— Ты кто и откуда свалился?

— Я тот, кто может спасти вас от смерти, если захочет.

— Да ну?

— Да. Ну, при определенных условиях…

— А так ты, черт побери, наверное, проклятый иезуит? Они тут постоянно шастают, пытаются спасти нашу душу. Но сначала хотят вырвать сердце. Проваливай!

— Хотят вырвать сердце? Вот так? — мужчина-видение показывает на грудь, на стальную Ладонь, сжимающую сердце. Что же, если в этот талисман заложена хоть какая-то идея, ее можно расшифровать и так.

Нику кивает:

— Именно!

— Ну, они лгут. Вашу душу уже никому не спасти, а вот тело можно еще попытаться.

Между тем, в процессе этой беседы очнулся и Джике, второй брат-убийца, главный заводила. Он воспринимает происходящее более реалистично и сильно сомневается в принадлежности посетителя к миру теней:

— Кто ты, черт побери, и что от нас хочешь?

Да, Раду действительно от них кое-что хочет, поэтому и пришел в эту тесную и вонючую камеру. Поэтому, практически ничего не скрывая, он рассказывает пленникам о себе. В осоловелых взглядах мелькают какие-то мысли, шальные мысли. Нет, не мелькают — медленно переваливаются с ноги на ногу:

— Оставь свои сказки детишкам. Нарядись Дедом Морозом, и треплись. А нам без этого тошно. Проваливай!

Раду понимает, что сейчас бессмысленно обижаться, но не может совладать со своей ущемленной гордостью:

— Идиоты! Я могу и уйти, но тогда вы очень скоро познакомитесь со сказками ада. С очень страшными сказками.

Раду задолго до Стендаля понял, какие шутки близки итальянцам — не остроумные, не пикантные, а полные глубокого смысла. Но или братья туповаты, или время для шуток не подходящее, но они даже не улыбаются. И тогда Раду производит парочку своих излюбленных превращений, еще раз объясняет. И все начинает походить на правду, невероятную, но правду.

— Значит, ты нас сейчас укусишь, мы превратимся в птиц и улетим отсюда?

Раду смеется их наивности:

— Превращаться в зверей и птиц вы сможете еще очень нескоро. Поэтому уходить придется своими ногами.

Братья откровенно приуныли. На мгновение возникшая надежда тает, как призрак:

— Это как это?

— Как и все нормальные люди, через двери.

— Так они же закрыты, да и оковы на ногах.

— А на что ключи?

— Ключи… Их уносит на ночь главный надзиратель.

— Уносил. Я его недавно посетил, его вместе с беременной супругой и уже народившимися детишками. Да, на тюремных харчах такую вкусную кровь не заработаешь! Как говориться, еще на губах не обсохло. Так что все ключи у меня. Решайте быстрее, я ведь могу и соседнюю камеру посетить. Там тоже не ангелы сидят.

— Мы согласны…

— Мне нужно не ваше согласие выбраться отсюда, ибо, надеюсь, вы не идиоты и понимаете, что ждет вас через несколько часов. Мне нужно ваше согласие стать моими слугами, моими рабами на вечные времена, беспрекословно выполнять все мои приказы…

— Мы согласны.

— Когда я пытал одного негодяя, хотевшего меня обмануть, он соглашался даже до луны допрыгнуть, лишь бы сохранить свою жалкую жизнь. Ваше согласие стать моими слугами определяется соблюдением особого ритуала:

— Сейчас я надкушу вену на левой руке у каждого из вас и, пока кровь будет капать на кровавый камень, вы должны вслед за мной произнести клятву.

Раду обнажил четыре длинных и острых клыка, показавшиеся из глубины рта и снял с шеи Ладонь.

— Итак, вы согласны?

— А ты разве не догадываешься?

— Догадываюсь, но не надо дерзить.

И сама клятва, и сопровождающий ритуал, и их мистическое значение являлись лишь выдумкой Раду. Не обладал он еще такой силой, чтобы заставить другого вампира себе служить. Но нуждаясь и в слугах, готовых выполнять его любые приказы, он блефовал. Помог ему и вид камня, «загоревшегося» изнутри от нескольких капель крови. И пройдет еще много лет, прежде чем братья решатся ослушаться своего господина.

А пока они хором повторяют за Раду «страшную» клятву какого-то тайного магического братства, где-то вычитанную и приспособленную для данного случая:

Силами света и силами тьмы, именем бога и именем Бафомета, клянемся верно служить…

…И пусть действует эта страшная клятва, скрепленная моей кровью, вечные времена и до скончания веков.

Закончив «ритуал приобщение», Раду удовлетворенно произнес:

— Ну вот, теперь вы мои. С потрохами. Что надо ответить?

— Да…

— Не да, а да, господин.

— Да, господин…

— Вот так-то лучше. Ну, а раз вы мои, надо вас отсюда извлекать.

— Да уж хорошо бы. И желательно до рассвета.

— Желательно. Рассвет мне противопоказан ничуть не меньше…

Ухмыльнувшись, Раду извлек из-за пояса связку ключей и начал ковыряться в замках кандалов. Старые и поржавевшие, они сопротивлялись и открывались со скрипом.

— Разомните руки и ноги.

— Да, господин…

— Ладно, оставим чинопочитание на потом. А пока вот в эту одежду вам надо переодеться и как можно быстрее.

С этими словами из сумки показались два ярких карнавальных костюма и две маски — Арлекино и Коломбины:

Братья ожидали увидеть что угодно, только не это шутовское деяние и не могли скрыть своего разочарования.

— Лучше бы ножи нам дал…

Но Раду возражений не терпел.

— Здесь только я знаю, как лучше. Ножи у меня есть, но надеюсь, нам они не понадобятся. План вкратце таков:

Я открою вашу камеру снаружи. Потом мы выпустим всех соседей-злодеев, снабдим их ножами и отправим выяснять отношения с охраной. Сами же проскользнем на пятую галерею и через окно на канате спустимся вниз. А там невдалеке уже ждет карета.

— А зачем эти маски?

(— ишь, какие любознательные):

— А пусть не сразу будет понятно, кто всю эту бучу затеял. Пока разберутся, мы будем уже далеко. И потом, сейчас же праздники — вот и сделаем всем подарок. Так что будьте наготове.

Через мгновение легкий туман окутал странного гостя, успевшего стать хозяином, скрыл его очертания, а когда туман рассеялся, сквозь прутья на волю уже протискивалась та же черная птица, что совсем недавно влетела в камеру.

Острог Армито построили на высокой скале на берегу Тибра лет в начале 16-го века. Вначале за его стенами располагался монастырь экзотического ордена Новых Доминиканцев, исповедующих крайний аскетизм. Потом орден пришел в упадок — крайности вредят, и в монастыре поселились иезуиты; потом и они покинули это мрачное сооружение. Кельи без особых затрат переоборудовали в тюремные камеры, где стали содержать самых злостных врагов Папы и католической веры и других особо опасных преступников. Там же, в крохотных каморках на седьмой галерее, смертники ждали исполнения приговора. Лет десять назад здесь случился казус — один весьма состоятельный смертник подкупил двух тюремщиков и бежал вместе с ними буквально за день до колесования.

С тех пор начальник тюрьмы стал забирать ключи от этой галереи домой на всю ночь и выходные с праздниками и больше побегов не происходило. Конечно, начнись пожар или землетрясение, заключенных не спасти… Ну что же, значит, сама природа исполнила приговор.

Раду медленно облетал острог и со стороны высоченного обрыва через небольшое окошко влетел в тюремную кладовую. Там хранилось все что только может потребоваться в таком заведении — и новые кандалы, и только что изготовленные топоры и орудия пыток, и мотки пеньковой веревки, но не за ними прилетел Раду. Его интересовала униформа охранников, десяток недавно сшитых комплектов которой лежали здесь же на полке. Еще во время вчерашнего визита, когда он перепилил решетки окна, выходящего к обрыву. Раду подобрал одну подходящую себе по росту и комплекции и теперь быстро переоделся. Жаль, очень жаль, что не может в зеркало полюбоваться — вид у него наверняка молодцеватый.

Открыв кладовую изнутри, новоиспеченный «охранник» оказался в длинном и прямом коридоре левого крыла острога. Здесь не было камер с заключенными, не сновали вооруженные «собратья», а располагались различные подсобные помещения, кухня, прачечная. В этот час там конечно никто не работал. Пройдя в направлении тусклого света от горящих факелов, Раду оказался на главной лестнице, по которой уверенно пошел наверх. Через десять ступенек навстречу попался первый «коллега», удивленно посмотревший на долговязого мужчину в униформе. Мутные глаза «коллеги», да и заплетающаяся речь с очевидностью выдавали, что их обладатель празднует уже не первый день: