Митька отрапортовал, что “адмирал тута”, особых новостей нет, а Валентина кто-то разыскивал по телефону.

— Какой-то дядька. Сказал, чтобы ты сразу позвонил, как придешь. Я записал телефон.

“Господи, уже и здесь отыскали”, — подумал Валентин.

Номер был незнакомый. Откликнулись сразу:

— Штаб-поручик Ряжский. Что вы хотели?

— Не знаю… Это вы что-то хотели. Просили меня позвонить, номер оставили.

— Фамилия…

— Чья? Моя?

— Ну не моя же! Я свою знаю. И вам представился, по-моему.

— Волынов моя фамилия, — с нарастающим чувством неволи и близких неприятностей отозвался Валентин. И попытался все-таки сохранить независимый тон. — А в чем дело, штаб-поручик Ряжский?

— Зайдите к нам. В отдел воинского резерва. К шестнадцати часам.

— Это… обязательно?

Штаб-поручик отозвался со смесью скуки и легкого злорадства:

— Это на ваше усмотрение. Но если не явитесь, встанет вопрос об уклонении.

— Уклонении… от чего?

— Придете — все узнаете… — И застонали короткие гудки.

…Это было восемь лет назад, в эпоху “всеобщей стабильности”, за два года до кончины Верного Продолжателя…

Дверь дачного домика была хлипкая, и после второго удара Валентин внес ее внутрь на левом плече. Отшвырнул к стене, рявкнул:

— Ты что делаешь с ребенком, падаль такая!!

Мухобоя отшатнуло в угол. Он поскользнулся, грохнулся, выпустил свою “хлопалку”, вскочил...

— Стоять! Руки!..

Мухобой машинально вскинул руки над плечами (знает, гад!), но тут же опустил. Мигом пришел в себя.

— Вы что себе позволяете! Гражданин Волынов!..

— Я тебе покажу “гражданина”... — Валентин запально дышал. Вдруг сильно заболели негнущиеся пальцы и кисть левой руки. — Илюшка... ты иди. Я тут... поговорю...

Илюшка смотрел мокрыми глазами, из-за стола не встал. Подбородок был запрокинут, на горле дрожала синяя жилка.

— Иди и ничего не бойся, — выдохнул Валентин. — А я...

— Вы, собственно, почему здесь распоряжаетесь? — с полным теперь самообладанием произнес Мухобой. — Вам кто позволил врываться и громить?

— Иди, Илюшка, — третий раз, уже ровнее, выговорил Валентин. — Теперь не он здесь командует, а я. Он... снят с должности.

Илюшка быстро облизнул губы.

— Значит... он не будет подписывать документ?

— Что? Какой документ?.. Ничего он не будет подписывать! Только протокол своего допроса. У следователя... Иди, малыш...

Илюшка шевельнулся. Сказал тихо и отрывисто:

— Я ведь сам-то не отвяжу...

— Что?

— Ноги... — Он опять качнулся на табурете.

И Валентин увидел, что Илюшкины коричневые икры туго примотаны бинтами к табуретным ножкам. Морщась от жалости и будто от собственной боли, Валентин отцепил от пояса и раскрыл ножик-брелок (он всегда точил им карандаши). Чиркнул по марлевым лентам, они опали. Валентин яростно размотал, скомкал бинты, швырнул их в рожу неподвижного Мухобоя. Бинты не долетели, распустились в воздухе. Мухобой не шевельнулся.

Валентин за плечи подвел Илюшку к порогу (плечи вздрагивали).

— Обувайся и беги скорее...

Илюшка торопливо застегнул сандалии. Потом не то всхлипнул, не то прошептал:

— До свидания...

— Беги... Да! Заскочи на поляну у заброшенной будки, скажи ребятам, что они свободны...

Илюшка тяжело, не похоже на себя, побежал через ромашки под лиловым грозовым небом. Сильно сверкнуло, и почти сразу ахнул гром. Валентин рывком обернулся к Мухобою. Тот улыбнулся. Улыбка на костистом, обтянутом сухой кожей лице была как прямая черная щель.

— Значит, вы, Валентин Валерьевич, сняли меня с должности?

— Уголовный преступник не может быть воспитателем. Вы избивали ребенка.

— “Избивали”! — вдруг взвизгнул Мухобой. Истерично, по-бабьи. — Дурак! А как с ней управляться, с этой сворой? Ты пробовал?! — Он раскорячился, кожа на лице обмякла.