— Слушай, ты кто? Я тебя здесь раньше не видел. Новенький?

— Да, первый день. Вот хожу, осматриваюсь…

— А на каком этаже служишь?

— На третьем.

— Вместе с Филиппом Торчилли, что ли? С одноглазым?

— А, ну, конечно.

— А знаешь какое у него здесь прозвище?

— Нет.

— Мочевой пузырь. Как пива много выпьет, так прямо недержание начинается — каждые пять минут отливать бегает. Только не вздумай ему сказать — озвереет, это мы его так между собой зовем. А так передавай привет от Марка с пятого…

— Непременно.

— Ну, бывай…

Больше никого не встретив на пути, Раду поднялся на уровень седьмой галереи и уперся в запертую решетку, за которой уныло расхаживал круглолицый охранник.

— Эй, друг, открывай, у меня гостинец от Мочевого Пузыря.

От неожиданности круглолицый вздрогнул и подслеповато посмотрел в сторону говорившего:

— Ну и передай его через решетку.

— Не велено. Сказано, отдать прямо в руки.

Круглолицый подошел поближе и удивленно присмотрелся:

— Слушай, а ты кто такой?

— Новенький я. Первый день работаю.

— А… Тогда понятно. Разыграл тебя Пузырь. Я здесь заперт, как самый последний преступник. Все ключи от этих дверей уносит начальник. Только завтра в десять утра меня сменят.

— Ну, давай хоть через решетку познакомимся.

— А что за подарочек?

— Бутылка.

— Да я не пью, печень совсем больная. Опять разыграл Пузырь. Ну да ладно, давай знакомиться. Я — Джованни, уже три года здесь торчу. А ты кто?

— Я — Раду.

Раду просунул руку сквозь прутья, но не стал пожимать протянутую ладонь, а крепко схватил Джованни за локоть, схватил его и второй рукой и со всей силы прислонил к решетке. Прямо лбом о толстую железную перекладину. Повторив эту манипуляцию несколько раз и убедившись, что Джованни обмяк, Раду ослабил хватку и бесчувственное тело медленно сползло по решетке вниз. Теперь можно бы и решетку открыть, однако печеночник все еще на посту. Он делает вялый жест рукой, видимо, пытаясь остановить проникновение, но тут же получает удар ботинком по виску и уже окончательно отрубается. Братья Кастильо, на какой-то момент даже посчитавшие, что их бессовестно разыграли, слышат мелодичное позвякивание у дверей своей камеры.

— Мы уж думали, вы не придете.

— Вам сейчас не надо думать, а выполнять мое задание. Почему еще не в масках?

Уже, уже в масках и уже и открывают путь на волю своим собратьям-головорезам и уже выводят их, ничего не понимающих, в коридор. Некоторые из них пребывают в уверенности, что их выводят на казнь. Натянул карнавальную маску и Раду, решив ускорить процесс своим участием.

Как ни странно, оказывается, что из всех камер на этом уровне заполнено лишь 11, где-то по одному, а где-то по трое приговоренных. Удивительно гуманное правосудие! И вскоре все они, кроме одного монаха-еретика, столь измученного пытками, что уже не способного подняться с пола, недоуменно слушают Раду, выглядящего на редкость необычно — комбинация охранника и Пульчинеллы:

— Друзья, долго вам объяснять ничего не могу. Скажу только то, что вы и сами знаете — вам нечего терять. Не знаю, многие ли из вас сумеют выбраться из острога живыми, но бог в помощь. Или сатана — кому как угодно. Разбирайте у меня ножи и пытайтесь прорваться к выходу. Идите очень медленно, чтобы раньше времени не вызвать переполох. Убивайте охранников, выпускайте заключенных, а мы будем охранять ваш тыл.

И вот уже готовые на все смертники, вооруженных своим странным избавителем острыми тесаками и маленькой надеждой, начали спускаться вниз по лестнице, походя искромсав двух остолбеневших тюремщиков.

За ударной группой, на некотором отдалении, двигался Раду и Кастильо в ярких карнавальных масках. На уровне пятой галереи Раду властно схватил братьев за плечи и втолкнул в небольшую боковую дверь, ведущую в хозяйственное крыло. Братья принялись дружно возмущаться, совершенно забыв про недавно данную клятву полного подчинения:

— Мы тоже хотим поучаствовать в драке. Эти суки нам поперек горла стоят.

— Ножи кончились!

— Да мы их зубами порвем!

— Надо же, какие смелые! А мне всегда казалось, что только я могу порвать зубами. Тоже мне, герои! Никакая это будет не драка, а просто избиение. Они все погибнут, внизу слишком много солдат с мушкетами. А вы должны спастись. Да и что это я вам все объясняю. Я приказал, а вы выполняйте

Пройдя в полумраке метров пятьдесят. Раду открыл кладовую, где недавно приоделся, впустил братьев и заперся изнутри. Вряд сейчас именно их кто-нибудь хватится. А потом — ищи ветра в поле.

Толстая пеньковая веревка в два слоя, как раз из тех, что с изрядным запасом прочности готовились для висельников, уже заранее мощным узлом привязана к железной скобе непонятного предназначения, находящейся внутри комнаты. Далее она уходит в окно и, огибая круглую башню острога, крепится у самого склона обрыва. Братьям предстояло съехать по кривой траектории, крепко держась за скользящие по веревкам кольца, пробежать немного до кареты и вот она — долгожданная свобода!

— Ну что ж, придется вам еще немного побыть в наручниках.

— Зачем это?

— Чтобы живее были. Надо вас пристегнуть к кольцам, а то вы такие «ловкачи», наверняка в пропасть сорветесь. Внизу сниму.

Одного за другим Раду протолкнул братьев в узенькое окошко со спиленной решеткой и одна за другой две тени благополучно съехали вдоль стены и ступили на твердую землю. Через миг рядом стоял Раду, снимая наручники с бывших узников:

— Теперь пригнитесь пониже и бегите за мной.

В некотором отдалении от острога беглецов ждала карета, в которой уже сидели кучер и Джелу. Санду выглядел весьма надменно, как и полагается кучеру такой дорогой кареты, черный бархатный жилет и высоченный накрахмаленный воротничок, строгий взгляд и легкая ухмылка. Едва братья плюхнулись на сидения, он стеганул лошадей и экипаж помчалась по узким улочкам Вечного Города, путая следы. Он громыхал по темным и сомнительным переулкам, поднимая тучи брызг из затхлых вонючих луж и вызывая хриплый лай полусонных шавок. Санду пару дней изучал этот маршрут, но сейчас, от волнения, что ли, все-таки умудрился основательно запутаться. Куда-то повернув, лошади уперлись в тупик, еле-еле успев затормозить. Где-то наверху хлопнуло окно и вниз полетел колченогий стул, Санду заорал:

— Мадонна, поаккуратнее.

— Нечего здесь по ночам разъезжать, шуметь и честным людям спать мешать.

Следом полетел еще и цветочный горшок, разбившийся на крыше кареты и осыпав сидящих на облучке землей и осколками глиняного горшка Эх, жалко, совсем нет времени, а то проучили бы честного человека. Хочешь — испытай острые клыки Раду, хочешь — ножи Кастильо, да и Санду с Джелу так круто намнут бока, что к утру помрешь. Но сейчас не до развлечений, да и если на этих невежд так реагировать, половину Италии придется замочить — вздорный и скандальный народец.

Выехав из тупика, беглецы немного сбавили темп — странно, когда карета несется с такой скоростью. Степенность — вот что не вызывает подозрений. К тому же их никто не преследовал.

Десятки бандитов, выпущенных из своих камер, воевали с тюремщиками. Острог пылал и небо на юго-востоке города было окрашено заревом.

На via Lombardi стали попадаться поздние прохожие и встречные экипажи, размеренно цокающие по мокрой мостовой. Проследовала большая группа вооруженных карабинеров, которым испортили окончание праздников. Санду притормозил и поинтересовался у командира сонных солдат:

— Куда торопитесь?

— Бунт в остроге Армито. Могли вырваться смертники, а им терять нечего. Так что будьте аккуратнее.

Санду поблагодарил за информацию поехал в сторону Ардженто. Из окна в грязь полетели маски Арлекино, Коломбины, Пульчинеллы. Маскарад окончен.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

МОСКВА, 1991

ТРИ ЛЮБВИ, ТРИ СТЫДА

Три вещи отчаянно любил товарищ Лакьюнов и в должности председателя, и в менее заметных, и за все три любви ему было невероятно стыдно: