— У каждого свой ад.

— Несомненно.

— Но ты так и не ответил, что собираешься делать.

— О чем это ты, отец?

— Не притворяйся. Ты собираешься ехать к барону?

— Да, думаю, легкая прогулка мне не помешает. К тому же, столовая почти пуста — так что постараюсь привезти кого-нибудь вкусненького.

— Да ты уж постарайся, хоть какая-то польза будет!

Вечером следующего дня Йон вызывал Эмиля долгим и нервным звоном колокольчика. Тот пришел в библиотеку, пытаясь сохранять спокойствие, но бледный вид выдавал:

(— ну, все, кончилась синекура, а может и жизнь…) Йон вовсе не собирался успокаивать слугу:

— Ну, что, кончилась синекура?! Твой покровитель уехал далеко и, возможно, навсегда. Постарайся не ошибаться, поменьше болтаться под ногами и не портить мне кровь! Иначе…

С этими словами Йон оскалился. Эмиль побледнел еще сильнее. Казалось, еще немного страха, и теплая струйка потечет по его ноге. Нет, пока еще не крови.

— Иди и приберись в комнате брата. Бегом. А потом помоги мне собраться в дорогу — Тадеуш захворал, заменишь его. И помни, когда вернусь из Сатуры, соберем семейный совет и решим, что с тобой делать дальше.

Эмилю захотелось не просто убежать, а улететь, но кто его отпустит?! Кто его отпустит живым?! Слишком много знает, слишком многое видел, слишком многое может рассказать. Но пока лучше быстрее исполнить приказ и убраться с глаз долой.

Комната Раду столь основательно завалена различными вещами, что ее правильнее назвать складом или кладовкой. Чего тут только нет! Обвиняя семейство в излишне церемонном отношении к предметам и обычаям, старший сын демонстрировал полнейшую неаккуратность, не утруждая себя наведением порядка, но и не давая убирать свою обитель:

Многочисленные книги, часто с выдранными страницами и чернильными пометками, отсутствовали разве что на потолке. Неказистые кустарные поделки из дерева и кости, разбросанные в творческом беспорядке — хобби Раду последних лет. Из под столов, из-под громоздкого шкафа работы знаменитых Франкфуртских краснодеревщиков и нескольких комодов пришлось вымести множество игральных костей и карт, обрывки бумаги, опилки, несколько дохлых и истлевших мышей. Тихий ужас!

И вдруг, под небрежно скомканными костюмами и рубашками показалось нечто, заставившее бешено забиться сердце Эмиля. Да, это колоссальная удача и теперь ее нельзя упускать. Дотронуться до персональных ключей Раду казалось столь же страшно, как до раскаленного железа, но Эмиль пересилил себя. Ключи не обожгли и не исчезли, как фантом. Они лежали на широкой и слегка дрожащей ладони, готовые открыть не только большинство самых потаенных дверей замка, но и весьма заманчивые перспективы. С их помощью почти траурный горизонт мог поменять цвет на более радужный. Надо лишь правильно воспользоваться удачей, не побояться сделать следующий шаг.

Запихав заветную связку в широкий карман шаровар, предварительно обернув каждый ключ тряпочкой, чтобы не звенел, Эмиль осторожно высунул голову за дверь. Никого. Да и кому охота за ним подглядывать?! Шпионские страсти не привились в семействе Дракулы. Только бы не хватились этих ключей! С другой стороны, он сейчас надежно припрячет находку и всегда сможет сказать, что ничего не знает. Мог же их в спешке увезти Раду? — конечно, мог. Хотя, если этот чертов Влад уставится в упор своими жуткими блеклыми глазищами с красными белками, которые словно всю кровь высасывают, то попробуй соври!

К великой радости Эмиля, о ключах никто не вспомнил. На графа, более остальных озабоченного безопасностью, столь сильно подействовала разлука с сыном, что он редко показывался из своих покоев, а Мириам в этом вопросе всегда отличалась изрядной беспечностью. Йон же подготавливался к отъезду и был занят сборами в дорогу. Он намеревался отсутствовать всего-то несколько дней, а основательностью приготовлений превзошел своего брата. Эмиль аж вспотел, выполняя многочисленные и противоречивые приказания:

— Это пальто мне принеси… Нет, другое, другое — какой-то цвет грязный. И пришей пуговицу, болтается. И срочно распорядись, чтобы брюки погладили.

Однако, слуга не чувствовал ни малейшей усталости, вертелся юлой. Им овладело крайнее возбуждение, от которого он не мог уснуть всю ночь. Отъезд одного брата, затем второго, а самое главное — найденные ключи, все это открывало ему путь к исполнению основного замысла. Он долго и терпеливо ждал этого момента, тщательно готовился, заманивал удачу, как ловец заманивает зверя, но теперь, когда все стало так близко и реально, заметно нервничал. От Йона волнение обычно невозмутимого Эмиля не укрылось, но было растолковано неправильно:

— И что это ты так засуетился? Доволен, поди, прохвост, что я уезжаю?

— Нет, хозяин…

— Неужели?

— Да, хозяин…

— Врешь, ой как нескладно врешь. Я тебя насквозь вижу. Ты доволен, просто счастлив. Но особенно-то не радуйся — скоро, максимум — через неделю, я вернусь. И знаешь, что тогда будет?

Этого Эмиль не знал и покорно потупил глаза, словно покорно говоря:

(— будь что будет)

— А вот тогда может быть мы тебя и переместим… поблизости. Ты понимаешь, куда?

Йон многозначительно повел глазами в направлении темницы-столовой и криво усмехнулся. Он прозрачно намекал и его намек был незамедлительно понят. Вместе с этим пониманием исчезли и последние сомнения в собственных намерениях. Ибо в любом случае, или пан, или пропал. Поэтому не только животный испуг блеснул в глазах Эмиля. И будь Йон чуть наблюдательнее и чуть менее самоуверенным, может быть увидел бы злой и нехороший огонек, загоревшийся в самой глубине темных человеческих зрачков:

(— что ж, охотник иногда может стать дичью):

— Удачи вам, господин!

Ответа не последовало.

Езда ночью в карете по ухабинам и выбоинам дорог Валлахии не в удовольствие — всю душу вытрясешь, всех богов проклянешь, кучу шишек набьешь, пока куда-нибудь доберешься. Да и доберешься ли? Уж столько вокруг лихих людишек и разбойников шныряет, столько беглых голодных крепостных засады устраивает! А когда дорога начинает узким серпантином петлять по гористой местности, тут тем более не зевай и молись всевышнему, чтобы отвел от коварных обвалов и незаметных расщелин. Громче молись, еще громче, чтобы заглушить неровный стук своего испуганного сердца. В такие поездки людей гонят совершенно неотложные и очень серьезные дела и люди безумно жалеют, что не имеют крыльев, чтобы преодолеть весь этот маршрут по воздуху.

Не такое уж неотложное дело позвало в дорогу Йона, да и крыльям он совершенно сознательно предпочел карету. Под стук колес неплохо думается, а тема для раздумий появилась вместе со скоропалительным, если не сказать скоропостижным, отъездом брата. Необъяснимая и непонятная грусть, вроде и надоесть успели друг другу за столько лет, вроде и конфликтовали нередко. Неужели все дело в привычке?! Или порвалась какая-то незримая связь. Вот отец вообще ходит сам не свой… Может и зря Йон поведал ему о своих сомнениях. Но как не поведать, если почти сразу после отъезда брата он зачем-то начал вглядываться в кровавый камень, тот самый, что держала Ладонь в его амулете. И, на его глазах, силуэт летучей мыши начал тускнеть, тускнеть, пока совсем не исчез. Поделился своими сомнениями с Мириам, но та лишь рассмеялась. А потом удивилась ничуть не меньше, когда оказалось, что и ее камень пуст. Расстроенный отец выдвинул единственное объяснение произошедшего — дурное предзнаменование, летучая мышь улетела, а вместе с ней и могущество рода. Но если все проще, если это еще одно удивительное свойство камня, на которое раньше не обращали внимания? Если на большом удалении хотя бы одной части некогда цельного камня силуэт пропадает?