К 30 годам, когда на изящную точеную фигурку Лилиан похотливо засматривались не только старые кони, но и молодые жеребцы, когда днем все было замечательно — цветы и подарки, улыбки и комплименты, что-то разладилось со сном. Не в смысле бессонницы, но уже которое утро подряд Лилиан просыпалась совершенно разбитой и подавленной. Какой-то чертик сразу после пробуждения тащил ее к зеркалу:

(— смотри внимательней)

Чертик заставлял отыскивать на красивом лице следы времени и увядания. Едва заметные морщинки возле глаз придавали ей дополнительное очарование, но все-таки были морщинки.

А по ночам приходили сны, сюжетность которых варьировалась, но эмоциональный лейтмотив не менялся: ускользающее время. Не менялось и сопровождающее ощущение растерянности и крайнего недоумения.

Иногда снился черноморский курорт Констанца, лучший в Румынии, на который Лилиан приезжает вроде только вчера и ожидает прекрасно отдохнуть и развлечься в течении длительного отпуска. Но наутро звонит портье и сухо сообщает, что номер пора освобождать.

— Как, почему? — недоумевает Лилиан, а в ответ слышит:

— Срок вашего пребывания закончен.

— Это какая-то ошибка. Я только вчера въехала, я даже не успела искупаться.

Но никакой ошибки не было. По календарю действительно прошло более трех недель.

Иногда появлялась дряхлая, высохшая старуха со слезящимися загнанными глазами, которая спрашивала, сколько сейчас времени. Лилиан смотрит на свои модные часики и вежливо отвечает. Но старуху ни часы, ни минуты не интересуют — ей важно знать, какой сейчас год. Лилиан этого не помнит и оборачивается извиниться, но в комнате никого нет, да и дверь заперта изнутри. Тогда-то и возникает понимание, что именно она является той убогой жалкой старухой. А куда делись же десятилетия жизни, какой кобыле под хвост?!

В Румынии нет профессиональных психоаналитиков, но и без них легко определить подоплеку этих снов — неодолимое желание жизни, вечный страх смерти. Рано или поздно они приходят ко всем и каждый борется с ними своими методами. Точнее, пытается бороться…

— Допустим, но при чем здесь вампиры?

А вот при чем:

Они олицетворяют власть над временем, они опосредованно доказывют наличие тайны. А тайна дает шанс на бессмертие.

— Допустит, но вампиров нет в нашем просвещенном веке!

Может быть и нет. Это не столь важно, ибо скуку позволительно развеивать и интересным вымыслом.

А Лилиан стало необычайно скучно в кругу привычных понятий — семья, работа, зарплата. Это нередко бывает — живет себе человек, суетится, радуется и огорчается дурацким бытовым мелочам, и однажды заявляет:

— Все! С завтрашнего дня начинаю новую жизнь, интересную и полноценную.

В 99% случаев назавтра ничего не меняется, но в 1%, который и произошел с нашей героиней, назавтра она не смогла вернуться к скрупулезному подсчету чужих и постоянно инфлирующих бань и лей, к изматывающей скукотище годовых балансов и квартальных отчетов. Вампиры — это гораздо интереснее.

С самого начала своей необычной карьеры исследователя запредельного, Лилиан относилась к историям о кровавом графе Дракуле и прочих ему подобных существах если и не скептически, то и без особой веры. Если честно, ей недосуг проводить грань между вымыслом и реальностью, между сказкой и былью, она напряженно работает. Несколько месяцев в году, особенно весной, Лилиан путешествует по селам и деревням в районе Келеда, роется в старых деревенских и церковных архивах, записывает народные легенды и сказания. Она старается собрать максимум информации, максимум материальных свидетельств, дошедших из тех лет. Это очень сложно, ибо многие века пронеслись над этими землями ураганами войн и разрушений. Комментировать добытые данные она пока благоразумно воздерживается — именно так же относятся некоторые исследователи к Христу, не пытаясь доказать его историчности, как личности или истинность совершенных ими чудес.

