Заслуживает внимания и коллекция картин, висящая на стенах того же зала:

— портрет какого-то дальнего родственника семейства. Возможно, он действительно когда-то был прописан в Келеда, но не выглядел ни зловещим, ни таинственным и его блеклые глаза вовсе не следили кровожадно за окружающими, как это иногда любят описывать

— портрет самого графа Влада в полный рост. Нарисованный с оригинала богомазом из числа подданных, он хранится в замке Амбрас, в окрестностях Инсбрука, в Тирольских Альпах. Владелец замка, герцог Фердинанд, живший в 18-м веке, имел две слабости — красивых женщин и коллекционирование портретов всяческих уродцев, маньяков и извращенцов. В его паноптикуме на холстах, Дракула являлся самым заметным и дорогим. Он гордо висел между изображениями человека-волка Гонсалва с Канарских островов и человека-буратино, жившего больше года с глазом, пронзенным колом. Половина туристов посещала замок именно затем, чтобы посмотреть на страшного вампира и порадоваться, что он давно мертв. Одной Лилиан известно, чего ей стоило заполучить этот портрет на прокат у нынешнего молодого владельца.

— великолепная копия великого Дюрера. Его Портрет молодого дворянина в красном изображает именно Дракулу. То же лицо видно и на одной из картин его серии Апокалипсис.

Уже издали Йон видит Ладонь, находящуюся под стеклом, видимо, на сигнализации. Чем ближе он подходит, тем сильнее кружится голова, бешеней колотится обычно почти неподвижное сердце, обморочнее становятся воспоминания. Вот Ладонь уже рядом, рукой подать. А в глубине камня… невероятно — там еле-еле, но виден силуэт летучей мыши! Обман зрения? Вроде, нет…

Но ведь это значит, что все три Ладони находятся где-то поблизости!!!

Табличка под экспонатом поясняет:

Ладонь

Семейный талисман. 17 век.

Принадлежал Мириам, дочке Графа Дракулы.

И вдруг словно электрический разряд проходит по телу Йона. Именно сейчас, в этом странном городе Москва, в этом странном ЦДХ, на этой странной выставке происходит их долгожданная встреча — его и сестры.

Чем дольше Йон вглядывается в камень, погружаясь в его пучину, тем дальше отступает реальность. Голубые огоньки, словно рожденные подслеповатыми глазами летучей мыши; выплывают в зал, блуждая вокруг и образуя волшебный искрящийся туман. Предчувствия, долгие, как века разлуки, звучащие в сердце, как гул исчезнувшего моря в столетней раковине, смутные, как свет звезды, отразившейся от провала вселенной, они осуществляются!

Голубые огоньки, или пушинки тополя, но скорее всего снежинки, постепенно превращаются в невесомую и непрозрачную вуаль, все плотнее окутывавшую Йона. Потом вуаль разрывается, словно под лезвием острой бритвы и обрывки снежной материи уносятся куда-то вдаль, где становятся падающими кристаллами в виде призм и кубов. Потом все повторяется.

И вдруг пелена тумана начала распускаться по нитям и, словно на волшебном ткацком станке, стал появляться образ женщины. Ее лицо еще не приобрело знакомых черт, но Йон уже не сомневался, что это Мириам. Он зажмурился, а когда открыл глаза, ее силуэт неподвижно стоял посреди зала, в котором уже не было ни людей, ни экспонатов. Да и зала никакого не было — его границы изменились, стены приобрели плавность очертаний и, словно гигантские морские скаты, уплыли куда-то на бесконечность. Там бесновалась страшная буря, вспыхивали яркие серпы молний и грохотал гром, а здесь царило ледяное безмолвие.

Йон не двигался, боясь даже вдохнуть, ибо прекрасное видение могло исчезнуть. Остановись, мгновенье!

Мириам подошла к брату почти вплотную и протянула руку, словно хотела дотронуться, словно тоже не верила в реальность происходящего. Ее лицо глядело умиротворенно и равнодушно, но глаза оставались закрыты. Что там, во взгляде — любовь, укоризна, затхлость могилы, ожидание встречи или предупреждение? Этого Йон не знал. Он одновременно хотел и боялся взгляда оттуда и протянул руку навстречу прозрачным пальцам.

Господи, как же хрупок мир наших иллюзий, как эфемерен — только тронь, и рассыпется в тысячи крохотных искорок, в миллионы невесомых песчинок. Дневные призраки нежнее и капризнее лунных, им требуется так мало, чтобы исчезнуть. Мириам растаяла, как прекрасный сон, не удержанный памятью, мимолетная и призрачная, секундная радуга после всемирного потопа.

А вокруг Йона все так же шумела выставка, и какой-то интеллигентного вида мужчина средних лет в дешевых запонках на дорогом пиджаке, ожесточенно доказывал своей молоденькой и симпатичной спутнице:

— Все это подделка и фальсификация. Чтобы нас ротозеев, дурачить да облапошивать.

Спутница откровенно зевала. Ей были не интересны ни выставка, ни разоблачения дотошного кавалера. Ей очень хотелось гавайской пиццы. Именно гавайской, с ананасами.

Йон отошел от Ладони и помотал головой, словно стряхивая остатки наваждения. Огляделся по сторонам, но особого интереса к нему никто не высказывал. Ведь все произошло только в его мозгу!

Оставшуюся часть экспозиции он осматривал уже невнимательно, быстро перескакивая от одного экспоната к другому. Потом не выдержал и снова подошел к Ладони:

(— сестра, если слышишь меня, дай знак)

Никаких знаков не было, если не считать любознательного гражданина, попытавшегося оттеснить Йона. Когда попытка не удалась, он юрко пролез под рукой и заслонил амулет шевелюрой с примесью перхоти.

— Нет, это не драгоценный камень. Рубины не бывают такого размера. Вы согласны? Да и подсветку могли бы поудачнее сделать.

Йон кивнул и поспешил домой. Окольными путями. Не из-за боязни слежки, а желая все проанализировать:

В Москве его брат, а как иначе объяснить увиденное внутри? Или нашелся очередной хитрый лис, заполучивший амулет Раду и зачем-то привезший его в Москву? А кто же тогда пытался украсть Ладонь Мириам во время выставки в Будапеште, когда сработала сигнализация, но удивленный охранник увидел лишь большую птицу? Так и решили, что она случайно залетела в музей и села на Ладонь. Но Йон-то знал, что это за птица.

Итак, Раду приехал сюда с целью раздобыть Ладонь сестры и… И понял, что здесь находится амулет Йона. Или сам Йон. Что же дальше? Будет ли искать встречи? А если он умудрился прочесть копию последнего письма Надсади о средстве Локкус, которое тоже среди экспонатов? А если догадывался об этом раньше? Ведь лет семьдесят назад, в Египте, у Йона было чувство, что кто-то идет за ним по следу. После переезда в Москву оно исчезло, и вот снова…

Увидя встревоженного и озабоченного мужа, Валерика поинтересовалась:

— Ну как, что за Ладонь? Подделка?

— Ладонь настоящая, Мириам, но не в этом дело.

— А в чем? Ее сложно украсть?

— Сложно, но дело не в этом. Здесь находится мой брат.

ИЗ ИНЖЕНЕРОВ В ЭКСТРАСЕНСЫ

Судьба подчас бросает нас…

Кого — на трон, кого — в унитаз.

Не кажется ли тебе, дорогой читатель, что в моем повествовании явно не хватает экстрасенса? Спасибо за напоминание, уже хватает. Вот он, мчится, как активный молодой козлик по зеленому холмику, весело и вприпрыжку. Только никакой это не экстрасенс, и даже не пройдоха, а удачливый баловень судьбы. Рядом с ним пролетала, диковинная птица удачи и он не поленился высоко подпрыгнуть и вырвать из ее хвоста несколько ярких перьев. Сейчас счастливчика зовут Гарольд и к нему стоят очереди страждущих чудесных изменений в личной жизни. Но еще несколько месяцев назад он работал простым инженером и звали его так же, но тогда столь звучное имя у многих вызывало ехидную улыбку. Фамилия то — Щетинин, в карманах-то — ни копья.

Гарольд только что хлебнул импортного пивка и гигантскими креветками всласть закусил, и теперь торопится не опоздать на сеанс — его богатая клиентка придет ровно в 18.00. Зря он отпустил свой джип с водителем — сейчас бы пригодился. Скок через лужу, скок через другую.