— Игорь Петрович, а можно я дома посижу? Тут ведь все рядом, вы и один не заблудитесь.

— Не заблужусь, но… — Я встревожился. — А что с тобой? Неужели не интересно посмотреть на карнавал?

— Да я раньше видел уже такое… А сейчас чего-то ноги гудят… — Он согнулся, потер икры и щиколотки, слабо улыбнулся: — Натопались…

Я обругал себя бессовестной и безмозглой свиньей. Ведь я-то хотя и хворый, но все-таки взрослый мужик и, если нет приступов (а их нет!), не в пример выносливее такого кузнечика. Три дня Сашка таскал меня по всяким необыкновенным местам, да не просто таскал, а еще и прокладывал дорогу. Как он, бедняга, до сих пор на ногах держится?

Сашка опять сказал просительно:

— Если, конечно, можно… Я бы книжку почитал. Давно уже не валялся с книжкой на кровати целый вечер…

Мне очень хотелось поглядеть на праздник этого “городка в табакерке”. Было предчувствие, что там случится неожиданное и радостное для меня событие… Но сейчас я мужественно сказал:

— У меня тоже ноги размякли. Давай сидеть дома вдвоем.

Сашка испугался:

— Да что вы! Зачем! Вам же интересно!

— Получается, что я бросаю тебя…

— Это вы-то меня бросаете? — сказал Сашка с непонятной печальной ноткой. — Ну уж…

— Ладно. Я только пройдусь до Каменных Ворот и обратно. Не заскучаешь в одиночестве?

— С книжкой-то? Да еще Чиба вылезет, дурь устроит… Вы не спешите, гуляйте!

“Может, он просто устал от меня, старого дурня, — подумал я. — Может, по маме соскучился, хочет погрустить один…”

— Ладно, погуляю. А ты отдыхай…

На широкой лестнице ратуши ухал контрабасами и барабаном оркестр с музыкантами в гусарской форме. Башня и фасад были в цепочках бегучих огней. Над крышами вертелись хвостатые спирали фейерверков. Люди танцевали повсюду под разноцветными взмахами прожекторных лучей. Ко мне подошла метровая голова в треуголке, с рыжими буклями и мясистым красным носом пьяницы флибустьера. Один глаз сверкал голубой пластмассой, на втором было черное полотенце. Внизу из головы торчали ноги в съехавших гольфах и стоптанных сандаликах.

Старательным сиплым голосом голова потребовала:

— Кошелек или жизнь! — И между большущих зубов просунулась вместо языка тощая рука в черной перчатке, сжимающая кремневый пистолет.

— Конечно жизнь! — храбро решил я, и пистолет выпалил в меня желтым огнем и зарядом конфетти. Я сделал вид, что грохаюсь навзничь. Голова зашлась переливчатым смехом и ускакала, хлопая ремешками расстегнутых сандалий…

Потом в меня еще не раз палили из хлопушек, а трехголовый дракон предложил выбор: или я буду съеден на месте, или выслушаю арию влюбленного Змея Горыныча, которую он исполнит на три голоса. Я сказал, что сперва одно, а потом другое. Дракон ограничился арией, после чего я оказался перед эстрадой, где кувыркались под бубен и жонглировали кокосами негритята. На эстраду спланировала Баба Яга на метле, и негритята с визгом разбежались, кидая в бабку упругие надувные орехи…

“Бабка Ёшка, — вспомнилось мне. — Ёшкин свет…” Все-таки жаль, что нет со мной Сашки. Я малость загрустил и даже подумал, что пора возвращаться. В этот момент на площади начал меркнуть свет.

Погасла иллюминация, медленно потускнели фонари. И праздничный шум угас, как бы приглушенный опустившейся темнотой.

Впрочем, большой темноты не было. С ратуши рассеянными снопами светили два прожектора — зеленый и голубой. Они высвечивали Каменные Ворота. Одна башня казалась салатно-серебристой, другая — серо-бронзовой. Прожекторный свет они отражали на стоящих поблизости людей. Потом с верхушки левой башни ударил по площади резкий белый луч. Люди почему-то шарахнулись от него, и сквозь толпу коридором легло пустое пространство — заблестела полоса гладких булыжников.

По этой сверкающей полосе мчался к воротам пацаненок лет десяти — темноволосый и кудлатый, в укороченной, как у Сашки, школьной форме и босой. В тишине его ступни звонко хлопали по булыжникам. Шагов за двадцать до правой башни мальчишка затормозил, задрал голову и заорал:

— Стаська, давай! У нас четыре минуты, потом на станции полетят контакты!

И в ответ зазвучал из могучего динамика мужской голос — резкий, как свет белого прожектора:

— Граждане Подгорья! Просим извинить, что мы на несколько минут прерываем ваш праздник! К сожалению, другого времени у нас нет, день и час был рассчитан давно!.. Просим всех отойти от ворот не менее чем на пятьдесят шагов!.. Только спокойнее, пожалуйста, без давки и спешки! — Голос вдруг смягчился, в динамике даже прозвучала испуганная нотка, потому что люди разом колыхнулись назад. — Осторожнее, прошу вас… И тогда Подгорье увидит небывалую вещь!.. Считайте, что это еще один праздничный аттракцион!

В тишине, лишь при нескольких вскриках, люди подались от ворот, перед башнями образовалась полукруглая пустота. И в центре ее, в полосе прожекторного луча, стоял мальчишка со вскинутой лохматой головой и растопыренными руками.

— Мальчик, отойди сейчас же! — раздался из толпы женский голос. — Сказано же!

Тот, не оглянувшись, отмахнулся, как от бабушки, когда она зовет ужинать в разгар игры.

Я был среди тех, кто оказался ближе всех к воротам. И увидел раньше всех, как… Нет, сначала я ощутил мелкую дрожь земли. Щекочущая вибрация передавалась телу через подошвы, от нее зачесалась кожа. Чуть позже пришел почти неслышный, но ощутимый гул. И тогда от салатно-серебристой башни вдруг отделился каменный пласт, качнулся и рухнул на булыжники. А под ним открылся гладкий сверкающий металл…

Рука так и просится написать, что толпа ахнула. Но я не помню этого. Мне кажется, что все происходило, как в кино, когда случайно выключили звук. В металле возник черный прямоугольник, в нем появился человек в светлом костюме. Кудлатый мальчишка бросился к нему, тот присел, подхватил пацаненка, и металл непроницаемо скрыл обоих от наших взглядов.

Дрожь усилилась. Каменные пласты начали рушиться к подножиям башен один за другим. Они были выгнутые, грубо-неровные с внешней стороны и гладко-блестящие с внутренней. Словно кора громадных деревьев, которые проснулись и решили сбросить старую одежду со стволов. А “стволы”, открываясь, сверкали зеркальной чистотой. И через две минуты вместо Каменных Ворот подымались над замершей площадью Подгорья две светлые металлические башни — с полукруглыми оконечностями и двумя перемычками в виде громадных подков.

Великанское это сооружение выглядело таким тысячетонным, что никто сразу не понял, не осознал, что башни уже не стоят, а повисли без опоры: их кольцевые фундаменты были метрах в трех от земли. Потом башни шевельнулись и плавно пошли вверх — без вспышек, без звука.

“Катамаран!.. “Даблстар”, “Двойная звезда”… Вот Сашка пожалеет, что не видел этого!”

Голубой и зеленый прожектора запоздало метнулись за кораблем. И видно стало, как медленно, словно нехотя, двойной корпус вошел в густые волокна тумана…

— Разобьется!! — тонко завопил кто-то в толпе.

Но сверху не доносилось ни звука. Ни удара о каменный свод, ни сотрясения. Неожиданно вспыхнула иллюминация. Видимо, станция, отключенная для запуска, вновь дала полный ток.

…Площадь оживала. Наполнялась криками, гулом, радостными воплями ребятишек. Даже оркестр заиграл опять.

Я шел, проталкиваясь сквозь потоки споров. “Это клуб “Расколотое небо”, их штучки! Совсем распустились!” — “Да бросьте вы, они мальчишки, а тут такая техника!” — “Ну и что? Там тоже мальчишка!” — “Кто разрешил ломать Ворота? Это же памятник!” — “Сейчас небось прилипли к своду и не знают, что дальше…” — “Ах, перестаньте, какой там свод! Это же четырехмерники!” — “Какие четырехмерники! Расскажите вашей бабушке! Взрослый человек, а городите мистику…”

Я спешил в гостиницу, чтобы рассказать про все Сашке. И кстати, спросить: неужели он не знал про старт катамарана от Пантюхина! А если знал, неужели не интересно было посмотреть?.. И почему “Даблстар” прятался под личиной каменных башен? И сколько времени он здесь простоял? Все было непонятно и потому даже тревожно.