Вернулся монгольский разъезд! А может, скорее всего, монголы все это время были где-то поблизости, но даже я, охраняя лагерь, не подозревал об этом. Они знали, что мы станем непреодолимой приманкой для караунасов, и просто дожидались, когда бандиты попадут в капкан.

Но караунасы, хотя и потеряли осторожность и слезли с лошадей, переключив свое внимание на еду, вовсе не собирались сдаваться. Двое или трое из грязных смуглых разбойников вдруг на наших глазах волшебным образом стали красными — это кровь брызнула из ран, нанесенных им монголами. Однако все караунасы, в том числе и раненые, мгновенно выхватили свои мечи.

Монголы, из-за того что были верхом, смогли нанести лишь один резкий удар, прежде чем их лошади вынесли всадников прочь из драки. Не разворачивая лошадей, они соскользнули с седел, чтобы продолжить схватку, спешившись. Но караунасы, в своей жадности к еде, не привязали, не стреножили и не расседлали своих коней. Они, должно быть, испытывали сильное искушение остаться и принять бой, поскольку перед ними была разложена еда, да к тому же их было семеро против троих. Однако караунасы были ослаблены голодом и понимали, что трое хорошо накормленных монголов равны им по силе, и поэтому разбойники вскочили на своих несчастных лошадей. Отбиваясь клинками от мечей монголов, которые теперь были пешими, караунасы пришпорили своих лошадей и нырнули во тьму, туда, откуда они приволокли меня.

Монголы колебались довольно долго: прежде чем поймать своих коней, прыгнуть в седло и продолжить погоню, они оглядели нас, чтобы удостовериться в том, что мы целы и невредимы. Все могло случиться в такой яростной суматохе: с того момента, как мне нанесли удар, и до этого внезапного и неслышного нападения монголов на оазис происходившее сильно напоминало самум — пустынный ураган, который налетел, закружил нас, а затем помчался дальше.

— Gesu… — выдохнул отец.

— Al-hamdo-lillah… — молился Ноздря.

— А где малыш Азиз? — спросил меня дядя Маттео.

— Он в безопасности, — сказал я громко, чтобы услышать свой голос сквозь шум в голове. — Он в моем шатре. — И показал туда, где еще висела в воздухе пыль, поднятая ускакавшими лошадьми.

Накинув на себя одежду, дядя сразу же бросился бежать в этом направлении. Отец, заметив, как я потираю голову, подошел и ощупал ее. Он сказал, что у меня там шишка, и велел Ноздре приложить к припухлости чашу с водой.

Затем дядя выбежал обратно из темноты и закричал:

— Азиза там нет! Его одежда на месте, а его самого нет!

Оставив Ноздрю обмывать мою голову и привязывать к ней целебную мазь, дядя с отцом помчались искать мальчика, решив, что тот спрятался в кустах. Но они не нашли его. Затем и мы с Ноздрей присоединились к поискам и начали методично обходить весь оазис. Безрезультатно. Посовещавшись, мы попытались восстановить картину произошедшего.

— Должно быть, мальчик вылез из палатки. Совсем раздетый на таком холоде.

— Да, он знал, что рано или поздно караунасы решат ее ограбить.

— Таким образом, Азиз нашел безопасное место, в котором и спрятался.

— Уж, скорее, он подполз поближе — посмотреть, чем можно нам помочь.

— В любом случае Азиз был на открытом месте, когда караунасы внезапно обратились в бегство.

— Они заметили мальчишку, подхватили и забрали с собой.

— При первой же возможности они убьют его, — сказал дядя Маттео осипшим от волнения голосом. — Они убьют его каким-нибудь зверским способом, поскольку наверняка в ярости и думают, что это мы устроили им засаду.

— А может, все еще и обойдется. Монголы их поймают.

— Караунасы не убьют мальчика, но оставят его в качестве заложника. Это щит, который удержит монголов на расстоянии.

— А если монголы задержатся, что тогда? — воскликнул дядя. — Только подумайте, что могут сделать караунасы с маленьким мальчиком.

— Давайте не будем рыдать раньше времени, — сказал отец. — Лучше попробуем выручить Азиза. Ноздря, ты остаешься. Маттео, Марко, садитесь на верблюдов.