В третий раз Лилиан приезжает в Арефу, в третий раз останавливается у Марты и снова ее не покидает уверенность, что старушка не договаривает. Плохо умеют простодушные деревенские жители скрывать свои чувства. Вот и Марта, словно обладает какой-то тайной, которую уже и хранить невмоготу, но и рассказать смелости не хватает. Словно что-то тянет ее за язык и она старательно сжимает рот, дабы не сболтнуть лишнего. Что она знает? Или имеет? Лилиан не терпится узнать. Смогла же она раскрутить Марту на великолепные костяные четки с вырезанной монограммой R. Уж не Раду ли, старшему сыну Дракулы, они принадлежали?!

Деньги Марту особо не интересуют, зачем они в таком возрасте?! К бытовой серости и неустроенности она давно привыкла, а на похороны в чулке хранится американская денежка, которую Лилиан дала ей в предыдущий визит. Родственников, которым бы хотелось помочь, у Марты тоже нет — муж погиб, воюя на стороне Антонеску во вторую мировую, и с тех пор она жила одна. Так чем же заинтересовать 75-ти летнюю старушку? Уж не тщеславием ли? На него ведь падки в любом возрасте.

— Я сейчас работаю над экспозицией о Дракуле, с которой поеду по разным городам и странам. Я хочу вас сфотографировать для стенда, ведь именно вы подарили эти бесценные четки.

— Почему подарила? Продала…

— Не важно. Главное, ваша семья бережно хранила их столько лет. Конечно, хотелось бы еще что-нибудь из тех времен. Так думаете в Арефе нет смысла искать дальше? Здесь ведь туристов практически не бывает, может, что-нибудь и сохранилось?

Марта заметно колеблется и Лилиан искусно делает равнодушное лицо.

— Не знаю, правильно ли делаю, но вы мне нравитесь, дочка. Жаль, что я такая старая и одинокая, что так и смогла обзавестись детьми, ведь эту вещь наша семья уже века передает по наследству вместе с четками. А кому передавать мне?!

Тяжело вздохнув, старушка начинает копаться в комоде и извлекает оттуда некий предмет, завернутый в рваную тряпицу — бывшую юбку минимум прабабушки.

Лилиан особого нетерпения не выказывает, но внутри все замирает в ожидании. И чудо ложится ей в руки в виде Ладони.

— Эта вещь такая же старая, как и четки. Я говорила, что один из моих предков участвовал в восстании?!

Лилиан так поглощена Ладонью, что не сразу отвечает:

— Да, говорили.

— Но кое о чем умолчала. Когда замок Келед пылал, из склепа вылетела большая черная птица. Она пыталась ускользнуть, но мой родственник — один из самых метких деревенских охотников, выстрелил в нее. И когда птица упала к его ногам, она неожиданно рассыпалась, а в куче пепла лежал этот самый амулет… Так что забирай его и помни о старой Марте. А фотографию я лучше дам другую, где помоложе.

Фантастика, да и только! Из всех легенд и верований, связанных с Дракулой, история о трех Ладонях и кровавом камне выглядела наименее правдоподобной. И вот одна из них. На большом пальце гравировка М — уж не Мириам ли?

— Спасибо, Марта, даже не знаю, как благодарить…

Лилиан полезла за бумажником, из которого отсчитала пять сотенных купюр с портретом американского президента:

— Возьмите…

Марта поколебалась, но деньги взяла. Может, новый телевизор купит, да и крышу подлатать пора.

— Спасибо тебе, дочка.

— Это вам спасибо!

— Храни тебя бог.

Едва выйдя от старушки, Лилиан достала небольшой перочинный ножик и острием проткнула себе указательный палец, словно для анализа крови. Сначала слишком слабо и аккуратно, и кровь не хотела выдавливаться, а потом ткнула посильнее и бережно нанесла капельку на камень Ладони.

Господи, да он действительно светится!

К началу 1991 года Лилиан становится одним из известнейших специалистов в хитрой области вампирологии не только в Румынии, где детей уж с трех лет пугают злобным Дракулой, но и в остальном цивилизованном мире, живо интересующимся этой проблемой. Образно говоря, становится не слюнявой поэтессой, а маститым поэтом. Карьера в самом разгаре. Режиссёры, ставящие соответствующие фильмы, приглашают ее консультировать, газеты и телестудии наперебой берут интервью, американский Клуб Поклонников Дракулы выбирает почетным председателем, журнал New Times печатает главы из будущей книги. И сразу же сенсация: