Наступил вечер, не самый лучший в череде и так не особо удачливых вечеров Ганина и Василя. Чертов студент-обманщик не объявлялся, сидеть на холодных ступеньках надоело и приятели по несчастью порешили взять его с утра, тепленьким, прямо с постели. Ганин грозно и воинственно рассуждал:

— Если надо, так и дверь сломаю. Моя квартира, в конце концов! А что, если на кухне уже станок фальшивомонетчика установлен или выдры в ванне размножаются? С этой Твари станется!

А пока срочно требовалось выпить. В очередной раз сука-жизнь обидела двух хороших людей, обидела совершенно незаслуженно. На кого она работает, в конце концов — на продажных чинуш, бандюг и спекулянтов?! Почему честные люди должны страдать и маяться? Неужели издевается?! А коли так, надо напиться назло этой гадине! Пусть дерьмовая реальность потеряет очертания! Пусть властвует дурман!

Уже образованный по этой части Ганин не задавал дурацкие вопросы: Что выпить? Что такое беленькая? Стоило признать, что школа жизни учит гораздо эффективнее средней и даже высшей.

Гоп-компания еще раз грозно побарабанила в дверь, скорее для проформы и вывалилась из подъезда. Соседний универсам давно уже закрыли на честную советскую ночь, но по соседству работала коммерческая палатка — хоть какой-то плюс от кооператоров, готовых даже в туалет не ходить, лишь бы нажить побольше. Цены там выше, но не ждать же до утра! В кармане Ганина шелестело несколько бумажек с портретом Ильича — особо не разгуляешься, но в легкую разговеться можно. Конечно, выдай студент остаток квартирных денег, стоило бы распростился с гостеприимным бомжем и первым поездом отправился к заждавшейся сеструхе, но жизнь опять внесла коррективы.

Вслед за двумя мужиками, прячась в тень пыльных березок, из подъезда вышел Раду, чтобы не сводить с них зорких кошачьих глаз:

(— ну, голубчики, вот вы и попались!):

— Мяу!

Перед палаткой двое голубчиков долго о чем-то переругивались, в какой-то момент даже казалось, что подерутся. Водка-то тоже разных сортов, да и закуска… Изобилие, мать ее! Но вскоре консенсус оказался достигнутым и ободранный мужичонка, внимательно изучив наклейки на бутылке, удовлетворенно засунул ее в сетку типа авоськи. Однако, чтобы приятно позванивало, бутылок должно быть минимум две!

Поздний вечер середины августа был ароматен и густ, и очень тонко намекал на приближающуюся осень. В теплом воздухе периодически возникали дуновенья тленья и увяданья, как несколько седых волос появляется в черной шевелюре. Как мысли о смерти в 20 лет.

Выпивать решили не в душном бомбоубежище, а на парапете набережной — и романтичнее, и на свежем воздухе больше влезет. А по бутылке на нос(рыло), не бог весть что, но все-таки прилично. А оставлять нельзя ни капли, ибо дурная это примета.

Ровно под прямым углом, чтобы путь короче, приятели пересекли проезжую часть, посетовали, что далеко до лавочки и начали процесс стоя( так, кстати, больше влезет).

Выпивать на двоих можно по разному, используя несколько общеизвестных и популярных схем движения горячительного напитка в жаждущие глотки. Можно поровну разливать в стаканы, да стаканов нет. Имеется ввиду нормальных, стеклянных, а не позорных, пластиковых. Можно из горла по очереди, но тогда неминуемы споры — кто больше глотнул, кто больше слюней пустил. Поэтому, если две бутылки на двоих, лучше каждому пить из своей — ими и чокаться можно, как стаканами. Конечно, столь важного для попойки чувства коллективизма убавляется, но всегда чем-то приходится жертвовать.

После первых ста пятидесяти начались задушевные рассказы из жизни, куда более откровенные, чем в первый раз. Ганин поведал про Ирчика, про академиков, которым хочет насолить… Сознательно умолчал лишь про ВСТРЕЧУ, дабы Василь не посчитал его умалишенным.

Василь не умолчал ни о чем. Болтал без умолку, лишь изредка позволяя собутыльнику вставить словечко — он ведь и нуждался именно в слушателе. В паузах между речами он затягивался Беломором и прикладывался к горлышку. Пил Василь, как более алчущий и тренированный, существенно активнее, Ганин же основательнее налегал на колбаску. Его организму, истощенному дурацкими событиями последних недель, срочно требовалось мясо, хотя бы слегка бумажное. Когда Василь уже опустошил свою бутылку и огорченно стряхивал последние живительные капельки на язык, Ганин находился еще в начале питейного пути. Одному этот путь не осилить, вот и позвал попутчика.

Василь необычайно воодушевился предложением:

(— и все-таки чудак-человек попался, ну где это видано, чтобы свою долю беленькой отдавать?! пил тут давеча с одним шизиком, так тот чуть финкой не пырнул — показалось, с пьяных глаз, что себе больше наливаю):

— Благодарствую. Но только за твое здоровье. Живи тыщу лет!

— Спасибо, друг!

Но, кончен бал, хорошего понемножку, пора и домой. Уже и мент хмурый поблизости прохаживается, высокомерно и подозрительно оглядывая странную парочку. Сейчас потребует документы, а у Василя с ними беда — недавно потерял паспорт, напился в дребодан и потерял. А без бумажки… Да и свежо что-то стало, а зачем чтобы хмель так быстро выветривался?

Взяв под руку дружка, он не очень твердо, но вполне уверенно, пошел до дому. Так он теперь называл убежище — домом, ибо домашний он все-таки человек, не может долго жить без своего угла. Это так кажется, разгуляй поле, все трын-трава, а потом понимаешь смысл жизни — сидеть на мягком диване в махровом халате, пить горячий кофе и смотреть телевизор. А если есть дом, должна быть и семья. И Ганин, да не подумайте ничего дурного, чем-то подходил под это определение.

Уже в убежище, Василь решил продолжить потребление горячительных напитков — не хватило самой малости для полного кайфа. А под топчаном у стены заначка спрятана, а разве бывает заначка у алкаша? Вот то-то!

Вместе с возлияниями продолжилась и беседа. Василь панибратски хлопал Ганина по плечу, называл коллегой и дружбаном и всячески демонстрировал их равенство и братство. Ганину это не нравилось — да, волей судеб он попал в неприятную ситуацию, да, благодарен за гостеприимство, но все-таки они с Василем из разных социальных групп, из разной жизни. Разве не видно, что разных полей ягоды?!

Но, как не стремился Ганин провести грань, это не получалось. Никак не хотел Василь завидовать уютной квартирке, куда скоро вернется Ганин, не хотел завидовать его «активной» переписке со светилами науки( тут Ганин наврал), ни упоительному траху с соседкой Розочкой — красавицей и умницей( тут Ганин наврал вдвойне). На все эти «богатства» и на их «счастливого» обладателя Василь смотрел, как на ребенка, гордящегося своими сокровищами — цветными стеклышками и пластмассовыми бусинками. Он-то знал толк в настоящих, истинных ценностях.

Гордый и даже заносчивый вид этого неудачника, этого конкретного отброса общества; уже просто бесил Ганина. Ерунда, конечно, но обидно, что не хочет проклятый бомж признавать его социальный приоритет. А ведь он почти великий ученый!

— Василь, а ты знаешь, например, из каких частей состоит глаз?

— Какой еще глаз?

— Обычный человеческий глаз.

— Не знаю. Глаз и глаз.

— Неправильно. Глаз состоит из сетчатки, роговицы, глазного яблока. А ты знаешь, как работает печень?

— Слушай, плевать я хотел на печень. Работает и пускай работает, пока не отвалится.

Да, в такой ситуации без хода ферзем, приводящим сразу в дамки, не обойтись:

(— ну ладно, Рептилия, а что ты скажешь на мою историю? хоть разок с тобой случалось что-нибудь подобное?)

Действительно, мало кто может похвастать укусом вампира, а Ганин мог. Вот он, рядом с шейной веной, след от зубов. Слава богу, еще не зажил.