Это была, видно, какая-то постоянная неизбежность — терять трубу то целиком, то по частям. Теперь она осталась на лугу, где проводили Юр-Танку. Он как бросил ее в траву, когда увидел Дику, так она, скорее всего, там и валяется…

— Ну, что же! Идем искать… Да ладно, не переживай… — Очень уж виноватый, убитый просто был вид у Сопливика. — Найдем дорогу-то?

— Ага… я помню…

Очень скоро они вышли к телефонной станции, потом к “своему” дому (там по-прежнему была улица-односторонка) и двинулись по пустырям, по кустарникам, по лугу.

Был разгар дня, солнце пекло, но без особого жара, а скорее с упругой и ласковой силой. Томились в этом тепле луговые цветы и травы (большие — Валентину по пояс, а Сопливику до плеч). Сонно жужжала невидимая насекомая братия…

Сопливик шел, нерешительно трогая плечом рукав Валентина. Поглядывал искоса — все еще виноватый. Валентин взял его за руку. Сопливик успокоенно заулыбался.

“Вот так бы идти, идти куда-нибудь, — умиротворенно подумал Валентин. — Без конца. По лету, по солнцу. Ни о чем не тревожась… И пусть Сопливик, то есть Женька, шагает рядом. Маленький, робко и беззаветно преданный и совершенно уже не противный… Интересно, Валечка, привязывался ли к тебе в жизни кто-нибудь так, как этот затюканный людьми и судьбой мальчишка?.. Господи, а дальше-то что? Как мне с ним быть?”

“Ты не знаешь, как?”

“Ох, не знаю…”

“Бланки-то, однако, зачем-то взял у Абова… А теперь опять боишься?”

“Я знаю, чего боюсь… Что не смогу быть счастливым, значит, и другим счастья не дам…”

“Разве ты никогда не был счастливым?”

“После первой встречи с Косиковым — никогда… Были удачи, была радость работы, был “Репейник”, где счастливые ребятишки заставляли меня забывать о всех угрызениях. Были награды и признание… Но проклятие всегда висело над головой…”

“Почему проклятие? Ты же никого не предал! Наоборот, даже сумел кое-кому помочь! Лучше разве было бы, если бы ты послал тогда Косикова и Данилыча к…”

“Думаю, что лучше. Честнее”.

“Это “честнее” кому принесло бы пользу? Тебе? Другим? А несчастья, которые были бы следствием этой твоей честности, ты взвесил? Да и что бесчестного ты совершил? Война есть война, ты ступил на ее тропу”.

“Если бы я ступил, сразу рассчитав этот шаг! Сознательно! Но первым моим толчком был страх!”

“И все же первый шаг оказался верен. А страх не заставил тебя предать никого…”

“Кроме себя… И всю жизнь после этого я стараюсь и в мыслях, и в делах оправдать себя и отскрестись от грязи. А сделать это невозможно… Поневоле начинаешь мечтать: вот если бы Юр-Танка знал заклинание для лунной рыбки…”

“Ну и что?”

“Ну и… опять оказаться в той комнате, где первый раз увидел этих, из Ведомства. Не бормотать, не вздрагивать, а сказать ясно: вы что мне предлагаете, сволочи!..”

“И что тогда? Легче было бы на душе?”

“Да!!”

“Тебе легче. А другим? Тем, кого ты не сумел бы тогда прикрыть от беды?.. И, в конце концов, тогда судьба не привела бы тебя в “Аистенок” и ты не спас бы нынешних ребятишек… И не встретил бы вот этого несчастного Сопливика…”

“Но судьба дала бы другие дела и встречи… Пусть всякие беды и падения, только бы без этой вечной занозы в совести…”

“Это не заноза, а боль… Почему ты не можешь носить ее, как боль от раны, полученной на войне? Войны бывают не только открытые, фронт на фронт. Бывает еще тайная, но необходимая война…”

“Я говорил себе это много раз… Но каждый раз я знаю, что в чем-то все равно вру… Господи, я больше так не могу!..”

Вот тебе и тихая прогулка по солнцу. Надо же так до крови расцарапать себе душу. Как зудящую кожу нестриженными ногтями…

Сопливик ускакал вперед и крикнул из травы:

— Валентин Валерьич, вот она, труба! Тут и лежит!..

Валентин взял трубу. Она была теплая от солнца. Ласково-жаркий день струил над травами воздух. Травы пахли сильно и не по-здешнему, а словно где-то в южной степи.

Все здесь было как утром: тихо и пусто, будто на безлюдном острове. Угольно чернела арена инопланетного следа. Только часовенка теперь казалась ближе, чем в прошлый раз. Наверно, потому, что солнце стояло иначе — высоко на юге.

Валентин вдруг подумал, что и утром, и сейчас при подходе к этому месту часовенку было не видно. Она как бы вырастала, когда останавливались неподалеку от черного круга…

— Как ты отыскал это место? Сплошная травяная чаща, — сказал Валентин Сопливику.

— Колечко привело. Я его в траву пустил… Вы разве не заметили? — слегка удивился Сопливик.

— Нет… Дай-ка… — Валентин взял кольцо, надел на трубу. Он уже ничему не удивлялся. Просто подумал: “Жаль, винтика нет. Без него может снова потеряться…” Он опять снял кольцо, заметил в узоре земляные крошки, потер о карман, где лежал “бергман”…

Кто-то затеребил его за штанину. Валентин глянул, вздрогнул от неожиданности: рядом стоял в траве косматый пенек с глазками. Дергал Валентина за брюки черной, как у мартышки, ручкой.

— Чука! — обрадовался Сопливик. — Тот самый! Дымовой! — Присел перед ним.

Чука застрекотал что-то. Сопливик беспомощно посмотрел на Валентина. Тот пожал плечами. Тоже сел на корточки.

— Попробуй, приятель, поговорить по-человечески. Ночью у тебя получалось.

Серо-зеленые с красными прожилками чукины глазки стали виноватыми. Он кашлянул и выговорил картавым старческо-лилипутским голоском:

— Это… значит… вот… винтик принес. Уронили вы его на дворе… утром-то… — И на черной ладошке протянул медное зернышко с резьбой…

— Ой… — тихонько обрадовался Сопливик. Опередил Валентина: послюнявил палец, взял им винтик, зажал в кулаке.

— Не потеряй, — сказал ему Валентин. — Спасибо, чука…

— Кха… на здоровьице… А еще одежонка… Ребятенок-то, который улетел, ее бросил, а вы забыли… Вот… — Чука ловко нырнул в травяную чащу, пошелестел и вернулся со свертком: Илюшкины шорты и майка, а сверху — сандалии с затолканными в них красными носочками.

— Ох, растяпы мы… Возьми, Жень. Вернемся — отнесем…

— Вот, значит… — выговорил опять чука. — Хорошо, что я вас услыхал. Как услыхал, что вы тут, сразу… принес, вот…

— А как услыхал-то? — спросил Валентин у этого маленького добродушного чуда. — Мы вроде бы не шумели…

— А колечко… вы потеряли, ну и вот… Непростое оно, колечко-то… Вы его пока не привинчивайте, так пригодится… Да и винтик опять потерять можно… Спрячьте его…

“Заверну в бумажку и уберу в карман”, — послушно подумал Валентин. И хотел даже использовать для этого один из нарпросветовских бланков. Но Сопливик весело сказал:

— Вот, есть бумажка! — Он проверял, оказывается, карманы на Илюшкиной одежде и вытащил всякую мелочь: карандашик, пластмассового солдатика, гривенник…

— Зачем ты шаришь, — недовольно сказал Валентин.

Сопливик ответил без обиды:

— Я же ничего себе не взял. Просто смотрю, чтобы не потерялось… А вот это ему и не нужно.

Это был мятый голубок из клетчатого тетрадного листа. Сопливик выдернул у него хвост, завернул в бумажную полоску крошку винтик, затолкал в боковой карман Валентиновой куртки.

— Ой, а почему у вас в кармане сыро?

— Так полагается, — буркнул Валентин. И вмиг ощутил, как кольнула Сопливика обида. Тогда он нагнулся, сказал шепотом: — Жень, это секрет. Про рыбку… Потом объясню…

Сопливик моментально оттаял. Опять сдернул с трубы кольцо, надел его на палец, покрутил. А в трубу стал оглядывать горизонт.

— Везде только трава и трава…

— Дай-ка, — попросил Валентин.

В самом деле — луг тянулся до края земли. А там, на краю, лежали пухлые, желтые от солнца облака… Сопливик вдруг сказал тихонько под боком у Валентина:

— Дядь Валь… А когда я буду в интернате… и когда буду иногда приходить к тебе… ой, к вам… вы будете давать мне посмотреть в трубу?.. — И замер. А Валентин услышал, как нарастает в ушах дневной солнечный звон.