И мы принялись настегивать наших верблюдов. Поскольку раньше мы никогда этого не делали, бедные животные так напугались, что и не думали жаловаться или артачиться, а сразу же перешли на галоп. От этого мои голова и шея мучительно болели, но я молча терпел.

По песку верблюды передвигаются быстрей, чем лошади, поэтому мы нагнали монголов задолго до рассвета. Мы, скорее всего, так и так встретили бы их, поскольку они неспешно возвращались обратно к оазису. К тому времени сухой туман уже осел на землю, и при свете звезд мы увидели их издалека. Двое монголов шли пешком, ведя своих лошадей и поддерживая в седле третьего, когда тот начинал шататься и падать: очевидно, их товарищ был тяжело ранен. Монголы что-то сказали, поравнявшись с нами, и махнули руками в ту сторону, откуда они пришли.

— Чудо! Мальчик жив! — сказал отец и сильней стегнул своего верблюда.

Мы не остановились, чтобы поговорить с монголами, а продолжили свой путь, пока не увидели далеко в рассеявшейся темноте неподвижные фигуры на песке. Это оказались семеро караунасов и их лошади, все они умерли от обширных резаных и колотых ран, нанесенных монгольскими стрелами. У некоторых руки, в которых они до сих пор сжимали мечи, лежали отдельно. Но мы не обратили на это никакого внимания. Азиз сидел на песке, в большой луже крови, которая натекла из трупа лошади, спиной опираясь на седло. Он прикрыл свое обнаженное тело одеялом, которое, должно быть, взял в одной из седельных сумок: оно было все в запекшейся крови. Мы спрыгнули со своих верблюдов, не дожидаясь, пока те лягут, и побежали к мальчику. Дядя Маттео с лицом, залитым слезами, нежно взъерошил волосы ребенка, а отец похлопал его по плечу, и мы одновременно воскликнули — удивленно, но облегченно:

— Ты в порядке!

— Хвала всем святым за чудо!

— Что случилось, малыш?

Он заговорил, и его птичий голосок звучал еще тише, чем обычно.

— Они перекидывали меня друг другу, пока мы ехали, по очереди, так чтобы это не замедлило их скачку.

— Ты не ранен? — спросил дядя.

— Я замерз, — произнес Азиз вяло. В самом деле, он сильно дрожал под старым изношенным одеялом.

Дядя Маттео упорно расспрашивал малыша:

— Они не обращались с тобой жестоко? Не обидели? Здесь? — Он положил руку на одеяло между бедрами мальчика.

— Нет, они и не думали об этом. Не было времени. Думаю, они были очень голодны. А потом монголы нагнали нас. — И Азиз сморщил свое бледное личико, словно собираясь заплакать. — Мне так холодно…

— Ничего, малыш, — сказал отец. — Теперь все будет хорошо. Марко, ты останешься с мальчиком и подбодришь его. Маттео, помоги мне найти кизяк, чтобы развести костер.

Я стащил с себя абас и накрыл им мальчика, чтобы согреть, нимало не беспокоясь о том, что одежда вся пропитается кровью. Но Азиз не обрадовался этому. Он продолжал сидеть все так же, как и сидел, прислонившись к седлу: маленькие ножки вытянуты вперед, ручки безвольно прижаты к бокам. Надеясь развеселить и подбодрить его, я сказал:

— Все это время, Азиз, я удивлялся: о каком же таком необыкновенном звере говорилось в твоей загадке?

Слабая улыбка мелькнула на его губах.

— Ох и заставил же я вас поломать голову, мирза Марко, не правда ли?

— Правда, малыш. Как это там?..

— Создание пустыни… которое объединяет в себе… черты семи различных животных. — Его голос снова стал едва слышен. — Неужели вы до сих пор еще не догадались?

— Нет, — ответил я, снова притворно нахмурившись. — Нет, не знаю. Сдаюсь.

— У него голова, как у лошади… — медленно проговорил мальчик, как будто сам с трудом вспоминал. — Шея, как у буйвола… крылья, как у Рухх… живот, как у скорпиона… ноги верблюда… рога газели… и… задняя часть змеи…

Я был обеспокоен тем, что исчезла обычная для мальчика живость, но понимал, что ему пришлось пережить. Голос Азиза стих, и глаза малыша закрылись. Я ободряюще сжал его плечи и сказал:

— Должно быть, это самый удивительный в мире зверь. Но кто же это? Азиз, скажи мне отгадку! Пожалуйста!